— Куда, красавицы?
— К рынку, — сказала Люська, устраивая свои девяносто килограммов, я приткнулась рядом и сразу пожалела об этом: в машине было двое мужиков, и оба жаждали приключений. Вонь стояла отвратная: табак и стойкий запах алкоголя. Пассажир повернулся к нам, скаля зубы и держа бутылку шампанского.
— Чего, девчонки, хлебнете? «Абрау-Дюрсо».
— Из горлышка хлещем только водку, — усмехнулась Люська.
— Так и водка есть. Хочешь? Слышь, Гоша? — полез он к водителю. — Девки водки хотят.
— Налей, в багажнике целый ящик.
— Слышала? А чего это вы такие красивые и одни?
— А не подобрал никто, — опять усмехнулась Люська.
— Как никто? А мы?
— А чего с тебя взять-то, ты и так по сиденью размазываешься, того гляди бутылку проглотишь.
— Это ты зря, я еще очень ничего и очень даже могу… А что, девчонки, махнем в казино?
— Туда тащиться тридцать километров, — заметила Люська, я подозрительно на нее покосилась, никуда ехать я не собиралась.
— А чего тридцать километров? Двадцать минут — и там, — заливался парень. — Что, поехали, отдохнем. Там все схвачено, ну?
— Сворачивай к рынку, — сказала я, однако водитель, хохотнув, повернул налево. Люська хлопнула меня по руке:
— Не зуди. Прокатимся в казино. Интересно ведь. — Я выдернула руку и злобно на Люську уставилась, с таким же успехом я могла взирать на пульмановский вагон.
— Поехали, — сказала Люська. — Отпуск обмоем.
Мы выехали на объездную, свернули, не доезжая поста ГАИ, на проселочную дорогу, стрелка спидометра лезла к сотне, машину странно бросало из стороны в сторону. Только тут до меня дошло, что водитель пьян в стельку. Я почувствовала себя неуютно.
— Надо бы познакомиться, — сказал тип с бутылкой. — Меня Валеркой зовут, это Гоша.
— Это Таня, а я — Людмила, — чему-то радовалась Люська.
— Чей отпуск обмываем? — спросил Гоша.
— Татьянин.
— Молчунья у нас Татьяна. Где трудишься-то?
— БСП, — ответила я.
— Чего?
— Больница «Скорой помощи».
— Вон оно что. Это кем же?
— Доктор она у нас, — хохотнула Люська. — Хирург. Руки золотые.
Валерка сурово покивал и сказал:
— Хирург — это профессия. Пулевое ранение обработать сможешь?
Мне стало ясно: мы нарвались на законченных придурков.
— Не, — ответила я. — Я все больше по чирьям.. Валерка хлебнул из бутылки, получил горлышком по зубам и заорал:
— Гоша, поддай газку, прокати девчонок!
Гоша поддал. Просить их сбросить скорость было бессмысленно, такие идиоты скорее всего начнут гоготать и пугать еще больше, следовало стиснуть зубы и уповать на то, что мы куда-то сможем доехать.
— Ты бы руль получше держал, — не выдержала Люська.
— Не учи. Я машину с семи лет вожу. — Гоша принялся выписывать кренделя на дороге, Валерка ржал, задрав ноги на панель, а стрелка спидометра падала вправо. Впереди сверкнули фары.
— Машина, идиот, — заорала Люська.
Две секунды казалось, что мы столкнемся лоб в лоб, я зажмурилась, истошно звучал сигнал, что-то мелькнуло слева, и Гоша сказал, смеясь:
— Отдохни в кювете, сынок.
— Ты, придурок, — закипела Люська. — Права за барана купил?
— Ты чего это? — ответил он, слегка удивленно.
— Тебе на велосипеде кататься, и то в деревне.
Страсти накалялись. Я открыла сумочку и нащупала газовый пистолет, недавний подарок одного моего знакомого. Если честно, я им никогда не пользовалась, но тяжесть в сумке приятно успокаивала.
— Останови машину, — как можно спокойнее попросила я.
— Выйти хочешь? — глумился Гоша. — Выходи. Дверь рядом.
Он нажал газ, и машина едва не взлетела. Тут Люськино терпение истощилось. Она сделала борцовский захват правой рукой, Гоша дернулся, но против Люськи не потянул.
— Останови, сволочь, — спокойно сказала она, — не то шею сверну, как курице.
Валерка хотел было другу помочь, но я попросила:
— Не шали, — и показала подарок.
— Да пусть катятся, — разозлился Валерка. — Ножками пройдутся, шлюхи.
Мы вышли из машины. Через двадцать секунд от нее и след простыл, но остались лишь дурные воспоминания.
— Не злись, ладно? — попросила Люська. — Кто ж знал?
— Не злюсь.
После машины ветер пробирал до костей.
— Ну, чего, в какую сторону?
— К дому, — ответила я и побрела по дороге. Люська вышагивала рядом, ее жизненному оптимизму оставалось только позавидовать.
— Что ж теперь? — рассуждала она. — Дойдем. Может, кто поедет. Ты чего молчишь?
— Не говорится. Холодно.
— Давай я тебе платок дам?
— Не надо.
— Чего ты, повяжи платок. Холодища-то. До города далеко?
— Вон указатель на Глебовское, значит, пятнадцать кэмэ.
— Вот черт, а до Глебовского?
— До Глебовского два, только на чем ты оттуда уедешь? Топай уж. Одна радость, завтра не на работу.
Дорога шла лесом, темно, даже Люськин оптимизм стал трещать по швам.
— Пойдем побыстрее, — сказала она. — Холодно. Тут Люська дернула меня за руку:
— Танька, чего это?
Впереди справа откуда-то от земли пробивался свет, расходясь лучами в ночном небе.
— Тарелка, что ли? — ахнула Люська.
— Да заткнись ты, — не выдержала я.
Мы зашагали быстрее, через минуту стало ясно: это машина. Двигатель заглох, а фары продолжали гореть. Машина нырнула в кювет, мы могли бы ее не заметить, если бы не свет.
— Это тот парень, да? — почему-то шепотом спросила Люська.
— А кто ж еще?
Мы спустились к машине.
— А шофер-то где? — не унималась Люська. — Ушел, что ль, куда?
Шофер был в кабине, сидел, навалившись на руль. Я открыла дверь, мне сразу стало ясно: парень мертв. Впереди на уровне капота торчал здоровенный пень. Люська, выглядывая из-за спины, спросила тревожно:
— Чего с ним?
— Ничего. Мертвый
— О, господи. Как же так? Может, ты посмотрела плохо?
Я повернула голову парня, нащупала артерию.
— Нет.
— Да как же так?
— Перестань дергаться. Покойников, что ли, никогда не видела?
— Ну надо же, сволочи, ублюдки пьяные. Ты хоть номер запомнила?
— Нет.
— Черт с ним, с номером. Найдут. Ты посмотри еще раз, на нем и крови-то нет.
— Висок видишь? И грудь. Не повезло парню. Одно хорошо, что сразу.
— Что делать-то будем?
— Пойдем в город, на посту сообщим.
— А он как же? Здесь оставим?
— На себе потащим.
— Ты бы свет выключила, — жалобно попросила Люська. — Страшно.
— В темноте еще страшнее будет. Закурить дай.
— Так нет ничего. У этих козлов в машине оставила.
— Вот черт.
— У него сигареты есть, — тихо сказала Люська, кивая на покойника. — Вон лежат.
Пачка сигарет валялась на полу, со стороны сиденья пассажира.
— Взять?
Я кивнула. Люська обошла машину и подергала дверь.
— Заперто.
Я протиснулась вперед, стараясь не касаться парня, и отперла дверь. Внизу на полу что-то блеснуло. Люська подняла пачку и стала рукой шарить.
— Чего ты? — удивилась я.
— Смотри, «дипломат».
На переднем сиденье лежала спортивная сумка. «Дипломат» Люська положила рядом, к ручке на цепочке был подвешен ключ, он скорее всего и блестел.
— Тяжелый, — сказала Люська, жадно глядя на меня. Любопытная она была, как обезьяна. — Давай посмотрим?
— Зачем? — усмехнулась я.
— Не знаю. Может, там что интересное.
Люська сняла ключ, открыла «дипломат», откинула крышку, потом медленно подняла голову. Лицо у нее было совершенно ошалелое.
— Чего там? — спросила я. — Еще один покойник?
— Деньги, — тихо ответила Люська.
Я обошла машину и заглянула в «дипломат». В тусклом свете я увидела пачки по пятьдесят тысяч, лежавшие ровными рядами.
— Десять по пять, — уже торопливо начала Люська. — Это пятьдесят, по пять «лимонов» в каждой. Двести пятьдесят миллионов… убиться дверью!..
Мы посмотрели друг на друга.
— Свет выключи, — тихо сказала Люська. — Не ровен час, кто-нибудь мимо поедет, увидят с дороги.
Свет я выключила, поежилась и по сторонам осмотрелась.
— Мотать отсюда надо. И язык за зубами держать. Парню мы не поможем, а сами влипнем. Пошли.
— Как пошли? — ужаснулась Люська. — Ты чего, хочешь деньги бросить?
— Что значит «бросить»? Они чужие.
— Ты чего это говоришь-то? Такие деньги… для моих-то нервов.
— Покойника обворовываешь?
— Да заткнись ты… за такие деньги…
— Вот именно. За такие деньги тебе сто раз башку оторвут.
— А кто узнает? Мотаем отсюда, и молчок. Спрячем их, а тратить начнем через годик. Все забудется. Это судьба, слышишь, судьба нам деньги посылает.
— Ага, — хмыкнула я. — И неприятности в придачу. Деньги эти ворованные. Дураку ясно. Честный человек двести пятьдесят миллионов в «дипломате» не возит.
— Тем более, — обрадовалась Люська. — Значит, и не обворовываем мы вовсе, а экспроприируем экспроприаторов. И вообще, давай дискутировать подальше отсюда. Наедет кто, базарить не будут, оторвут башку, и вся недолга.
