— Глазам своим не верю. Дорогуша, это ты? В таком цветущем виде… Дай поцелую, папуля весь исстрадался… — Он обнял меня и поцеловал, раздвинул рот до ушей, изображая улыбку.
— У меня за день три перелета, — сообщила я с печалью. — Буду очень благодарна, если ты свалишь.
— Непременно, радость моя. Только скажи сначала, как тебе это удалось? Горю нетерпением узнать, слабость извинительная.
Мне дурака валять вовсе не хотелось, и я спросила серьезно, чем его прекрасного настроения не испортила:
— Ты удивлен, что я жива?
— Приятно удивлен, любовь моя, приятно. Очень бы хотелось знать, почему Гадюка-Ден поступил против правил и позволил тебе вернуться?
— Мы заключили деловое соглашение, — ответила я, направляясь в ванную.
— Да? Это интересно. — Ник отправился за мной, но перед его носом я закрыла дверь, включила воду, и ему пришлось орать, чтобы я услышала:
— Что за соглашение, детка?
— Ночь любви против моей жизни.
— Чтоб я пропал… — веселился Ник. Дверь он все-таки открыл и теперь устроился на бортике ванной. — Солнышко, я недопонял по поводу ночи. Он что, не мог трахнуть тебя без всяких глупых соглашений?
— У него были похожие намерения, но он вынужден был от них отказаться.
— Ты вежливо объяснила недотепе, что такая девушка, как ты, не трахается со всяким сбродом?
— Что-то в таком роде.
— И он проникся?
— Ага, — буркнула я, выключила воду и взяла полотенце.
Ник сидел и качал головой с такой счастливой рожей, точно на халяву получил миллион долларов.
— Детка, у меня нет слов, ты развела Гадюку-Дена? Вот это номер, я тобой горжусь, радость моя. — Он просто захлебывался от счастья, что было не очень понятно. К тому же чужое счастье слегка раздражало, очень подмывало немного подгадить человеку.
— Не могу разделить твоих восторгов, — ядовито ответила я.
— Потому что дура, и до тебя медленно доходит. За все время, что Гадюка-Ден здесь окопался, у него не было ни одной постоянной девки, только шлюхи по вызову, но и шлюхи каждый раз разные. Как думаешь, почему?
— Наверное, больше одного раза никто из них не выдерживал, — проявила я сообразительность, накинула халат и пошла на кухню.
Ник трусил за мной.
— Ты нарочно меня дразнишь, не желаешь думать своей красивой головкой. Гадюка на редкость осторожный человек, на бабу его не поймаешь. Они для него не бабы даже, а что-то вроде резиновой куклы.
— Отлично, — кивнула я, собираясь сварить кофе. — Могу поделиться наблюдениями, что быть резиновой куклой страшно забавно.
— Кофе варить ты никогда не умела, сиди, папа будет за тобой ухаживать, а ты валяй в подробностях, мне интересно.
— Ничего особенно интересного, — устало сообщила я. — Болтал без умолку, почти как ты, рассказал историю своей жизни. Полное дерьмо.
— А рыдать, устроившись на твоем роскошном бюсте, он не пробовал?
— Обошлось.
— Странно. Меня иногда так и подмывает заодно во всех грехах покаяться. Что он еще говорил?
— Много чего. Например, назвал тебя свиньей и садистом.
— Господи, свиньей-то за что? — удивился Ник. — В городе нет человека благороднее меня.
— Это ты сейчас придумал?
— Нет, значительно раньше. Но мы не обо мне, а о старине Дене. Не томи, моя прелесть.
— Он сказал, что будет рад избавить меня от особо навязчивых идиотов.
— Прямо так и сказал?
— Ага.
— Детка, ты гений, дай ручку поцелую. Нет, лучше ножку.
— Чему ты радуешься, придурок? — не выдержала я.
— Тому, что в тебе не ошибся. А как он в постели, порадовал?
Я раздвинула рот до ушей.
— Никто не сравнится с тобой, мой нежный друг.
— В этом я не сомневаюсь, — кивнул он удовлетворенно. И в самом деле вряд ли сомневался, но пожелал развить свою мысль:
— Только я знаю, как управляться с тобой. Для тебя удовольствие синоним боли, вот и приходится периодически тебя колотить, к чему я, в силу своего добрейшего нрава, в общем-то, не склонен. Иду на все, лишь бы тебе угодить.
— Ты, сволочь, знал, что у меня нет шансов оттуда вернуться… — зло сказала я, хоть это и было ни к чему.
— Я же тебя предупредил, с этим ты не можешь не согласиться.
— И все-таки отправил.
— Должен же я знать, на что ты способна. Если ты ни на что не годишься, на кой ты мне черт?
Разумеется, он был прав. Я вздохнула, покачав головой, но все же сказала:
— Хотела бы разделить твою радость, но не понимаю, отчего тебя так разбирает.
— Не понимаешь, потому что дура, господь послал тебе дар: любой мужик рядом с тобой мгновенно глупеет и становится мягким, точно воск, лепи, что хочешь. Да только у тебя мозгов не хватает сляпать что-нибудь путное, вот беда. Но ничего, мозги есть у папули, дрянь ты моя ненаглядная. Мы с тобой таких дел наворотим… О нас еще оды начнут слагать.
— Боюсь, все ограничится протоколами.
— Дура, потому и боишься. Что с тебя взять…
— Не хочу тебя огорчать, но ты переоцениваешь мои способности, — отодвинув чашку, сказала я. — Мы расстались как осточертевшие друг другу любовники. Под утро он явно заскучал, должно быть, успел сообразить, что я все та же резиновая кукла.
— Не тревожь меня. Ты показала парню класс?
— Само собой, раз от этого зависела целостность моей шкуры. Но он наверняка видел кукол и получше.
— Фигня, — весело отмахнулся Ник. — Уж я-то знаю, как это бывает. Мужиков к тебе тянет, точно мух на дерьмо, то есть я хотел сказать — на варенье. Заскучает, потянет на сладенькое.
— Зачем тебе Ден? — спросила я настороженно.
— Пока не знаю. Может, и пригодится. Главное, что я в тебе не ошибся. А там посмотрим, как карта ляжет. Первое правило: не спеши и выжди момент.
— Ладно, выжду. А сейчас катись отсюда. Я устала, хочу спать.
— А я надеялся, ты меня осчастливишь. Тосковал, дни считал, и вдруг такая немилость.
— Ник… — вздохнула я.
— Ухожу, счастье мое. Обрати внимание: для тебя все, что угодно. Наступаю на горло собственной песне. Отдыхай, набирайся сил.
— Что с Машкой, Ник? — спросила я.
Он вроде бы удивился:
— А что с ней может быть? Лечится, поправляет душевное здоровье. Придурок этот, с собачьим именем…
— Тони?
— Вот-вот. Он регулярно ее навещает. Врачи разрешили, она после его визитов заметно улучшает им показатели. И Рахманова парень окучивает, они же дружки. Так что с Машкой порядок. Выйдет оздоровленной, выскочит замуж, детей нарожает. Рахманову очень хочется выглядеть в глазах дружка приличным человеком, потому и старается изо всех сил. Думаю, вскоре наш красноречивый и у тебя появится.
— Ты спятил? — отмахнулась я.
— Появится, появится. Ставлю свой джип против твоей развалюхи. Как ему не появиться…
— После того, что было?
— А что было, дорогуша? — удивился Ник. — Он уезжал, ты уезжала, а теперь оба вы вернулись.
— Не может он быть до такой степени… — я замешкалась, подбирая слово.
— Рахманов все может. Редкой породы скотина, — развеселился Ник. — Все, удаляюсь. Отдыхай. Желаю уснуть и видеть сны, и прочее в том же духе.
* * *
Он наконец-то ушел, а я перебралась на диван и некоторое время разглядывала потолок, пока не поняла, что уснуть не удастся. И через полчаса отправилась к Виссариону, вспомнив, что я у него вроде бы работаю. Девки при виде меня сначала расцвели улыбками, но тут же заскучали, справедливо полагая, что, раз уж я на рабочем месте, избежать им воспитания классической музыкой не удастся. Виссарион улыбаться не спешил, дождался, когда я подойду к стойке, и спросил в своей обычной манере:
— Как оно?
— Жива, и слава богу, — ответила я.
— Уже неплохо, — подумав, пожал он плечами.
— Как взглянуть… — вздохнула я.
— Чаю выпьешь?
— Лучше водки.
Виссарион разлил водку в две рюмки, мы на них уставились и замолчали.
— Поминаем кого? — спросила подошедшая Верка.
— Сгинь, Христа ради, — цыкнул Виссарион и виновато взглянул на меня.
Мы выпили. Он еще немного помолчал и сообщил:
— Тут тебя спрашивали.
— Кто?
— Человек, — пожал Виссарион плечами.
К его манере вести беседу надо было привыкнуть, обычно у людей сдавали нервы на пятой минуте, но я-то знаю Виссариона давно и не спеша продолжила:
— Что за человек?
— Хороший, — кивнул он. — Ты чего удивляешься, по-твоему, тобой только плохие интересоваться должны?
— Это ты сам додумался, что человек хороший, или он тебе сказал?
— Я не додумываюсь, я вижу. Хороший человек, глаза добрые. А глаза — у нас что? То-то.
— И что этот хороший человек?
— Интересовался, где ты. Я ответил, только он ничего не понял.
— Неудивительно.
— А переспросить он постеснялся, — не обращая внимания на мои слова, продолжил Виссарион. — Ушел. Я думаю, опять придет. Он почти каждый вечер заглядывает.
— Вот как? А имя у него есть?
— Наверное. Но я не спрашивал, а он не сказал. Ты его знаешь, — кивнул Виссарион. — Он был здесь как-то, и вы поссорились.
