И у Пиночета, и у ссученых с волей было все нормально и прокуклено. И с едой, и с наркотой. Видимо, Пепел просто не вписался. Никуда.
И, понимая, что зарабатывает этим второй срок, Сергей начал убивать. Коле повезло меньше. Пиночета он до стенки дотащил, но обработать не успел. Кто-то маленький и неприметный чиркнул по Колиной шее серым железом. Колян взглянул на Пепла каким-то просительным взглядом, свалился на пол и захрипел-забулькал. Рванул рукой воротник и затих. Только крестик нательный поблескивал в разжимающемся кулаке...
...А теперь крестик матово отсвечивал в разжимающемся кулаке у Пепла. Но заковыка в том, что адреса матери-старушки Пепел не знал. А знал Толик Обормот. И этот Толик уже месяца два как откинулся.
Сергей взял телефонную трубку и по памяти выплясал пальцем номерок дамочки, у которой нынче обретался корешок. Корешок настолько, насколько у Пепла возможно, то есть не дальше «привет-привет и разбежались».
– ...Нет, он цветов не дарил, но все равно галантный по последней черте, – домурлыкала подружка Обормота невидимой собеседнице, и уже в трубку: – Алло, алло, слушаю вас?
– Анатолий дома? – бесцветно процедил Сергей.
– Ну, что вы? Как он может быть дома, когда сегодня такой грандиозный концерт?! Вы не в курсе, что Толик – старинный приятель Фарта? Вы слышали песни Фарта? Прочат, что буквально через пару лет Фарт затмит самого Михаила Круга! А Толик с Фартом очень дружны. Толик рассказывал, как пацанами к ним на Лиговке пятеро гопников завелось. Ха-ха-ха. И еще они вместе с Фартом по малолетке гоняли шпану на Гражданке. А теперь Фарт позвал Толика в телохранители. Не шахтерской шестеркой, потому как кто в здравом уме на Фарта-то потянет? А чтоб повод вместе водку уговаривать. Так что сегодня Толик в Ледовом дворце. А кто это говорит? – вдруг опомнилась болтушка.
– Все говорят, – оскалился Сергей и брыкнул трубку. Впрочем, ненадолго. Память Пепла была выдрессирована бурой и трынькой[1], и хранила любую вскользь услышанную цепочку цифр, как в сейфе. Тем более не стерся несколько минут назад по магнитоле объявленный телефонный номер.
– Алло? Это «Радио Петроград»? Это вы билеты на халяву обещаете тем, кто в «Крестах» шарит? Тема еще работает?
– Одну минуту, я вас переключу, – чирикнул девичий голосок.
И вдруг Пепел одновременно услыхал голос диджея и из магнитолы, и из телефонной трубки. Привыкший не маячить на свету Пепел заерзал, но не пасовать же?
– Алло, вы хотите попробовать свои силы в викторине? – бодренько завибрировали два одинаковых голоса с разных сторон. – Напоминаю всем нашим радиослушателям неразгаданный последний вопрос. Как отчество архитектора «Крестов», сколько всего тюрем по его проектам построено по матушке-России, и на какой контингент первоначально рассчитывались «Кресты»? А теперь слушаем ответы. Как вас зовут?
– Сергей. – Пепел не стал заводиться, что диджей мухлюет и за один вопрос лепит уже третью загадку. Коль рыпнулся в чужую игру, до поры терпи и чужие правила. – Архитектора звали Антоний Иосифович Томишко. По его чертежам в России построено двадцать три тюрьмы, а в «Крестах» по замыслу должно париться зараз не более тысячи ста пятидесяти бродяг.
– Грандиозно! – ошалели одинаковые голоса в трубке и по радио. – Откуда такие фундаментальные познания в этом вопросе?
– Книжки[2] надо читать! – отмазался Сергей.
Опытный диджей смекнул, что попал не на простого человечка, и шоу здесь не выгорит, посему свернул треп:
– Сергей, не ложите, пожалуйста, трубку, сейчас с вами свяжется наш менеджер по внешним связям, а пока я предложу вам выбрать песню, которую вы хотели бы услышать.
– “Черный ворон”, – как бы само собой спрыгнуло с языка; Пепел даже прибалдел. Откуда «Черный ворон»? Почему «Черный ворон»? Ладно, проехали.
По магнитоле уже плыло растяжное:
– Черный ворон, что ж ты вьешься
Над моею головой?
Ты добычи не дождешься.
Черный ворон, я не твой...
А в прижатое к телефонной трубке ухо чирикал миленький девичий голосок:
– Билет будет вас ждать на служебном входе в Ледовый дворец. Вам останется только назвать свою фамилию. Как вас зовут?
– Сергей Ожогов, – сказал Пепел. И сразу пожалел, что так звонко прописался, поскольку привык без лишней надобности паспортные данные по чужим ушам не развешивать. Надо было что-нибудь соврать. Вряд ли кто-то в тамошнем бардаке пожелает заглянуть в паспорт.
– Так и записываю: «Сергей Ожогов». Всего хорошего, желаю получить грандиозное удовольствие от нашего концерта, – пропела милашка и отключилась.
А Пепел в две минуты собрался и, презирая лифт, поспешил вниз. Выбивая подошвами мотив:
Бегут деньки,
Бегут неведомо куда.
Зовут меня
Туда, где в дымке зеленеют города.
А я ушаночку поглубже натяну...
Погода радовала. Морозная лагерная пыль, которая его шершавила десять лет, осталась где то далеко-далеко. А солнечный субботний день – вот он, здесь, за дверью. И в этот день вступал крепкий парень, на вид лет тридцати пяти, причем, заметьте, не наркоша, не туберкулезник, а очень даже и очень... Мышца самодовольно поигрывала под футболкой, рот растягивала мальчишеская улыбка – Пепел радовался жизни.
Спустился по лестнице, перепрыгивая через ступени. И широким жестом распахнул дверь парадной. И еле успел ее придержать, что бы не сбить с ног соплюшку, которая пыталась наклеить на внешнюю сторону двери объявление. Отшатнувшись, кроха испуганно прижала к груди бумажку, и та затрепетала на ветру бахромой отрывных телефонов.
– Извини, лапуня. – Пепел искренне запереживал за детский испуг. – Давай малявочку приклею, а то с твоим ростом только кошке прочитать удастся.
Девочка молча протянула объявление. Пепел прихлопнул его к двери, некоторое время подержал, чтоб клей прихватился, и, отняв руку, прочитал старательные детские каракули: «Улетел умный старый ворон. Меня любит, других нет. Помогите. Награда с гарантией».
– Так вот чей пернатый умник раньше срока хороших людей будит? – Пепел неумело погрозил пальцем. – Как же ты его упустила?
– А он и не спрашивает, если ему надо, – серьезно сказала девочка, – Он просто чует.
– Чего это он чует? – удивился Пепел.
– Беду чужую!
Звонкий детский голосок так саданул по ушам, что Пепел вздрогнул. И посмотрел на стрекозу уже другим взглядом. Своим цыганским взглядом, как учила старая Рада.
Сандалики дешевенькие. Джинсики потрепанные, слишком просторные, похоже – от старшей сестры. Пыль на джинсиках серая, дворовая, здешняя. На цыплячьей шейке фенечка из бисера – лишнее свидетельство, что есть у соплюшки старшая сестричка, какая-нибудь хиппушка лет четырнадцати. На руках чернильные пятна, ну, понятно, телегу про ворона чернилами выводила. Хотя вроде как дети давно предпочитают фломастеры, а не перьевые ручки. У носа царапина, а в глазах великая серьезность.
Такими серьезными бывают дети, когда повторяют слова взрослых, не шибко понимая смысл. Значит, зря Пепел дернулся. Но второй уже раз за сегодня форс был похерен. И опять из-за «Что ж ты вьешься над моею головой».
– Так что знайте, – добавила кроха вслед Сергею, – награда с гарантией.
Пепел растерянно кивнул и излишне быстрым шагом пошел к своему жигуленку. Точнее, не совсем своему, ну да все равно спасибо... Главное, ксивы в порядке.
А потом были прокопченные выхлопными газами улицы и выпученные красно-желто-зеленые зенки светофоров...
* * *
Незваные гости явились не грабить, хотя квартира производила неизгладимое впечатление. Она поражала великолепием. Размахом. Выверенным сочетанием вещей, когда каждая, как в музее, на своем месте. И ничего лишнего, пусть вещей этих в каждом углу сорок сороков, и любая вещь сумасшедших денег стоит. Квартира будто пыталась подавить незваных гостей. Не только форсом прижившегося ценного барахла, но и собственной барскостью.
И начхать, что такой стиль по моде нынче вытеснили евроремонты, шершавые обои и джакузи. Чувствовалось, что новомодная суета данному, пусть выцветшему и полинявшему, богатству все равно в подметки не годится. Далекие потолки с шикарной лепниной, монументальная резная мебель с графскими вензелями, гордящийся изразцовым молочно-голубым орнаментом настоящий камин, в котором вишнями тлели ароматные угольки, наборный паркет, занесенный, как снегом, лохматыми коврами...
– Эрмитаж! – Клепа восхищенно цыкнул, поковыряв пальцем интимное место у бронзового подсвечника, изображающего обнаженную нимфу. – Люблю тебя... творенье, блин... теченье, блин... гранит, блин... Зенит...чемпион, блин!
– Не юродофобствуй, – Клепе отвесили шутливый подзатыльник, – и Пушкина не опошляй. А то хозяин обидится. Он начитанный, собака.
