— Разрешаю, — махнул рукою шеф и направился к двери. — Но только факт происшествия, не более.
Городецкий обрадовался и крикнул:
— Серега, заходи!
Зашел оператор с камерой на плече и треножником под мышкой. У двери образовался затор. Смирнов почему-то застрял на пороге, не давая выйти начальнику. А тут еще и оператор стал раскладывать треножник почти у самой двери. «Как все нелепо и не вовремя», — мелькнуло в голове у Тараса.
Но неожиданно Смирнов указал на телевизионщиков и произнес:
— Тарас Александрович, это как раз они.
— Кто они? — не понял стоявший сзади начальник.
— Ну те ребята, которые сидели в вестибюле, когда я спускался за пивом.
Шеф поднял брови.
— Да? Как любопытно! И они могут это подтвердить?
— Чего подтвердить? — заинтересовался Евгений, оперативно распутывая микрофон. — Подтвердить всегда можем, если только сойдемся в цене.
— Третьего октября вечером вы были в гостинице «Советская»? — строго спросил Карасев.
— Третьего какой день был? А сегодня у нас что? А… Кажется, были. Мы там три ночи были!
— Вот его помните? — указал Карасев на Смирнова.
— Ну кто же не помнит старика Смирнова, — засмеялся Городецкий. — Это же Олег Константинович. Я у него на днях брал интервью…
— Так это вы у меня брали? — удивился Смирнов. — А я думаю, где мог вас видеть…
— Минуточку! — вмешался шеф. — Вы третьего октября приблизительно в одиннадцать вечера были в гостинице «Советская» в вестибюле?
— Серега, мы были? — спросил Городецкий оператора.
— Были! — ответил оператор. — Ждали, когда товарищ Мылов спустится с восьмого этажа…
— Вспомнил, были! — радостно воскликнул Евгений. — Кое-какой компромат мы снимали скрытой камерой.
— А вот его помните? — указал шеф на Смирнова.
— Его нет, — ответил Городецкий.
— Ну как же, — толкнул журналиста оператор. — Он подходил к киоску. Ты мне еще сказал: «Сделай пару планов на перебивку».
— Да-да, что-то такое помню, — пробормотал Городецкий. — Только это было в двенадцать.
— Да нет же, в одиннадцать. Вечно ты время путаешь.
— В двенадцать, не спорь!
— Действительно, чего мы спорим, — усмехнулся оператор. — Можно посмотреть съемку. Там время указано.
— Так вы его еще и сняли! — удивился шеф.
— Естественно. Он даже не заметил.
— И пленка с собой?
— Пленка у нас всегда с собой.
Оператор порылся в карманах вытащил пленку и вставил ее в камеру. Приложившись к глазку и немного прогнав ее назад, он сказал:
— Можете посмотреть.
Шеф приложился одним глазом к камере и начал комментировать:
— Вижу вас, Олег Константинович. Вот идете по вестибюлю по направлению к киску. Ага! Киоск закрыт. Все ушли на фронт. Вот вы топчетесь, разворачиваетесь и идете обратно к лифту. Дата, насколько я понял, внизу? Третье октября. Прекрасно. Время двадцать три двенадцать…
Леонид Григорьевич оторвался от камеры и улыбнулся Смирнову.
— Вот вам и алиби. А вы говорите, мы на вас вешаем убийство. Где же вешаем? Делаем все возможное, чтобы доказать вашу невиновность. Словом, вы свободны. А вас, Тарас Александрович, я бы попросил… остаться.
Ну если шеф перешел на «вы» — значит, нужно ожидать втык. Действительно, сразу же после интервью Тарас от Уханова получил сразу за все: и за задержание Смирнова, и за экспертов, которые не держат язык за зубами, и за то, что время идет, а следствие стоит на месте.
— Я вас совершенно не узнаю, Тарас Александрович, — отчитывал его начальник ледяным тоном. — Вы за два года раскрыли восемь убийств, причем более сложных, чем это, а здесь застряли!
— Совершенно не за что уцепиться, Леонид Григорьевич, — оправдывался Карасев. — Мотива нет! Локридского убивать просто не за что…
— Неправда! Уцепиться всегда есть за что, — тыкал пальцем в потолок шеф. — И за что убить — всегда можно найти, если постараться. Плохо стараетесь, Тарас Александрович! Поговорите с соседями Локридского, с его бывшими товарищами по работе. Выясните, что это за человек. Вы же ничего толком про него не знаете…
Это была правда. Тарас сидел мрачный и весь красный от стыда. Немного поразмыслив, он позвонил в отдел кадров ГТС и спросил про Локридского. Оказалось, что в кадрах его прекрасно помнят. Работал он у них электромонтером двадцать пять лет. Работал так себе. Нельзя сказать что сачковал, но и не очень переламывался. Был не особо деятельным, не особо разговорчивым, не особо работящим, безынициативным. От общественных работ отлынивал. Хотя с начальством никогда в конфликт не вступал. Делал только то, что приказывали, и никогда сверх того. Ну а выгнали его за шабашку.
— Так его выгнали? — удивился Карасев.
— А что, по-вашему, сам ушел? — в свою очередь удивились в отделе кадров. — С таких мест обычно не уходят.
— Зарплата высокая? — не понял Карасев.
— Зарплата не высокая, но место блатное.
В чем именно оно блатное, Карасеву выяснить не удалось, зато он получил телефон того самого художника, которому Локридский ставил левый телефон, но так и не поставил, за что художник накатал на него «свинью» начальнику телефонной станции. Собственно, за это Локридского и уволили.
Карасев, не теряя времени, тут же позвонил по указанному номеру, и ему отозвался мощный мужской голос с богатырским нахрапом.
— Эта мастерская художника Сафронова?
— Да. Ильич у аппарата.
— Следователь по особо важным делам Тарас Александрович Карасев.
— Очень приятно, Тарас Александрович. Чем могу быть полезен?
— Дело десятилетней давности, — бодро начал Тарас. — Возможно, вы о нем не забыли. Помните ли вы некоего электромонтера ГТС Александра Локридского…
— Этого козла я буду помнить всю жизнь. Кого он еще наколол?
— Ну как вам сказать… Это не совсем телефонный разговор. Что, если я к вам сейчас подъеду?
— Подъезжайте!
Записав адрес, Карасев сразу же отправился в путь, тем более что мастерская художника была в двух шагах от конторы. Через пятнадцать минут он уже звонил в мастерскую Сафронова, которая располагалась на последнем этаже шестнадцатиэтажной «монолитки».
Дверь открыл огромный плечистый мужчина в клетчатой рубашке, с седой окладистой бородой. Голова его была абсолютно белой, хотя на вид ему было не более сорока.
Он пожал следователю руку и пригласил в мастерскую. Там, среди картин и скульптур, художник усадил Карасева за письменный стол и налил ему чаю.
— Таких типов, как Локридский, надо убивать не раздумывая, — произнес мрачно художник, шумно дуя в чашку. — Жалею, что не убил. Ведь он мне денег так и не вернул. Наконец-то им заинтересовалась милиция, — сощурил глаза Сафронов. — А то ведь не интересовалась…
— Давайте по порядку, — деликатно улыбнулся Тарас. — Как вы познакомились с Локридским?
— Один козел познакомил меня с ним, — шумно вздохнул художник, отхлебнув из чашки. — Убить его мало, этого козла… Он инженер ГТС, начальник цеха развития. Они все из одной шайки. А с тем начальником я познакомился, когда у них на телефонной станции оформлял актовый зал. Так вот, еду я как-то в трамвае, а у меня в Москве как раз вышел альбом с моими репродукциями, держу я, словом, эти репродукции в руках, и входит этот самый начальник, не помню, как его фамилия. Ну, привет, как дела, то да се, слово за слово. Начинаю я жаловаться без всякой задней мысли, что уже больше двадцати лет стою в очереди на телефон и все где-то в хвосте болтаюсь. Вот тогда он мне и дал телефон своего кореша Локридского — мол, обратись к нему, может, у него есть номера. На следующий день звоню я по тому номеру Локридскому: говорю, так, мол, и сяк, дали мне ваш номер, по поводу установки телефона. Он отвечает: номер есть, могу установить хоть сегодня. Пятьсот баксов. Я и не думал, что он ведет речь о левом телефоне. Обрадовался. Сказал, приходите и устанавливайте. Приходит ко мне этот замухрышка дистрофического вида, устанавливает телефон. Говорит, пользоваться — пользуйтесь, но он на чужую фамилию. И платить будете по расчетной книжке на эту чужую фамилию. Если позвонят с ГТС, спросят фамилию, имя, говорите, что ошиблись номером и второй раз трубку не берите. Я, конечно, засомневался, чтобы вот за это подпольное новшество отвалить пятьсот баксов, но электромонтер меня заверил, что это временно. Потом он этот номер оформит на меня. Я поверил. Дал пятьсот баксов. Телефон у меня проработал три дня, а потом умолк. Я месяц разыскивал Локридского. Ни на работе его не мог найти, ни дома. Потом этот наглец явился, сказал, что этот номер, который он мне поставил, баба продавать раздумала и он мне якобы поставит другой. Тогда я сказал: «Знаешь друг, а пошел бы ты… Возвращай мои деньги, и чтоб я тебя больше не видел». А он говорит: «А денег уже нет. Я их отдал бабе, которая продала номер». Я говорю: «Меня не колышет! Забери, и чтоб завтра деньги были». Он ушел и так с обидой хлопнул дверью. Проходит день, другой, третий — его нет. Думаю, пора разыскивать. Узнал я его адрес, пришел к нему домой: а он мне: «Деньги баба не вернула. Она их потратила. Вот ее адрес — разбирайтесь с ней сами». Я: «Ах, ты козел!» А он: «Сами виноваты! Я вам предлагал номер, а вы отказались».
