– Ну, не совсем фирма… Раньше у меня с братвой дела были – ну, рэкет, все такое, – а потом отошел от всего. Семья, жена… Быт, короче, засосал… Строительством вот занялся. Заказ получаешь, бригаду набираешь, везешь на объект, рабочие работают, заказчик расплачивается… Когда двести штук в месяц имеешь, а когда чисто в убыток попадаешь. Но ничего, квартира у меня четырехкомнатная, обстановка, плазменная панель, на «Форде» катаюсь…
– А здесь за какие подвиги?
– Да козлу одному башку проломил. Деловой такой, пальцы гнуть стал – да я, да мы тебя, если что… А тут арматурина, как назло, под рукой – ну я и приложился. Тяжкий вред здоровью, от двух до восьми лет. Мужик из Москвы, в московском правительстве работал, не первая величина, но все равно не хухры-мухры. Вряд ли условным отделаюсь…
– Все может быть.
– Да я уже готов на зону идти, – не без бахвальства сказал Салат. – Лишь бы только не в тюрьму к Храпу.
– Чего так?
– С козлами жить – по-козлиному блеять. А я не хочу и не буду.
– Я так понял, в блатные метишь?
– А что, нельзя? – спросил парень, бравадой пытаясь затушевать смущение.
– Почему нельзя? Если косяков за тобой нет и знаешь, как себя вести. Но это сложно. Да и зачем тебе это, если ты после отсидки к жене вернешься. Блатная романтика тем нужна, кто в люди выбиться хочет, смотрящим стать, положенцем, чтобы короновали… Тебе это надо?
– Не знаю…
– Это долгий путь. И опасный. Поскользнулся раз-другой – и ты уже не в счет… Кто все время на виду, с того и спрос большой. И требований валом. Не справился, пеняй на себя… Лучше тихо жить, незаметно, так больше будет шансов, что домой вернешься.
– Да не по мне тихо жить, – с гонором вскинул голову Салат.
Молодой он еще, подумал Ролан, глупый. Пока и тридцати нет, о криминальных делах понятия смутные, поверхностные. Держать он себя умеет, разговор вести – тоже, может при желании пустить пыль в глаза, поэтому думает, что станет настоящим лагерным волком. А ведь это ох как непросто. Да и зачем?
– Лучше тихо, но с достоинством, чем громко все профукать…
– Ты, я так понимаю, профукал, – пренебрежительно усмехнулся Салат.
– А я в законные никогда не лез. – Голос Ролана звучал миролюбиво, но взгляд затуманился, зачерствел, наполняясь внутренней силой. – И блатная романтика мне уже надоела. Женщина у меня есть. К ней вернуться хочу…
– Это та подруга, которая в Москве? – успокаиваясь, спросил парень.
– Не важно… А у тебя жена, дети, тебе о них думать надо. Червонец правильно сказал, мужики тоже правильными бывают. Я тебе больше скажу: на правильных мужиках все и держится. Как они себя поведут, так и смотрящий жить будет. Правильных мужиков уважают… Главное, козлом не стать. Петух – он по принуждению, а козел – по убеждению. Мне свобода нужна, а путь исправления ведет к условно-досрочному; но лучше лыжи сделать, чем на поклон к мусорскому начальству. Ты со мной согласен?
– Это само собой!
– Сам себя уважать перестанешь, если козлом станешь. Даже когда на волю выйдешь, плеваться будешь…
– Вот и я о том же…
Салат очень бурно отреагировал на эту проповедь, но Ролан только посмеивался, глядя на него. Вся внешняя бравада этого человека слетит, как мишура с новогодней елки, выброшенной на морозный ветер, если вдруг поднимется настоящий ураган. Он семейный человек, и тюрьма ему явно не дом, так что нет Салату смысла терпеть невзгоды ради того, чтобы заслужить почетное в неволе звание отрицалы. А если усилить нажим, то он и в лагерную прислугу запишется, лишь бы выжить.
Ролан и сам не стремился вернуться в воровское сословие – не для него это, взгляды на жизнь уже поменялись. Ему бы на волю, к Авроре, и жить с ней в свое удовольствие. Но при всем этом он точно знал, что козлом по убеждению не станет никогда. Пусть его в карцере гноят, пусть в Карбышева с ним на морозе играют, но работать на тюремное начальство он не станет.
– Да я лучше удавлюсь, чем к Храпу в его козлятник отправлюсь, – коснувшись большим пальцем своего клыка, заявил Салат.
Но Ролан уже потерял к нему интерес.
– Да ты не переживай, у Храпа строгий режим, а тебя на общий отправят. Ну, если вдруг с условным не повезет…
Зато Салат не потерял интереса к Ролану, чего нельзя было сказать о других. В камере во время ужина приблатненные славяне во главе с Червонцем заняли стол, но Ролана к себе не позвали; он так и остался лежать на своей шконке с видимым безразличием к происходящему. Он не рвался в стан к блатным, но и равнодушие к себе его не радовало. Он даже отказался от положенного ужина, чтобы не показаться ущербным.
И только один Салат вспомнил о нем. Из своего телевизора, как назывался прикрепленный к стене шкафчик для личных вещей, он достал увесистый пакет с продуктами, направился с ним к столу, а затем вернулся за Роланом и чуть ли не потребовал, чтобы тот присоединился к трапезе. Отказываться в этом случае было грешно. Тем более что возражать против Ролана никто не стал. Все правильно – он и за себя мог постоять, и на общак отстегнул.
И все равно на душе остался осадок. Не свой он здесь, чужой. Не надо было ему говорить, что блатная романтика осталась для него в прошлом. Но и врать он не мог. Может, и не воровской он человек, но в любом случае честный арестант, и никто не сможет его в этом разубедить.
А через два дня в камеру на его имя доставили сразу три посылки от родителей, но, судя по содержимому, их организовала Аврора. Сумка-рюкзак, темно-серый спортивный костюм из натуральной шерсти, уютный, не колючий овчинный жилет, отменное хлопчатобумажное белье, носки, кроссовки на липучках, тапочки резиновые и кожаные, одноразовые бритвы, пенный гель и даже несколько крепких фарфоровых чашечек для чифиря. Чувствовалось, что и продукты подбирались со знанием дела – сало с розовыми мясными прослойками, вяленая барабулька сочного янтарного цвета, лук, чеснок, карамельки, много чая в маленьких упаковках, целая россыпь сигарет – в общем, все то, что в тюрьме использовалось в качестве местной валюты. К тому же посылки были отправлены не почтой, а через пункт приема передач. Скорее всего, приемщикам дали, что называется, на лапу, чтобы все содержимое посылок поступило к адресату в целости и сохранности.
Надо ли говорить, что после этого Ролан стал желанным гостем за обеденным столом. Но рад он был не столько посылке, сколько тому, что Аврора дала о себе знать. Жаль, что она не черкнула ему хотя бы несколько строк, но все это будет, обязательно будет. За деньги, что удалось пронести с собой в изолятор, Ролан уже заказал мобильный телефон, послезавтра прикормленный надзиратель принесет его в камеру. Тогда он поговорит с Авророй в прямом, так сказать, эфире.
Можно было воспользоваться чужим сотовым – такие в камере имелись, – но Ролан хотел иметь свой собственный мобильник. Однако, как оказалось, с надзирателем он связался зря.
На следующий день, так и не дождавшись телефона, он отправился на суд, который добавил ему к общему сроку еще четыре года. Обратно его доставили в следственный изолятор, но уже в другую камеру, откуда он должен был отправиться на этап. Судя по всему, колония, из которой он сбежал, ему не светила. И что-то подсказывало ему, что его ждет очень короткий этап в соседнее здание…
Авиалайнер грузно присел на хвост и, будто разом оттолкнувшись от земли, тяжело, натужно пошел на взлет. Аврора перекрестилась, поцеловала сомкнутые большой и указательный пальцы правой руки так, будто в них находился крестик. Это самый опасный момент, когда самолет отрывается от земли и взлетает; если он смог успешно набрать высоту, то полет будет удачным, даже на этапе посадки.
Она отправляла своих детей за границу, на один из множества обитаемых островов Новой Зеландии. Виллу в этом тихом уголке планеты она взяла в аренду по Интернету, деньги перевела по электронной системе платежей. Егора, Вику, Татьяну Федоровну и двух ребят из охраны ждут в Окленде; там их встретят и доставят на остров. «Все будет хорошо». Эти слова Аврора мысленно произносила в перерывах между молитвами «Отче наш». Она слишком сильно переживала за детей, чтобы спокойно относиться к происходящему.
Машина стояла на дороге, с которой просматривалась взлетная полоса. Самолет уже скрылся за облаками, но Аврора не торопилась уезжать.
– Аврора Яковлевна, нельзя долго стоять, – сказал Дымаров, начальник личной охраны, средних лет мужчина с грубоватой, но располагающей внешностью.
– Да, да, поехали…
Почти две недели прошло с тех пор, как она вернулась в Черноземск. Внешне все было спокойно, бизнес шел в штатном режиме с колебаниями «плюс-минус» в пределах статистической погрешности. Признаков рейдерского захвата пока не наблюдалось, основные держатели акций не предпринимали никаких подозрительных действий, киллеры на нее не покушались – но все равно Аврора чувствовала, что вокруг нее ткется какая-то паутина, просто еще не настало время в ней увязнуть. Интуиция ее редко подводила, и женщина почти физически ощущала, что постепенно оказывается во враждебном окружении. И некому было помочь…
