Спустя некоторое время Алексей услышал, как неравномерные шаги Вениамина простучали по лестнице крыльца. Скрип деревянной двери подсказал ему, что Веня, по всей видимости, открыл сарай. Металлический лязг засвидетельствовал об открывающихся воротах. Шум мотора, хлопанье крышки багажника.
Итак, Веня погрузил тело в багажник, а из сарая взял, скорее всего, лопату... - расшифровал звуки Кис. Он понимал, что Веня сейчас совершает большую ошибку, пряча труп. Это может невероятно усложнить всю эту историю с Майей. Но Кис, прикованный к кровати, ничего не мог предпринять. На этот раз он отнесся к своему положению вполне серьезно: Веня был в таком состоянии, что сделай Кис одно неверное движение, этот отшельник-охотник пристрелил бы, не задумываясь, и его. И закопал бы за компанию в лесу. Так что выбора у Алексея не было.
Что, впрочем, до некоторой степени утешало: избавляло от мук совести. Поскольку, будь детектив сейчас на ногах, он был бы обязан вмешаться и не допустить сокрытие убийства от правоохранительных органов.
Голова все еще гудела от полученного удара. Итак, за Майей охотятся. Что означает, во-первых, что она рассказала историю правдивую; во-вторых, что ее нашли. Следовательно, она в опасности. Кто мог знать или вычислить ее местонахождение? Алексей, как бы Майя не называла его честным дураком, был убежден, что Серега и ребята, с которыми он работает, не могли продать полученную от Киса информацию тем, кто заинтересован в устранении Майи. Серега был настоящей ищейкой, азартной и преданной своему делу, которое не променял бы ни на какие коврижки; да и коврижки у него постоянно каким-то образом водились: не то чтобы Серега жил шикарно, но далеко и не бедно. Кис подозревал, что многочисленные дамы сердца охотно его баловали, но никогда не вникал - не его это дело. И команду вокруг себя Серега сколотил надежную, он за своих ребят ручался, как за самого себя. Не говоря уж о том, что "продав" Майю убийцам, Серега бы таким образом обрек и Киса... Нет, это совершенно невозможно представить.
Более того, чтобы продать информацию, надо ее сначала иметь, а милиция могла найти данные об их местонахождении только двумя способами: либо обратиться к хакерам, чтобы отследить адрес, с которого пришли к Александре письма, либо вести долгие расспросы всех Майиных знакомых, чтобы заподозрить именно Веню. Первое практически исключалось: у информатика Вени защита должна быть высшего класса. Второе было тоже маловероятным: на такой отсев имен и адресов требовалось время. Что же до "варварских расспросов", то Серега и сам имел опыт немалый, к тому же и Кис его предупредил, что нельзя потревожить гадюшник...
Однако, как же убийца (или те, кто его послал) вычислил местонахождение Майи? Не говорила ли она кому-либо по телефону, где прячется? Какой-нибудь подружке ляпнула?
- Майя! - позвал он.
Ответа не последовало.
- Майя! - крикнул он погромче.
Но она так и не появилась.
Почему, - если это и впрямь убийца Марка и если он явился теперь убить Майю, - он не воспользовался ни пистолетом, ни ножом? Не ожидал, что она сама перед ним появится, да еще и в голом виде? И к тому же сразу завизжит? Не исключено, хоть и непрофессионально. Но профессионалов высокого класса в деле убийства мирного населения не так уж много, и вряд ли имеет смысл открывать всенародное движение за повышение их квалификации... Так, - шушера, обмылок, какой-нибудь спортсмен-неудачник, таких нынче много развелось на черных делах...
Или он пришел с иной целью? Допустим, выпытать у Майи, что у нее реально есть из компромата, о существовании которого она так лихо заявила на всю страну? Но это было бы глупо, зная, что Майя в доме не одна. А он это знал, раз пытался заставить ее затихнуть.
Тогда - выкрасть ее? В таком случае, где-то неподалеку должна находится его машина. К тому же такие мелкие купюры в долларах всегда имеют при себе владельцы машин на случай разборок с гаишниками. Однако ключей от машины при киллере не было. Завтра надо будет осмотреть окрестности...
Ладно, в эту ночь они больше ничем не рискуют, понятно. Но оставаться в этой избушке теперь нельзя. Только куда податься? Оптимально - уговорить ее пойти на Петровку. Но вряд ли Алексей в этом преуспеет. Кроме того, надо будет Сереге сообщить о покушении на Майю... Если этот хромоногий сатир Веня не наложит вето на информацию...
***
Алексею удалось все-таки задремать, и он забылся в каком-то полубреду.
...Странно, он не слышал, как она вошла. Он не ощутил, как она расстегнула его рубашку. Его разбудили только горячечные поцелуи, которыми она покрывала его грудь и живот. Кис открыл глаза, и Майя, словно почувствовав, распрямилась, вглядываясь в темноте в его лицо. Она сидела на нем верхом в медвежьей коричневой шкуре Вениного халата, который сползал с плеч и открывал грудь. Убедившись в том, что Алексей проснулся, она, не произнеся ни слова, потянулась к нему, и ее губы прильнули сначала к неглубокой впадинке на его подбородке, затем накрыли его рот... Ее волосы скользили по его коже. Глубокий вздох поднял его грудь, руки его непроизвольно дернулись - он сам не знал, для чего: оттолкнуть или прижать шелковую душистую головку к себе? Но они были надежно пристегнуты к спинке кровати. Майе было предоставлено его тело в безраздельное пользование.
Ни он, ни она не проронили ни слова. Он лежал неподвижный, распятый, изумленно наблюдая за тем, как Майя хозяйничала на его теле, - хозяйничала умело, отрешенно и сосредоточенно, словно совершала какой-то, одной ей ведомый ритуал, в котором Алексей приносился в жертву неким богам, как это делали при помощи секса жрицы Египта... Она поднимала в нем волну наслаждения и удерживала ее, терзая его плоть для того, чтобы, доведя его до исступления, дать ему отдышаться и вновь вызвать волну, еще большую... Алексей с трудом сдерживался, чтобы не застонать, - он не хотел, он не считал возможным в этом участвовать, если уж эта наглая девчонка его насилует, так пусть насилует, но он тут не при чем...
Но он был при чем, пусть и молчаливо; это его тело рвалось к ее дразнящим и в последний момент ускользающим губам, к ее рукам, вспархивающим тогда, когда уже, казалось, сейчас наступит та развязка, тот финал, о котором он уже был готов молить ее... Но нет, он молчал, и пощады ждать не приходилось, он уже переступил ту грань наслаждения, за которой начиналась невыносимая мука, - но она неожиданно оказывалась новым наслаждением, неслыханным, неиспытанным, страшным в своей разрушительной силе.
Изредка в темноте ее глаза, блестя, вглядывались в его лицо, ему казалось, что он читает в них безумие, что она и впрямь жрица, совершающая жертвенный ритуал, и сейчас все закончится тем, что она достанет острый нож и полоснет его по груди, - и страшнее всего было то, что он понимал, что этот жест будет равен оргазму, и он умрет в содроганиях немыслимого экстаза...
Они кричали оба, он - глухо, сквозь зубы выпуская рвущийся стон, она - закинув голову назад, громко и гортанно, - когда она, наконец, смилостивилась над ним и медленно впустила его в себя, сжимая его бедра коленями. Они выгнулись оба - он, пристегнутый наручниками, дугой над кроватью, она на нем, откинувшись назад, закинув руки за голову, будто ее тоже пристегнули невидимыми наручниками к воздуху над ее головой... И именно в этот момент появился в дверях Веня, и молча смотрел на эти два лука, натянутых тетивой страсти, на две дуги их тел, разнонаправленных, но сходящихся в одной общей точке соприкосновенья...
Когда затихли голоса и расслабились мышцы, и Майя обессилено рухнула на грудь Алексею, Веня уже исчез. Был или не был? Все равно. Все уже было равно, не осталось сил, ни физических, ни душевных, и они оба поплыли на блаженных волнах упоительного отдыха... Ему вдруг показалось, что она плачет, пару раз содрогнулось на нем ее легкое тельце, несколько еле слышных вздохов и мокрая лужица слез у него на груди, - но он ничего не сказал, не спросил, - почему-то казалось, что он понимает. Его понимание определялось перечнем, в котором состояло убийство ее мужа, попытка убить ее саму этой ночью, потом вот это, вот то, что было с ними, - уже только от этого можно заплакать... Это отходняк, попросту говоря... Возможно, если бы руки его были свободны, он все же погладил бы эту головку, лежащую у него на груди. Но они не были свободны. И он еще раз порадовался тому, что ему не пришлось встать перед выбором.
Майя затихла, ее тело расслабилось, отяжелев и потеплев, как тяжелеют во сне дети, и Алексей почувствовал, как уходит вместе с ней под ласкающие воды сна.
Ему снилась Александра, сочный зеленый луг, залитый ярким утренним солнцем, она стояла по другую сторону луга, розовея в легкой дымке нагим телом, и махала ему призывно легким шарфиком из бронзового шелка, - Алексей где-то его уже видел, этот шарфик, и даже знал, как он пахнет: французскими духами Картье с каким-то английским названием, - и он рвался к ней, к этому телу, к этой женщине, в которой было сосредоточено все его счастье, вся самая суть его жизни... Но проклятый луг оказался затоплен водой, он был ловушкой: как только нога Алексея ступала в жирный изумруд травы, он начинал проваливаться и тонул, тонул... Он вырывался, он выпрыгивал обратно туда, где стоял - все так же безнадежно далеко от Александры, не умея приблизиться к ней хоть на шаг, хоть на шажочек... А Саша все смеялась, все махала ему шарфиком...
