пригорает седалище: «Мишель, защити, Мишенька, толкани – достань – дай денег», а чуть отпустит – так и пошел вон, дурак? Свинство и наглость.
Наталья дергалась, стараясь освободиться:
– Да ты с кем говоришь-то так!
Он легонько, как ему показалось, толкнул ее в плечо и сам же едва удержал от падения:
– Тут кто-то еще есть? Я брат твой и покровитель.
Сидеть с запрокинутой головой и косой в чужом кулаке было неудобно, но Наталья умудрялась сохранять достоинство:
– Отпусти, хам! Я своими руками работаю, понял? Если бы не я, сгнил бы ты во рву, дед фальшивый!
– Если бы не папины документы и не похоронная команда, – угрюмо уточнил он, отпуская наконец косу, – и не сгнил бы, а замерз. Ладно заедаться.
– А ты – хватит нагличать.
Михаил выложил на стол две пачки в банковской упаковке:
– На вот денежек, на хлебушек.
Натальины глаза вспыхнули, она немедленно опустила ресницы, сухо кивнула, припрятывая деньги:
– Спасибо. Никто тебя не видел?
– Не изволь беспокоиться.
Проследив путь скрываемых купюр, Михаил, чуть улыбаясь, мимоходом сообщил:
– Не видел. Так что ночь, а то и две, уж извини, скоротаю тут.
Наталья с готовностью возмутилась:
– Опять за свое! Мы же договаривались. У тебя – сто первый километр, а на меня и так уж косо смотрят. Что ли, утопить меня хочешь?
– Сестреночка! Да мы с тобой оба в дерьме по самые ноздри. Как волна пойдет – обоих накроет, так что чуть выше, чуть ниже – никакой разницы.
– Убирайся отсюда.
Михаил нахально развалился на ее стуле, закинув за голову длинные жилистые руки:
– Не могу никак, сестреночка. Страсть как надо вот тут день-другой… а то и третий-осьмой перекантоваться. Небольшой гешефтик неподалеку.
Наталья вздрогнула, уловив в его голосе одной ей понятную ноту, резко повернулась, глянула пытливо:
– Что задумал? – Он молча улыбнулся. – Нашел что?
Михаил улыбнулся шире:
– А то как же! Убирай халтуру свою.
Наталья без звука скинула эскизы на пол, Михаил раскрыл на столе несерьезную ученическую тетрадку с картинкой «30 лет ВЛКСМ», принялся пояснять, водя сине-красным карандашом по плану, начирканному по клеточкам:
– Вот тут платформа, от нее перегороженная узкоколейка через лес. Чуть больше десяти километров – выходим на другой берег озера, где кладбище. И вот тут, – он постучал по обозначенному на плане крестику, – остался фундамент разбомбленного здания, якобы лесопилки или склада. Если стать лицом к главному входу, то слева вниз идут ступеньки…
Он замолчал, постукивая карандашом по зубам, Наталья поморщилась:
– Прекрати, невыносимо! Что дальше-то, что?
– А то, сестреночка, что некие оборванцы, кантуясь в этом подземелье, монетки отыскали. На, сама глянь, – на стол легла монета, отобранная у торговки на толкучке.
Наталья, взяв предложенную лупу, рассмотрела изображение на неровной тускло-желтой монете, разобрала греческие письмена, подняла огромные глаза:
– Пан?!
– Вот-вот, – подтвердил брат, довольный эффектом, – именно Пан, золотой статир из Пантикапея. Но и много осталось, царя Алексея Михайловича, и Екатерины-матушки, и николаевские. Дуракам везет. Это только одна монетка, а уж на какие они пирогов с гнильем накупили – не ведаю.
– Какие пироги? – не поняла она.
Михаил пересказал историю знакомства с Анчуткой и Пельменем. Наталья, наконец позволив себе тень улыбки, уточнила:
– Совсем глупенькие?
– Темненькие. Ну так-то оно и проще. Я им пару лопат дал, пусть копают.
– С чего ты решил, что там что-то есть? Возможно, случайность…
– Неслучайная случайность! Никакая не лесопилка, не склад. Храм это был, домовый, при загородной усадьбе. Иначе к чему там такое кривое озеро, да еще с островом? Кладбище с резными надгробиями, липовая аллея, дубрава. В общем, богатый приход был, княжеский.
– Эта-то фантазия откуда? С чего ты это взял?
– А вот табличку видел. «Сей святый храм воздвигнут лишь благодаря твоему любвеобильному сердцу, милостивый князь Трубецкой» и что-то там еще.
Наталья, вздрогнув, изумленно переспросила:
– Как Трубецкой?
– Так. Что, нельзя? Род древний, мнихо- и иеролюбивый. Не жалели денежек.
Наталья, размышляя о другом, повторила:
– Трубецкой…
– Ну заладила сорока Якова! Ну Трубецкой, и чего?
Она встряхнулась:
– Допустим. А как насчет совести? Раскапывать храм, пусть и разрушенный…
Михаил отмахнулся:
– Сестренка! Папенька всю жизнь этим занимался – и что? Жила же спокойно.
– Папа коллекционировал…
– …и продавал, и перепродавал. И воровал, если уж на то пошло. Вот потому-то сокровища его и тю-тю.
– Ах, как же, помню, даром получили – даром отдавайте, – с шутовским смирением поддела Наталья.
Брат помрачнел:
– Тогда он чаще Мольера поминал насчет того, что беру свое там, где нахожу. Тогда все ладилось. А как пластинку сменил, так и тю-тю. С-старый дурень.
– На отца, Миша?
– А если он и был старый дурень! Говорил я ему: не выдумывай, не выпускай из рук, а он – на благо России. Какая Россия? Где та Россия? Что ему до России?
– Не заводись, папенька, – насмешливо посоветовала Наталья.
– Хорошо тебе благодушествовать – не заводись. Ты-то дома, а я сызмальства по ходам-каменоломням-катакомбам. А уж в золоте долю немалую имел. Рыбы, по крайней мере, мои, по трудам.
– Снова ты со своими уродцами, – недовольно заметила сестра. – Вот вроде умный человек, а как до твоего фетиша – как собака бешеная. Сколько лет прошло – а тебя все гложет.
– Гложет! – с вызовом подтвердил он. – И это не уроды! И нечестно. Решил пожертвовать – свое и жертвуй, нечего чужим… а ты тоже, почтительная дочь! Кто от родительской власти непочтительно бежал со столичным маравихером?
– Что старое поминать, – поспешно отмахнулась она и перевела разговор: – И, к слову, о чужом. Мифические сокровища под спудом – это светлое будущее, меня насущное занимает. Прямо говори: выменял чего?
– А-а-а, ты об этом, – Михаил подтащил к себе, любовно погладил чемодан по боку, – допустим. И что?
– Так показывай! – она протянула руку, он отвел ее в сторонку:
– Показать – покажу, а отдать – уж прости. Нет тебе доверия.
– Откуда вдруг такая немилость?
– А с чего же доверять-то, сестреночка? Кто за моей спиной Симона Ушакова изуродовал? Притом что был же покупатель надежный, архимандрит Сергий, из церкви Покрова в Медведках, мне-то каково было с ним объясняться, задаток изыскивать?
Наталья лишь глаза закатила:
– Мишель, что ты начинаешь! Точь-в-точь как папенька со своим даром задаром! Копейки же!
Он прищурился со злобой:
– А что на выходе-то получили? Ни копейки!
– Бдительный таможенник попался…
– …или сдал кто. Смотри-ка, как складно получилось: именно этого пассажира трусанули и Князю на экспертизку – а там ищи-свищи в закромах Родины.
– Папенька, ты…
– А нечего крысятничать! – гаркнул он. – Нечего замарывать, уродовать! И потом, руки ты мараешь, а он весь в белом, плетня
