Предупредительного выстрела не последовало. Пальба-то была, но предупреждением она ни в коей мере не являлась. Очередь из укороченного «калашникова» прошила заднее и лобовое стекло. Одна пуля раскрошила зеркало заднего вида, вторая разорвала рукав куртки Пастора. Очевидно, в связи с особой опасностью бандитов у преследователей был приказ живыми их не брать.
– Вот суки! – захрипел Соха, вынимая из-под куртки эсэсовский «вальтер». – А где ваше «стой, стрелять буду»?!
– Убери пушку! – захрипел Пастор, в очередной раз выкручивая руль.
– Они завалят нас! – попытался криком повлиять на решение вора бандит.
– Я сказал – убери!
Дернув машину влево, Пастор увел ее от следующей очереди. Пули, свистящие как обезумевшие осы, глухо ударили в слегка проржавевший гараж, стоявший рядом. Они прошили его, как картон. Внутри раздался какой-то треск, потом – грохот. Пастор уже проехал мимо и почувствовал, как машину бросило в сторону.
Страшный взрыв внутри гаража разметал его остатки так запросто, словно это были листы протокола допроса.
Ударная волна выбила остатки заднего стекла «Форда». Соха матерился, пытаясь извлечь из-за воротника прозрачные кубики.
После того как машину отбросило в сторону и ударило о контейнеры с мусором, Пастор выровнял «Форд» и посмотрел назад. Некоторое время был виден только столб огня. Но еще через секунду из оранжевого пламени и черной копоти, перемешанных, как узоры на платье цыганки, вылетела все та же «девятка». Человек, сидевший рядом с водителем, как ни в чем не бывало снова стал высовываться из окна.
Простучала еще одна очередь. Соха согнулся и яростно выругался. Пуля рассекла ему скулу и ударилась в переднюю панель. Стрелка спидометра последний раз дернулась и упала на «ноль».
Стрелок в «Жигулях» вновь приложился щекой к металлическому прикладу. Пастор понял, что третьего шанса судьба им не даст. Это было бы слишком шикарно для тех, кто над ней постоянно издевается. Нет, такой удачи не будет.
Вор увидел два гаража, которые стояли на расстоянии двух с половиной метров друг от друга. Дороги между ними не было, но оно и не важно. Вот тот самый, последний шанс. Судьба все-таки смилостивилась над ними.
Прикинув расстояние между машинами, Пастор до упора нажал педаль подачи топлива. От такого хамского отношения к своей персоне «Форд», прыгая словно мустанг, помчался в просвет между гаражами.
Антилопа, убегая от гепарда, петляет по саванне. Она понимает, что единственная возможность спастись заключается в том, чтобы на очередном крутом вираже заставить хищника сбить дыхание и совершить ошибку. Если она это сделает, то гепард ее не догонит. Так и поступил вор, навыки которого уходить от преследования вырабатывались годами. Он до отказа заполнил вены оперов адреналином и заставил их ошибиться.
Когда Макс, сидящий за рулем «девятки», ринулся за «Фордом» в просвет между гаражами, было еще не поздно. Он понял, что ошибся, когда их проезжал. В этот миг вместе со стеклами и резиновыми прокладками окон в салон вломилось тело товарища, того самого, с позывным Седьмой, который собирался выйти и посмотреть.
«Девятка» стояла в двадцати метрах от гаражей, с заглушенным и парившим двигателем. Боясь обернуться назад, Макс чувствовал, как по голове и шее медленно стекали кровь и ошметки мозгового вещества его товарища. Он совершил ошибку.
Будь проклят этот Пастор!
Антон зашел в кафе «Ландыш». Что может быть самое плохое? Его убьют. Но сделать это можно в не столь людном месте и при более удобных обстоятельствах, так что нечего строить из себя шпиона Олега Гордиевского. Антон подошел к свободному столику, махнул официанту и, когда тот подошел, заказал бокал пива. Он ни разу в жизни не пил «Гиннес». Может быть, это единственный случай в жизни, когда его удастся попробовать.
Кому нужно, тот сам к нему подойдет. Он пил маленькими глотками, распробовал и сделал для себя вывод, что «Гиннес» – это то же самое «Бадаевское», только в пять раз дороже.
Слева раздался какой-то шум. Костин повернулся и увидел маленького, толстенького и лысоватого человечка лет сорока. Он был одет в джинсы, джинсы и еще раз в джинсы. Рубашка, куртка, брюки и даже, наверное, майка с трусами у этого человечка были из джинсовой ткани. Он до умиления был похож на Денни де Вито. Лысая голова, а сзади длинный хвостик. Из какого же это фильма?..
– Добрый день. Позвольте, я сесть?
– В нашей стране не говорят «сесть». Это нехорошее предзнаменование. У нас говорят «присесть».
Человечек захихикал. Нет, определенно – де Вито.
«Может, он и есть? – подумал Антон. – Сейчас улыбнется и скажет: “О’кей, смайл, плиз, вас снимает скрытая камера”».
Костин почувствовал, что если тот сейчас это произнесет, то он тут же встанет и, вместо того чтобы смущенно рассмеяться, сломает сначала верхнюю, потом нижнюю челюсть комика.
Но тот лишь тихо проговорил:
– Господин Костин, вам угрожает опасность.
– Кто вы, наконец?
– Я корреспондент американской газеты «Нью-Джерси таймс» Майкл Приттман.
«Тебя еще здесь не хватало», – подумал Костин.
– Вас прислали из Нью-Джерси, чтобы уберечь меня от беды?
– Нет-нет, я здесь в командировке независимо от ваших обстоятельств! – засуетился Приттман. – В силу своей профессии я наткнулся на случай с вами, и это заставило меня решиться оказать вам посильную помощь.
– Вы решили скандал на мне сделать, а не помочь. Убирайтесь. – Антон приложился к пиву.
Человечек заволновался, отчего его речь стала искажаться жутким акцентом:
– Вы неправильно меня понял. Я есть френд, я есть возмущен беспорядок в Россия! Я есть сторона честных людей!
– Что вам нужно?
– Я навел о вас справки и понял, что вы – честный человек, попавший в беду. Я американский гражданин! Я воспитан на справедливости, поэтому не могу оставаться в стороне. Мы можем обсудить все, в чем вы нуждаетесь, – информация, деньги, транспорт. Я помочь.
– Кто дал вам право наводить в отношении меня справки?
– Я журналист. – Человечек вяло улыбнулся.
– Вы, наверное, даже не представляете, скольких журналистов в России заставило присесть на нары любопытство, не предусмотренное законом.
– Представляю, – парировал Приттман. – Их очень много. Но это не значит, что они сидят, как вы выразились, в соответствии с нормами международного права.
– Я, кажется, догадался. Вы – сумасшедший?
– Давайте заключим сделку.
– Какую? – удивился Антон.
– Я вас поддержу, как сумею, а вы мне поможете написать материал о русской преступности для «Нью-Джерси». Мне кажется, позиции равны.
Антон положил на стол деньги, поднялся и заявил:
– Ты хреновый журналист, Майкл. От тебя пахнет печатной машинкой и мелкими гадостями. Не очень приятно было с тобой познакомиться.
Антон отодвинул стул и вышел из кафе. Потеряно время. Он мог увидеть Вострикова еще час назад. Чтобы не рисковать, Костин решил повторить путь, которым прибыл сюда. Было уже достаточно темно для того, чтобы оставаться незамеченным и все видеть.
Он зашел во дворы в тот момент, когда там, словно гончие в поисках палки, брошенной хозяйкой, только что закончили метаться «Волга» Сони и «шестерка» людей Земцова. Опера снялись с поисков чуть раньше, как только погиб один из них.
Машина вспыхнула как факел. Десять минут назад Пастор с подельником въехали в лесополосу у города и облили «Форд» бензином. Действовали они торопливо. Если бы их кто-нибудь обнаружил за этим занятием, то расплаты за кровь полицейского им было бы не миновать. «Форд» пылал как юная девственница на иезуитском костре. Директор банка на некоторое время остался без личного автотранспорта. Пастор обещал вернуть его в целости и сохранности, а брал якобы для того, чтобы съездить по босяцким делам в Оленеостровск.
Они шли молча, спотыкаясь о кочки, незаметные в темноте. Идти по дороге – все равно, что подписывать себе приговор без права на досрочное освобождение.
Зацепив ногой очередной холмик, Пастор прошептал:
– Не виновен я, парень. Ты сам этого добивался. Я не хотел тебя убивать, просто старался уцелеть.
– Что ты там бормочешь? – спросил Соха. – Поговорили бы хоть чуток. В темноте как в могиле. После костра тебя не видно даже. Как будто один иду.
Вор сделал еще несколько шагов и спросил:
– Слышь, Соха, а тебе жаль того парня?
– Какого? – не понял тот.
– Которого гаражом по машине размазало.
– А что его жалеть?! – возмутился Соха. – Я бы его сам, гада, пристрелил, да ты не дал! Падла, еще бы минута, и мы бы на небесах были! Вот сука мусорская!.. Поделом ему.
Некоторое время они шли молча.
Как только из-за пригорка вынырнула придорожная автозаправочная станция, Пастор устало махнул подельнику рукой и распорядился:
