Из Платтсбурга мы направились на юг, к Лейк-Джорджу, где Кэпп снял дом на восточном берегу озера. Он сказал, что дома с южной и западной сторон ему не нравятся, поскольку распланированы совсем не так, как он привык.
Дом, большой белый особняк, стоял на крутом берегу озера в окружении зарослей вечнозеленого кустарника. По верху склона мимо летних коттеджей тянулась грунтовая подъездная дорожка, которая заканчивалась у дома площадкой, рассчитанной на две машины. Выйдя из «кадиллака», мы перешли дорожку и остановились у живой изгороди, отмечавшей границу участка. В изгороди были ворота, а рядом на столбике торчал почтовый ящик с надписью «М-р Рид». Мы сняли дом через агентство, которое сдавало дом Ридов после окончания сезона летних отпусков. Остальные коттеджи между дорогой и озером в это время года пустовали.
Пройдя через ворота, мы поднялись по деревянным ступенькам к двери, затянутой мелкой проволочной сеткой. С этой стороны дом казался совсем небольшим — всего один этаж и маленькое крыльцо с ящиками из-под пива и прохладительных напитков, составленных в штабель у стены. Но на самом деле это был всего лишь верхний этаж из трех; остальные два располагались ниже по склону.
Внутри было три просторных, заставленных плетеной мебелью комнаты, пол которых был покрыт соломенными и бамбуковыми циновками. Окна завешаны длинными темно-красными гардинами. Там, где комнаты соединялись проходами в виде арок, циновок не было, и тщательно натертые воском полы блестели. На этом же этаже находилась и ослепительно белая кухня, похожая на операционную для лилипутов, окно которой выходило на подъездную дорожку. В самом центре кухни в полу был прорезан широкий люк, обнесенный перилами, через который по широкой лестнице на черных резиновых роликах можно спуститься на средний этаж.
Он состоял из четырех спален со стенами, обшитыми панелями из орехового дерева, и маленькими зелеными занавесками на узких окнах, из которых открывался вид на озеро и косогор. Боковая дверь выходила на тропинку, сбегавшую вниз по склону от дороги к озеру.
Рядом с ней начинался обшитый сучковатыми сосновыми досками коридор, ведущий на нижний этаж, где располагались кладовые, лодочный сарай и второе крыльцо. Возле лодочного сарая была устроена квадратная деревянная пристань.
Весь дом с трех сторон окружали деревья, а задняя стена была обращена к озеру.
Телефон не работал, но в тот день было уже слишком поздно заниматься этой проблемой. На следующее утро мы съездили в город и попросили телефонную компанию включить наш номер. Ночью заметно потеплело, и, перед тем как вернуться, я купил себе плавки.
Все это время мы почти не разговаривали. Кэппа переполняли радужные планы, а я уже начинал терять терпение. Примерно то же самое я испытывал, когда надиктовывал свой рассказ на магнитофон у Биуорти; только вот тогда потерпеть пришлось не больше получаса, а сейчас — две недели. Я сильно сомневался, что столько здесь выдержу. Меня удерживала лишь твердая уверенность в том, что если бы я рыскал по Нью-Йорку, пытаясь самостоятельно узнать нужное имя, то это заняло бы гораздо больше времени. Вспоминая, как я говорил Биллу о своем нежелании ввязываться в «тихоокеанскую кампанию», я чувствовал, что у меня по-прежнему не остается другого выхода.
В спальне, которую я для себя выбрал, был шкаф с большим зеркалом на двери. Переодеваясь для купания, я случайно взглянул на свое отражение и впервые за два с половиной месяца, прошедших после аварии, увидел себя в полный рост.
Обе ноги от голеней до лодыжек были иссечены шрамами, а правая лодыжка была слишком тонкой и больше походила на отрезок водопроводной трубы, чем на часть человеческого тела. В ней не хватало пары костей, и врачам пришлось буквально «конструировать» ее заново. Полно шрамов было и на правом плече, на животе и над правым коленом.
Я распахнул дверцу шкафа, повернув зеркало к стене, и пошел купаться.
Теплая погода продержалась до конца первой недели. Я много плавал, всегда один. Большую часть времени Кэпп просиживал на телефоне, делая множество междугородных звонков — в Нью-Йорк, Майами, Сент-Луис и другие города. Через пару дней лавиной посыпались ответные звонки, и каждый раз, встречая меня, он ухмылялся и подмигивал. Но разговаривали мы мало. Я толком не знал, чем он занимается, да и все равно меня это не интересовало. Он был слишком занят своими планами, и болтать со мной ему было просто некогда.
Мы основательно запаслись «Палатой лордов», и обычно я видел его с бокалом в руке. Он непрерывно дымил сигарами, и его голос стал сиплым, но выглядел он очень довольным.
Воздух по-прежнему был теплым, но вода в озере уже остыла. Меня это не особенно беспокоило. Хотя я не мог плавать так, как раньше, поскольку искалеченная нога затрудняла координацию движений, получалось все равно неплохо.
Постепенно я приучил себя купаться каждый день. Обычно я заплывал как можно дальше, а потом переворачивался на спину и отдыхал, набираясь сил для возвращения. Иногда у меня появлялась шальная мысль нырнуть и пойти ко дну, но всерьез об этом я никогда не задумывался.
Говорят, что армейская служба состоит из беготни и ожидания. То же самое и в авиации. Помню, во время службы мы часто из-за этого злились.
Вскакиваешь по тревоге, запрыгиваешь в грузовик, а потом два часа сидишь и ждешь, когда дадут команду выступать. Сейчас я чувствовал себя точно так же, за исключением того, что на сей раз проделывал это по своей воле.
Мне не терпелось начать действовать, но в то же время не хотелось, чтобы все закончилось слишком быстро. Едва это произойдет и я выполню задуманное, мне будет больше нечем заняться. Разве что отправиться ко дну.
Засыпал я с трудом и на этот случай всегда держал под кроватью бутылку виски. Никогда не гасил в спальне на ночь свет. Порой лежал часами, бесцельно глядя в потолок. То, что я проделывал с самим собой, было ничуть не лучше того, что сотворили со мной гангстеры. Но я уже никак не мог вернуться назад в 12 июля, последний нормальный день в жизни Рэя Келли.
Оставалось надеяться, что если я не буду сидеть сложа руки, то рано или поздно мне удастся найти выход из сложившейся ситуации.
В конце недели ко мне явился Кэпп и сказал:
— Нам надо съездить в город и сделать кое-какие покупки. Я составил список. В понедельник, а может, и во вторник к нам нагрянут гости.
Мы накупили кучу продуктов, море пива и «Палаты лордов», а вдобавок четыре армейские походные койки, дешевые одеяла и подушки. Когда мы вернулись, телефон надрывался вовсю. Он продолжал трезвонить и в выходные.
Кэпп изжевывал сигары в клочья. Теперь с его лица не сходила победная улыбка Я ему даже завидовал.
В воскресенье резко похолодало. С севера неожиданно подул ветер, и вода в озере стала свинцово-серой. Солнечные лучи больше не падали на соломенные циновки. Резкие порывы ветра гнали облака на юг. Мы закрыли окна и включили во всех комнатах электрические обогреватели.
Я натянул свитер и отправился прогуляться по раскисшей дорожке. Было тихо. Земля под кустами пропиталась водой и стала темно-коричневой. Я подумал, что хорошо бы было до конца жизни вот так же беззаботно бродить среди деревьев. Мне захотелось стать индейцем и жить здесь в те времена, когда сюда еще не пришел белый человек.
Когда я уходил из дома, телефон звонил; когда я вернулся, он продолжал надрываться. Тогда я вынес на пристань шезлонг и просидел там до самых сумерек. К вечеру телефон умолк.
В понедельник начали прибывать первые гости. Это случилось днем. Мы сидели на кухне и пили виски и вдруг услышали, как снаружи коротко прогудел автомобильный клаксон. Я посмотрел в окно на подъездную дорожку и между кустами увидел боковые окна машины и профиль человека в шоферской фуражке.
— Кто-то приехал, — сказал я Кэппу.
Он обошел вокруг стола и встал рядом со мной.
— Пойди узнай кто.
Спустившись по ступенькам, я подошел к воротам и остановился у машины жемчужно-серого «кадиллака». На заднем сиденье развалились трое. Шофер с крупным мясистым носом неподвижно застыл, положив руки на руль и не глядя на меня. Я остановился у заднего окна и наклонился. Тот, кто сидел в середине, сказал:
— Мы к Эдди Кэппу.
— Он хочет знать, кто вы такие.
— Ник Ровито.
Я вернулся в дом и слово в слово передал Кэппу наш разговор.
— Хорошо! — он кивнул и, выскочив на крыльцо, радостно крикнул:
— Эй, Ник!
Из машины заорали в ответ:
— Это ты, старый сукин сын?! — Захлопали дверцы машины, и шофер съехал с подъездной дорожки на площадку.
Из машины вышли трое. Все они были похожи друг на друга — плотные, коренастые, с бычьими шеями и тяжелыми головами, всем лет по пятьдесят с гаком. Все трое держали руки в карманах тесных пальто. Ровито и Кэпп с улыбками обменялись рукопожатиями, двое других кивнули Кэппу, тот — им, а затем все вошли в дом.
