Не давая себе передышки, прибежала в коттедж, быстро приняла душ, натянула джинсы, набросила на плечи кожаную куртку и отправилась в Какманду. Подойдя к столику, где сидели самовольно покинувшие пост охранники, прошипела:
— Придурки, почему никого нет на территории!? Все расскажу Кащееву.
Угроза подействовала. Проследив, как шестеро парней покинули кафе, она потребовала у барменшы Светы стакан коньяка, залпом выпила и приказала Пятаку готовить машину.
— Куда ехать? — спросил тот.
— В Москву.
— Там же заваруха…
— Вот и защитим демократию. Тебе что, козел, на нары очень хочется?
Пятак на нары не хотел, но и на демократию ему было глубоко наплевать, Однако отказать хозяйке не решился.
* * *
Они подползали медленно и зловеще, как сама смерть. Хотелось бежать без оглядки, забиться в какую-нибудь щель и лежать в ней, закрыв глаза, пока все не закончится.
— Ну и пусть, — прошептал Тихон. Он был бледен, губы плотно сжаты, но стоял как все. Мэр города Глухова готовился умереть за Свободу и Демократию. За несколько секунд Постников мысленно прокрутил свою жизнь — детдом, институт, работа в промышленном отделе райкома партии и, наконец, кресло городского головы, где он так мало успел сделать. Неужели конец?
Они стояли, взявшись за руки. Их было много, десятки тысяч российских граждан, а на них шли танки. Скрежет гусениц по асфальту, гарь из выхлопных труб, дрожь земли от непомерной тяжести бронированных машин убийства. Их и создавали, чтобы убивать. Каждый танк может расстрелять, раздавить, размазать по асфальту тысячи жизней. Чего им бояться? Безоружных парней, девушек, женщин, стариков?
За несколько метров до толпы танки остановились, и остановилось время. Десятки тысяч сердец отсчитывали удары, которые вполне могли стать последними. Сколько они так стояли, теперь уже не скажет никто. Тогда казалось — вечность. Потом произошло чудо. Из плотной людской цепи вышла девушка. Она медленно, но решительно шагала к танку. За несколько метров от бронированного монстра остановилась, скинула блузку, обнажив маленькие торчащие грудки, и помахала блузкой перед амбразурой танка.
Голенев смотрел на девушку вместе со всеми. Он уже хотел броситься вперед, чтобы оттащить безрассудную красотку, но узнал Маку. Перед танком стояла подруга убитого им бандита Кащеева.
Толпа, затаив дыхание, следила за отважной девой. Ее тонкая полуобнаженная фигурка рядом с огромной стальной махиной выглядела беззащитной тростинкой. Но она победила. На башне танка открылся люк, и появилась голова в шлеме. Затем танкист стянул шлем и помахал им девушке. Мака стрелой взлетела на броню и чмокнула танкиста в губы. Им захлопали. Танкист обнял Маку за плечи и надел ей на голову свой шлем.
— Знаешь, кто эта девица? — Спросил Голенев у Постникова. Тот не знал: — Это приятельница Кащеева, глуховского бандита.
— Она же, так сказать, герой. Я потрясен ее поступ… — Договорить Постникову не дали. Кто-то крикнул «ура». Через секунду «ура» кричали тысячи глоток, затем бросились к танку, подхватили Маку с танкистом, и начали качать на руках. Остальные танки попятились, развернулись, прикрыв своей броней безоружную толпу, и заглушили двигатели. По живой цепи начали скандировать: «Ельцин! Ельцин!»
Голенев и Постников заорали вместе со всеми:
— Ельцин!
И он вышел.
Ульянов-Ленин поднимал большевиков, забравшись на броневик. Борис Ельцин низвергал большевиков с брони танка. С того самого, который остановила Мака.
В России появился свой БЕЛЫЙ ДОМ и, по словам Бориса Николаевича, «столько свободы, сколько каждый сможет себе взять». Его слушали, затаив дыхание. Голеневу нравился новый лидер. Ельцин был крепок, мужественен, и ему хотелось верить.
— Ничего козлик. — Услышал он за спиной женский голос. Обернулся и увидел Маку в шлеме танкиста.
— Ты?
— Я.
— Не испугалась? Они могли стрелять…
— Я же подруга бандита. Он при мне часто стрелял. Я привыкла.
Тихон с воодушевлением пожал девушке руку:
— Я, так сказать, восхищен вашим поступком. Такая гражданка, как вы, честь для нашего города.
Мака рассмеялась:
— Не стоит преувеличивать.
— Я не преувеличиваю. Грудью остановить танк…
— А вам понравилась моя грудь?
Постников смутился и сам покраснел как девица.
Мака взяла Олега за руку и потянула назад:
— Можно тебя на пару слов?
— На пару слов можно…
Дальше двух шагов им отойти не удалось. Толпа создавала живую стену. Мака продолжала сжимать руку Олега и, не мигая, смотрела ему в глаза:
— Твой дружок — скромный мальчик. Краснеть не разучился. А тебя ничем не проймешь…
Голенев нагнулся к ушку девушки:
— Может, тебе и раньше приходилось останавливать танки сиськами?
— Мне приходилось снимать мужиков. Какая разница, во что одет кобель? В джинсу или в броню?
— Интересный подход к боевой технике.
— Рада тебя заинтересовать.
— Сейчас не время. Что ты хотела мне сказать?
— Вернешься домой, приходи в нашу церковь. Помнишь, где мы с тобой уже один раз виделись.
— К чему это?
— Во-первых, ты обещал. Во-вторых, помолимся о душе Кащеева, в-третьих, мне нужна помощь…
— Я тебе уже помог, освободил от дружка…
— А я?
— Что ты?
— Как мне жить дальше? Я не хочу больше ублажать уголовников…
— Собери свои вещички и на все четыре стороны. Страна у нас большая.
— Все бросить? Зачем? Я хочу, как ты, помогать людям. Тот же детский дом на деньги фирмы Кащеева можно кормить, поить, да еще и ремонтировать. Я хочу приносить пользу.
Голенев никак не ожидал от Маки подобных мыслей. Она его застала врасплох:
— Я подумаю.
— Не слишком долго. Я одна могу наделать глупостей. Кстати, я с машиной. Могу подбросить.
— Черный «мерседес» Кащеева?
— Да.
— Спасибо. Однажды я на нем уже прокатился… Лучше поездом.
— Как знаешь. Поезд приходит в половине третьего. В три жду…
— Не поздновато ли для свидания?
Ответить ей не дали. Люди тянулись пожать Маке руку, высказать ей свое восхищение, дотронуться до ее плеча. Олег вернулся к Тихону и больше в столице Маку не видел.
* * *
Всю ночь в Москве гуляли, пели и пили. Толпа хлынула на Лубянку, тогда еще площадь Дзержинского, с яростным желанием покончить с ненавистным КГБ. Но обошлось. Покончили лишь с памятником железному Феликсу. Его стащили при помощи крана с постамента и под ликующие крики увезли прочь.
* * *
Москва осталась позади. За окном вагона тянулись пригороды, вывернувшие к полотну железки свою неприглядную изнанку. Ряды бетонных коробочек-гаражей заканчивались неизменной свалкой. Кучи ржавого железа, остовы легковушек, изношенная резина, бутылки, банки и всевозможные отбросы вызывали отвращение. Но наших пассажиров пейзаж сейчас не интересовал. Два бывших воспитанника детского дома возвращались в родной город победителями. Одному из них предстояло отстоять на выборах титул мэра, другому — помочь другу построить рай в отдельно взятом провинциальном городке России. Оба верили, что их планам теперь уже никто не помешает. Два студента, что ехали с ними в купе, спали мертвым сном на верхних полках. Они тоже участвовали в защите Белого дома, теперь отсыпались всласть, и разбудить их мог лишь ушат холодной воды.
Тихон размечтался вслух:
— Демократия сумела себя защитить, и жизнь очень быстро наладится. Цементный завод закончим, выборы проведем.
— Смотри не сглазь. — Усмехнулся Голенев.
— Знаешь, Олежка, я так счастлив! — Постников полез в карман, достал пачку сигарет и потянул друга в тамбур: — Хоть покурю, пока жены нет рядом. Видишь, какой я трус?
— Ты танков, Тиша, не испугался. Не всякий солдат перед танком устоит, а ты у нас человек гражданский. Ты не трус. Ты герой.
Постников, хоть и находилась его жена за триста с лишним километров, закурил так же воровато, как если бы она сидела с ними в вагоне. Затянувшись, еще раз огляделся и, виновато улыбнувшись, добавил:
— Нет, Олежка, я трус…
— Значит, ты очень смелый трус. — Усмехнулся Голенев, и взъерошил другу волосы на макушке.
Некоторое время рядом с железной дорогой тянулось шоссе. По нему на бешеной скорости промчал черный «мерседес». Олег узнал лимузин убитого им бандита:
— Вон твоя героиня полетела. Часа на два раньше нас дома будет.
— Ты сказал, что она подруга Кащеева?
— Так и есть.
— Странно. А мне она понравилась. Смелая, так сказать, девушка, и за дело наше постояла. Кстати, что-то давно самого Кащеева не видно…
— Соскучился?
— Да ладно, хватит о них, об уголовниках… — Тихону не хотелось думать о грустном. Образ идущей на танк Маки не вязался с воровским миром: — Я не герой. Вот девушка… Как ее зовут?
