Каково было бы удивление Эдуарда Генриховича, узнай он о том, что Сивый уже второй год работает на заместителя начальника местной милиции. Удивился бы Гофман потому, что в преступной среде, где Сивый ранее занимал достойное положение, он всегда слыл человеком правильным и надежным. А «купил» его Костычев просто. Любимый внук и единственный на этом свете родственник Сивого Алексей попался на банальной краже. Вроде бы пустяк — несколько лет условно, но подполковник не упустил своего шанса, обещая навесить на Сурко-младшего столько всего, что хватило бы надолго упрятать того за решетку. Перспектива никогда больше не увидеть любимого человека сломала Сивого, и он согласился на сотрудничество с Костычевым в обмен на свободу внука.
Именно Сивый доложил подполковнику о намечающейся операции, о которой самому Сивому рассказал Топор, уважавший заслуженного старика.
К назначенному времени на загородную виллу Гофмана начали прибывать вызванные лица.
Первым прибыл Мурат-Кули Карраев, туркмен по национальности, директор рыночного комплекса, одновременно руководящий всем, что связано с доставкой и распространением наркотиков.
Следом, с разницей в пять минут, — Коротков Вениамин Александрович, директор фирмы «Гарпун», официально поставлявший рыбопродукты на рынок Карраева.
Последним приехал адвокат Гофмана, Борис Иосифович Огаревич.
Прибывающих встречали Хан, или Владимир Губин, в прошлом известный спортсмен, — начальник личной охраны Гофмана, и Виктор Столыпин, помощник-референт хозяина.
Огромные, старинной работы часы пробили ровно 22.00. Дверь, откуда должен был появиться босс, оставалась закрытой. В помещении установилась глубокая, нервная тишина. Ощущение чего-то плохого будто витало в воздухе. И чем больше задерживался босс, тем сильнее оно становилось.
Наконец двери распахнулись. В кабинет стремительно вошел высокий худощавый мужчина, лет пятидесяти с небольшим. Густые черные волосы, уложенные в аккуратную прическу. Такие же черные, слегка прищуренные глаза. Нос с горбинкой. Ниточка рта. Одет он был также во все черное: от легкого свитера до начищенных до зеркального блеска полуботинок. На длинных музыкальных пальцах — ни одного перстня или кольца. Тщательно и красиво обработанные ногти. Это и был Эдуард Генрихович Гофман. Все его движения были резки. Он энергично подошел к столу. Встал, опершись на него. Следовавший по пятам один из двух телохранителей быстрым движением успел убрать кресло. Затем оба охранника встали за спиной хозяина, скрестив сильные руки на груди.
Гофман обвел всех присутствующих, которые поднялись при появлении босса, пронзительно-мрачным взглядом. Коротко бросил:
— Садитесь!
Потом немного выждал и произнес:
— Господа! У нас чрезвычайное происшествие!
Присутствующие продолжали молчать, ожидая продолжения.
— Топор с бригадой отправился в мир иной!
— Как? Что? — послышалось со всех сторон.
Гофман поднял руку. Возгласы прекратились.
— Объясни им все, Виктор, — приказал босс помощнику.
Сам же оглянулся. Телохранитель тут же подставил деревянное кресло. Гофман сел, сцепив пальцы на уровне глаз, продолжая мрачным взглядом разглядывать своих подчиненных.
Референт босса, Виктор Столыпин, вышел к месту, откуда его могли видеть все.
— Позавчера, накануне дня выполнения миссии, ради которой Топор и был отправлен в Москву, местное отделение милиции вечером устроило проверку документов жильцов, снимавших квартиры на предмет регистрации. Квартиру для бригады снимал один из людей Топора. В ней на момент прибытия милиции находилась вся бригада. Естественно, ни о какой регистрации речи вестись не могло. Назревал конфликт. Уже само по себе такое количество мужчин в однокомнатной квартире вызвало подозрение участкового. Топор предложил ему деньги, чтобы «замять» конфликт. И участковый согласился. Взяв деньги, он с сопровождающими его ментами ушел. Но участковый оказался скотом. Он деньги взял, но вызвал подразделение ОМОНа. После ухода милиции Топор, видимо, отдал приказ быстро собраться и покинуть квартиру. ОМОН ворвался в хату. Один из наших выстрелил первым. Бойцы ОМОНа открыли огонь на поражение. Уйти кому-либо из наших не удалось, так как квартиру штурмовали и через дверь, и через окна. В результате Топор и его люди были уничтожены. У меня все.
— Кому что непонятно? — спросил Гофман.
— Информация достоверная, босс? — первым задал вопрос Коротыш.
— Абсолютно!
— А не могли менты взять кого-нибудь живым? А потом запустить «утку», что, мол, всех завалили?
— Я же сказал: информация достоверная, — ответил, как обрубил, Гофман.
— Ну тогда, черт его знает! Непредвиденный случай. Выглядит все правдоподобно. В Москве такие проверки в порядке вещей. На каждом шагу, — вступил в разговор адвокат Огаревич.
— Правдоподобно, говоришь? — взглянул на него Гофман.
— Вас что-то смущает, босс? — спросил Коротыш.
Гофман резко встал, проигнорировав вопрос и отбросив стул, поднятый тут же одним из телохранителей. Он медленно пошел по залу, сдвинув густые брови и что-то обдумывая.
— Разрешите, босс? — решился прервать размышления Гофмана Хан.
— Говори!
— А не могли ментов предупредить о целях визита Топора в Москву? И разыграть сцену захвата, чтобы все выглядело правдоподобно?
— Ты кого-то подозреваешь?
— Нет, но разве такого не могло быть?
— Нет, не могло. Если среди нас завелся предатель и сбросил информацию ментам, то ребят не положили бы. Всех! След постарались бы взять, кого-то обязательно взяли бы живым. Чтобы раскрутить в дальнейшем. Для ментов исполнитель — шавка, им заказчик нужен, организатор. А они, завалив бригаду, сами обрубили все концы.
— А если такой вариант, — продолжал вслух размышлять Коротыш. — Кто-то из наших все же сбросил информацию, ребят планировали взять живыми, но они оказали сопротивление.
— Что же ты сам тогда, в кабаке, в бой не бросился, когда тебе ногу прострелили? Ты же был вооружен. Почему не стрелял? — Глаза Гофмана впились в Коротыша.
— В той ситуации, босс, я был под прицелом.
— Ну и что? Наши-то решили, по твоей версии, умереть, но не сдаться? Почему же сдался ты?
— Ну…
— Молчи! Если все было так, как ты нам пытаешься представить, то и захват производился бы иначе. Нет, думаю, наши огрызнулись и получили свое. Нелепый и несчастный случай!
Собравшиеся согласно и облегченно закивали головами. Вариант предательства не устраивал никого. Не хватало еще, чтобы Гофман назначил расследование.
Гофман же продолжил:
— Товар и деньги мы потеряли. И это урок для нас. Ты, Мурат-Кули, лично займешься опекой над семьями погибших. Так как за организацию дела отвечал именно ты. Проверю! Ты хотел что-то сказать? — вдруг повысил голос Гофман. Карраев испуганно ответил:
— Нет, босс! Я сделаю все, как вы сказали.
— Не сомневаюсь. Итак, мы потеряли отменных бойцов, пусть земля им будет пухом. Нужна замена. Ищите и предлагайте кандидатуры, но не дай бог вам ошибиться в выборе, за каждого головой отвечать будете. Замену подготовить в течение трех дней. Все! Свободны! Хан, следуй за мной!
Не прощаясь, Гофман удалился из кабинета.
В комнате отдыха он присел в кресло, поднял вверх указательный палец. Телохранитель тут же налил двойную порцию виски и подал боссу.
Вошел Хан.
— Присаживайся!
Хан подчинился, устроившись на стуле возле стола и смотря преданным взглядом на хозяина.
— Отведи взгляд, Хан. Что ты, как пес, пялишься? — приказал Гофман.
Он небольшими глотками пил виски. Допив бокал, бросил его телохранителю.
— Охрана свободна!
Телохранители вышли из комнаты.
— Хан! Что у нас с Гурамом?
— Сегодня сеанс связи, но уже поздно.
— Для кого?
— Простите, босс.
— Зови Али!
Хан ушел, чтобы вскоре вернуться с молодым человеком из охраны.
— Али! Ты сейчас должен позвонить отцу девочки.
— Я понял, хозяин!
— Следи за мной, если я что-то подскажу тебе. И понапористей, Али, понапористей, требуй немедленного выкупа, понял? — Гофман коротко проинструктировал Али. Затем передал ему трубу сотового телефона.
Гурам ждал звонка весь день, но его не последовало, хотя время неуклонно приближалось к полуночи. Ни о каком сне он не думал.
— Салам, Гурам!
— Говори! — не ответил на приветствие Гурам.
— Э-э? Что ты такой злая? Здороваться ни хочишь?
— Я же сказал, говори!
— Эта ты гавари, Гурам, чего надумал? Будишь платить или мне точить кинжал и гатовить ящык?
— Буду платить!
— Ай, маладесь! Джигит, клянус! Дэнги что? Дэнги так, пыл! Дочь — другой дело. Правилно решил.
