— Минут пятнадцать… или чуть больше, — ответила она, глядя милиционеру прямо в глаза.
Тот постоял, переводя испытующий взгляд то на ухмыляющегося Жору, то на девушку. Он принимал непростое решение, выбирал между… Бог ему судья, между чем он в тот момент выбирал. Между Богом и Коммунистической партией, может быть.
— А я и смотрю, народ брызнул, — как ни в чем не бывало заговорил Жора, похлопывая лейтенанта по плечу. — Так и сказал Галюсе, что, мол, случилось чего-то. Знать, люстру табуретом проредили? Или опять бюст опрокинули?
— Ладно, Жора, — сказал, наконец, милиционер, поправляя китель, — пойду я…
— Давай, Толя! — махнул ему Жора. — Дочке привет передавай!
Уже к вечеру Галина узнала о том, что в действительности произошло в клубе.
Жорина бывшая подруга решила то ли позлить его, то ли и впрямь запала на заезжего ухажера, но Жбан получил отставку по всей форме и на глазах многочисленных собравшихся в клубе чанцев. Чтобы закрепить разрыв, девушка демонстративно танцевала со своим новым кавалером. Жора не долго терпел такое безобразие. Слухи носили по залу разные версии — одни менее кровавые, другие более. Суть их сводилась к тому, что Жора подошел к танцующим и ударил свою неверную пассию по лицу. Ударил, судя по всему, кастетом, потому что таких разрушений на человеческом лице не смог бы произвести даже самый тяжелый кулак. Кровь, крики, паника. Быстрее всех среагировал на произошедшее заезжий кавалер. Он попытался сбежать, но судорожно сжавшиеся на лацкане его пиджака пальцы девушки не удалось оторвать раньше, чем Жора замахнулся для второго удара. Тот пришелся точно в переносицу трусливого ухажера.
Трудно сказать, почему Жора Жбан совершил преступление на глазах у стольких свидетелей.
Некоторые чанцы, особенно бабушки и соплюшки с бантиками, охотно приняли версию о том, что причиной расправы стала ревность. Конечно, роман Жоры и той девицы носил довольно бурный характер, и вроде как Жора питал к ней какие-то там чувства. Имея богатую фантазию, можно было представить себе, что местный король вспылил и в порыве гнева нанес два страшных удара своим обидчикам.
Но те, кто хоть немного знали Жору, никогда не поверили бы в эту сопливую историю. Судите сами. Жизнь научила потомственного блатаря уму-разуму. Он выжил во время сучьей войны, пережил шмоны и облавы, до него не добрались ни цепкие когти органов, ни перо обиженных им уркаганов. Жора Жбан умел держать себя в руках и просчитывать ситуации. То, что он на первой же минуте обзавелся свидетельницей, — лишнее тому подтверждение.
Тогда в чем же дело? Ради чего этот кровавый спектакль при таком стечении публики?
Жора Жбан был королем. И власть его опиралась в первую очередь на страх. На страх, который он внушал всем без исключения жителям города. В их глазах Жбан был велик и всемогущ, и любое неповиновение или противление ему наказывалось неотвратимо и жестоко. Жоре публично нанесли оскорбление, его отшили в присутствии полутора сотен горожан. Спусти он это оскорбление, он дал бы повод думать, что может быть иначе, что можно-таки ослушаться его и избежать кары. Расправа должна была произойти немедленно, на глазах тех, кто стал свидетелем этого маленького бунта, чтобы все видели, все запомнили и разнесли по городу.
Времени на подготовку не было, возможности выждать более удачный момент тоже. Жора просто ударил, не слишком еще представляя себе варианты для отступления. Ударил, потому что не видел для себя другого выхода.
Слухи быстро разлохматили эту историю, приписав Жориным рукам реки крови. Поговаривали, что из клуба вынесли и погрузили в закрытый фургон не то три, не то восемь мертвых тел и по меньшей мере один убитый был сотрудником милиции.
На самом деле трупов не было вовсе. Была сломана челюсть у своевольной девушки. А вот ухажер ее пострадал серьезно: сломанные кости лица его провалились внутрь, передние зубы были выбиты, но самое страшное — он ослеп.
Вследствие последнего обстоятельства он не мог быть привлечен в качестве свидетеля по делу, ибо не имел возможности опознать нападавшего, а имя Жоры знал лишь с чужих слов. Других свидетелей драки не нашлось. Многие вспоминали только лежащего на полу молодого мужчину и сидящую рядом девушку с залитым кровью лицом. Но ни один житель Чанска не рискнул сообщить, что лично видел, как Жора Жбан наносил удары. Не нашлось даже никого, кто мог бы засвидетельствовать его присутствие на этих танцах.
Напротив, нашлась свидетельница, которая утверждала, что в момент, когда из клуба побежали люди, означенный гражданин уже более десяти минут стоял рядом с ней.
Этой свидетельницей была Галина.
Поначалу роль спасительницы уголовника Гале не понравилась. Несколько оправившись от испуга, она порывалась даже обратиться в компетентные органы и рассказать, как все было на самом деле. И даже пошла. На следующий же день и пошла.
Но прошла мимо отделения, из дверей которого навстречу ей выскочил тот самый лейтенант, что лебезил перед преступником. Куда она идет? Кому собирается выкладывать свою правду? Да они скорее скрутят ей руки и отвезут к Жоре на расправу, чем арестуют его самого!
Словом, здравый смысл взял верх над высокими порывами. Кстати сказать, после переезда в Чанск это происходило все чаще и чаще. Галина менялась, менялось ее отношение к жизни, взгляд на вещи. Наверное, она просто взрослела.
Через два дня Жора встретил Галину на улице. К тому времени она только окончила школу и пошла работать на местный хлебозавод. Не бог весть что, но выбора в маленьком городке просто не оставалось. Мать ее к тому времени работала в библиотеке, и денег едва хватало на самое необходимое. Удивительно, как девушке школу-то удалось окончить. Да и зачем, почему мама так этого хотела? Какой прок в образовании?
— У этой жизни есть свои правила игры, — туманно отвечала мама на вопросы Галины. — Нужно вступить в комсомол не потому, что хочешь строить светлое будущее, и не для того, чтобы участвовать в мероприятиях. Просто так нужно. Нужно учиться, раз так велят партия и правительство. Не из любви к знаниям, а потому что так нужно.
— Не понимаю, — разводила руками Галина.
— Будь жив папа, все было бы по-другому…
— Как?
— Что теперь говорить об этом! — вздыхала мать. — По-другому, и все тут. Теперь нам приходится рассчитывать на собственные силы. И, коль скоро сил у меня почти уже не осталось, то тебе придется выживать самостоятельно, понимаешь?
— Нет, — честно мотала головой Галина.
— И слава богу! — кивала мать, чем окончательно сбивала с толку. — Но ты все-таки учись. Учись. И неплохо бы тебе чаще выступать на собраниях у вас на заводе, предлагать что-нибудь, ставить на голосование…
— Что предлагать? Что ставить на голосование?
— Не так важно, дочка. Главное, чтобы активно, чтобы всегда на виду… Ты уж постарайся…
Временами Галине казалось, что мать ее просто сходит с ума от переживаний. Но она обещала выступать и выступала иногда, предлагая что-нибудь дельное, но чаще какой-нибудь пустяк. Партсекретарь завода заметил активную девушку и стал давать ей комсомольские поручения: подготовить стенд, подобрать материалы для утренника в подшефном детском саду…
В тот день секретарь поручил ей новое дело. Сотрудница завода жаловалась, что мальчишки из их двора выбивают ей уже третье стекло. Дворничиха не успевает отлавливать юных футболистов, а значит, вставлять стекла женщине приходится самой.
— И что я должна сделать? — искренне удивилась Галина.
— Нужно собрать мальчишек, — невозмутимо объяснил секретарь, — поговорить с ними по-мужски… В смысле как комсомолка с пионерами, как старший товарищ. Объяснить, что…
— Они же не специально это делают, — напомнила Галина.
— Но тем не менее поговорить надо. Наш работник — ветеран, член партии, старший товарищ. Нужно помочь, Галина.
Отбиться Галине не удалось, пришлось отправляться по указанному адресу.
— Да ты не кисни, Галь, — напутствовал ее секретарь. — Надо только поговорить, понимаешь? А уж перестанут они бить стекла или нет — вопрос пятый. Главное, что мы не остались в стороне, попытались помочь, понимаешь?
Галина не понимала. Эти глупые игры оставались для нее неясными, правила — сложными и противоречивыми. Почему нельзя честно сказать заслуженной работнице, что не могут комсомольцы фабрики сторожить ее окна?
Она шла по адресу, даже не представляя, с какого конца взяться за порученное дело. Даже для «галочки»…
Галя засмеялась найденному каламбуру, и в голове сложился стишок:
У комсомолки Галочки
Дело есть «для галочки».
Она шла, погруженная в свои мысли, и вновь негромко засмеялась, не обращая внимания на окружающих.
