Робин, наблюдая за Беккой из дома, снова поймала себя на том, что думает о церкви как о вирусе. Она была уверена, что многие, если не большинство, прихожане исцелятся благодаря этому потоку разоблачений и доказательств того, что их основательно одурачили, что Папа Джей был не героем, а мошенником, насильником и соучастником убийства. И все же так много жизней было разрушено… Робин слышала, что Луиза Пёрбрайт пыталась повеситься в больнице, куда ее доставили после освобождения. Робин вполне могла понять, почему Луиза смерть предпочла жизни с осознанием того, что ее глупое решение последовать за Джонатаном Уэйсом в его культ двадцать четыре года назад привело к смерти двух ее сыновей и полному разрыву отношений с обеими дочерьми. Эмили, которая была найдена в ящике без сознания, когда полиция вошла на ферму, отправили в ту же больницу, что и Луизу, но, когда медики, руководствуясь добрыми побуждениями, предложили ей встретиться с матерью, она сообщила им, что больше никогда не хочет видеть Луизу.
Мёрфи был склонен торжествовать по поводу развала церкви, но Робин было трудно праздновать это событие. Мёрфи и Страйк продолжали говорить ей, что обвинения в жестоком обращении с детьми против нее будут сняты со дня на день, но у нее не было никакой информации на этот счет. Еще хуже, чем ее личный страх перед судебным преследованием, был ее страх перед реформированием и перестройкой церкви. Когда она поведала об этом Мёрфи, он сказал ей, что она слишком пессимистична, но, наблюдая по телевизору за улыбающейся Беккой, явно непоколебимой в своей вере в Путь Лотоса, Робин могла только надеяться, что мир будет наблюдать более внимательно и задавать больше вопросов, когда в следующий раз на клочке свободной земли появится новый пятигранный храм…
— А как насчет Уэйсов? — спросил сэр Колин Страйка, в то время как дети на лужайке продолжали гоняться за пузырями.
— По секрету, — сказал Страйк, — Мазу не произнесла ни слова с момента своего ареста. Буквально ни слова. Один наш знакомый в полиции сказал нам, что она не хочет разговаривать даже со своим собственным адвокатом.
— Вы думаете, это из-за шока? — спросил сэр Колин.
— Изображает из себя королеву, — предположила Робин. — Она будет продолжать вести себя так, как будто она божественная мать Утонувшего пророка, до самого своего последнего вздоха.
— Но теперь-то она наверняка знает?..
— Я думаю, — сказала Робин, — если бы она когда-нибудь позволила себе смириться с тем, что Дайю была убита, а ее муж все это время знал и позаботился о том, чтобы спрятать ее убийцу в безопасное место, это свело бы ее с ума.
— Эбигейл призналась? — спросил сэр Колин Страйка.
— Нет, — ответил Страйк. — Она похожа на своего отца: держится как можно наглее, но ее бойфренды отворачиваются от нее. Теперь, когда они поняли, что их могут обвинить в соучастии в покушении на убийство, им не терпится сойти с тонущего корабля. По секрету, один из ее коллег-пожарных видел, как она прятала пистолет и патроны в карман, когда нашла их в сгоревшем наркопритоне. Он говорит, что предположил, что она собиралась передать их полиции. Конечно, он должен был раньше об этом сказать, но он женат и не хочет, чтобы стало известно, что она тоже спала с ним. Рини в настоящее время отрицает, что ему что-либо известно о топорах и свиньях, но парень, который был в мужском общежитии в ту ночь, помнит, как Рини прокрался обратно внутрь рано утром. Рини был в нижнем белье: очевидно, ему где-то пришлось избавиться от своего окровавленного спортивного костюма. Потом, когда он проснулся, обвинил всех в том, что они его украли. Я думаю, Эбигейл будет признана виновной в убийстве Кевина и в попытке убить Робин и меня, и я думаю, что она и Рини оба будут наказаны за убийство Дайю.
— У Эбигейл, скорее всего, серьезное расстройство, — сказал сострадательный сэр Колин. — У нее, должно быть, было ужасное детство.
— У многих людей было ужасное детство, но они не склонны к удушению маленьких детей, — ответил неумолимый Страйк под одобрительные кивки Денниса и Пат.
Говоря это, Страйк думал о Люси. Предыдущий день он провел со своей сестрой, осматривая вместе с ней два дома для престарелых, где мог бы жить их дядя. Потом они выпили кофе, и Страйк рассказал своей сестре о том, как Мазу пыталась убить Робин в храме на Руперт-корт.
— Злобная сука, — отреагировала перепуганная Люси.
— Да, но мы поймали ее, Люси, — сказал Страйк, — и малышка вернулась к своей матери.
Страйк почти ожидал новых слез, но, к его удивлению, Люси лучезарно улыбнулась ему.
— Я знаю, что порой придираюсь к тебе, Стик, — произнесла она. — Я осознаю это, но, если ты счастлив, мне все равно, есть ли у тебя… ну ты знаешь… жена, дети и все такое. Ты делаешь замечательные вещи. Ты помогаешь людям. Вы помогли мне, взявшись за это дело, посадив ту женщину за решетку. И то, что ты сказал о Леде... Ты действительно помог мне, Стик.
Тронутый, Страйк потянулся, чтобы сжать ее руку.
— Я полагаю, ты просто не создан для того, чтобы остепениться с одной женщиной, и это нормально, — сказала Люси, теперь улыбаясь немного слезливо. — Я обещаю, что больше никогда не буду говорить об этом.
135
Если человек сохранит ясность ума, то эта скорбь принесет ему удачу. Ибо здесь мы имеем дело не с мимолетным настроением, как в «сильной черте на третьем месте», а с настоящей переменой настроений.
«И цзин, или Книга перемен»
Через неделю после того, как они посетили Эденсоров, Страйк нехотя, но из чувства долга согласился встретиться с сестрой Шарлотты, Амелией Крайтон, у нее на работе.
Он спрашивал себя, был ли он обязан сделать это. Дело ВГЦ милосердно отодвинуло самоубийство Шарлотты на задворки его сознания, но теперь, когда все закончилось — теперь, когда шел подсчет разрушенных жизней и самоубийств, а настигший этих людей шторм миновал, оставив их сломленными перед неизвестностью, — он очутился наедине со своим личным долгом перед усопшими, который он не особенно хотел отдавать. Он мог предположить, что есть на свете оптимисты, готовые сказать ему, что эта встреча с сестрой Шарлотты поможет ему решить некоторые вопросы так, как это случилось у Люси в случае с Ледой и Коммуной Эйлмертон, но он на это не надеялся.
«Не поможет», — думал он, надевая строгий костюм: военные привычки проявлять должное уважение к мертвым и скорбящим трудно преодолеть. Но, хотя ему не нравилась ни Амелия, ни перспектива этой встречи, он должен был проявить уважение. По крайней мере, гораздо более вероятно, что встреча поможет как раз сестре Шарлотты. Тогда все будет очень хорошо: Амелия будет довольна и, таким образом, у Шарлотты будет еще один шанс нанести настоящий удар исподтишка через свое доверенное лицо, прежде чем они окончательно поставят точку.
«БМВ» Страйка, из которого полиция уже извлекла пулю, еще оставался в ремонтной мастерской, поэтому он взял такси до Элизабет-стрит в Белгравии. Здесь он нашел магазин Амелии, названный в ее честь, в котором было полно дорогих тканей для штор, со вкусом подобранной керамики и настольных ламп в стиле шинуазри.
Она вышла из подсобного помещения, услышав звонок над дверью. Она была темноволосой, как Шарлотта, и с такими же зелеными глазами с ореховыми крапинками, но на этом сходство заканчивалось. У Амелии были тонкие губы и аристократический профиль, который она унаследовала от своего отца.
— Я заказала нам столик в «Томас Кьюбитт», — сказала она ему вместо приветствия.
Они дошли до ресторана, который находился по соседству с магазином. Усевшись за накрытый белой скатертью столик, Амелия попросила меню и бокал вина, в то время как Страйк заказал пиво.
Амелия подождала, пока принесут напитки и официант снова исчезнет, прежде чем глубоко вздохнуть и начать:
