Его сначала должны куда-нибудь направить с поручением, и уж тогда…
Надо продержаться в особняке, сколько можно, пока он что-нибудь не придумает.
Но где Андрей дал промашку? Вел себя с боссом достойно, не вызывающе. Слегка поторговался, только и всего.
Видимо, Долинский счел, что Андрей его откровенно шантажировал. Да, а с шантажистами разговор короткий.
И почему он, дурак, действительно не продублировал компрометирующие пленки? И как легко прочувствовал этот его прокол Долинский…
Само фатальное для него решение шефа не вызвало у Артюхова чувства негодования, возмущения. Десять лет работы на Долинского убедили его в том, что убийство — просто одна из форм избавления от проблем, возникающих при ведении бизнеса. Лично Артюхов еще никого не отправлял в лучший из миров, но отдавал соответствующие приказы, исполняя решения шефа.
Нет, на Долинского он даже не обижался, просто кто-то тут ошибся — или он, Андрей, или сам Долинский. А может, произошло какое-то несчастное стечение обстоятельств.
Но рассуждать сейчас на эту тему или вступать в объяснения с шефом — дело бессмысленное. Следует отнестись к происшедшему, как к некоему стихийному бедствию. Увидел, что с вершины сорвалась лавина, — значит, надо уносить ноги с горной дороги…
— Андрей! — высунулась из дверей голова Долинского. — Ты в Москву сегодня не собираешься?
— Да, Лев Михалыч, есть у меня в столице одно дельце.
— Ты, как соберешься, зайди ко мне. Заодно деловое письмецо прихватишь. Передать надо одному важному лицу. Можно было бы и электронной почтой, да уж больно информация конфиденциальная.
— Хорошо, Лев Михалыч.
Хрен он куда сегодня поедет!
А когда Долинский спохватится, то Андрей скажет, что обстоятельства изменились и он решил ехать завтра.
Завтра… А завтра Андрей Артюхов что-нибудь, да изобретет. А может, и сама жизнь подскажет.
Часть вторая
ЧИСТОСЕРДЕЧНОЕ ПРИЗНАНИЕ (продолжение)
Вечером 11 августа я, как и обещал моему новому другану Борису, торчал дома в ожидании его звонка.
До того времени я успел пообщаться с Толяном и поведал ему о жутких событиях, приключившихся в кафе «Шоколадница».
Приятель, услышав такое, заявил, что теперь разборки между командами Коха и Угрюмого не избежать. Угрюмый просто вынужден будет принять этот вызов, чтобы не потерять статус авторитета в криминальном мире.
«А с чего ты, Толян, решил, что мочилово в „Шоколаднице“ дело рук людей Коха?» — поинтересовался я.
Но оказалось, что Толян как раз ничего и не решил, но все московские воры будут считать именно так, поэтому и Угрюмый должен реагировать соответственно. Тут уж ничего не попишешь — так по закону (в смысле, воровскому) положено.
А вообще, затянул он свой любимый мотивчик, здесь только Долинский знает что к чему, и надо обязательно к нему смотаться. Дня через два, как только Толян свободен будет. И он в очередной раз взял с меня слово, что я составлю ему компанию в этой долгой и нудной экспедиции куда-то в Приволжье.
Тут я припомнил предсмертные слова Цикли о некоем Жунте, и Толян мне пояснил, что это бригадир из команды Коха, довольно крупная фигура в криминальном сообществе. Телефончик его Толян, конечно, для меня достанет, но больше ничем в данном вопросе мне посодействовать не сможет.
Жунта я решил оставить на послезавтра, когда, как я наивно надеялся, закончится мой контракт с шантажистом Борисом…
Звонок, причем в дверь, раздался ровно в десять вечера, как и было договорено. И такая пунктуальность не могла не настроить меня на оптимистический лад.
Пришел действительно Борис.
— У тебя есть кейс с эмблемой «Сименса»? — сразу же поинтересовался он.
Я развел руками — увы.
— Все за тебя приходится и делать, и доставать, — недобро покосился на меня Борис. — Ладно, пошли.
Не задавая лишних вопросов, я двинулся вслед за ним.
Прямо во дворе моего дома стояла машина с яркими эмблемами «Сименс» и «Бош».
— А почему «жигуль»? — недовольно буркнул я. — Московский «Сименс» «Шкоду» использует.
— Подходящую «Шкоду» быстро найти не удалось. Да и эта тачка сойдет — кто там, в охране, разбираться в таких тонкостях будет?!
Скорее всего, он был прав, и я воздержался от препирательств.
Борис протянул мне ключи от машины:
— Открывай!
Дверь открылась без проблем.
— Давай пяток минут по району покатаемся, — предложил Борис.
Завелась машина легко, движок гудел ровно, лишних шумов не выдавал. На дороге «шестерка» вела себя вполне лояльно.
Приехали назад, во двор.
— Теперь держи полный комплект, — Борис достал с заднего сиденья чемоданчик с эмблемой «Сименса» и раскрыл его. — Вот тебе техпаспорт, вот тебе права на имя Годунова Степана Федорыча. А вот общегражданский и загранпаспорт на имя Санина Антона Василича. Доволен?
— А права на имя Санина?
— Перебьешься, — сурово произнес Борис. — Вообще ты, пацан, не борзей, если неприятностей не хочешь.
— Ну, ладно, ладно, — примирительно сказал я, — одно все-таки дело делаем. А где все остальное?
— Вот это спрей, — протянул он мне пузырек белого цвета. — Нажимаешь на желтую кнопку и брызгаешь прямо в лицо охраннику. Сам свой хлебальник в то же время в сторону отводи. Направление струи указывает зеленая стрелка. Клиент должен рухнуть замертво.
— А если не рухнет?
— Такого еще не бывало. Но, в случае чего, держи пушку. — Он вытащил все из того же кейса фирмы «Сименс» ТТ, вынул из пистолета обойму. — Видишь? Пушка заряжена. Но стрелять не рекомендуется. Только в крайнем случае. Если действительно спрей не сработает, глуши охранника рукояткой пистолета. И еще — держи конверт. В нем две бумажки. Одна — с адресом коттеджа Вельтмана. Вторая — с комбинацией сейфа. Комбинацию запомнишь, а бумажку с цифрами уничтожишь.
— А вдруг забуду я эту комбинацию? — недовольно буркнул я.
— Не забудешь, если ты — не полный придурок.
Я открыл конверт. На бумажке была комбинация из пяти цифр — 1,2,3,4,5.
— Во сколько мне надо быть в коттедже?
— К десяти утра.
Я издал вздох облегчения:
— Ну тогда все в ажуре: время у меня еще есть — успею запомнить эту комбинацию.
— В таком разе инструктаж закончен, — объявил Борис. — Вопросы есть?
— Есть, — печально вздохнул я, — но ответов на них ты, корешок, все равно не знаешь.
…Не могу сказать, что спал эту ночь мертвым сном. То и дело вставал, сосал сигарету.
Утром, 12 августа, поднялся часов в шесть утра. Завтракать не смог — в горло ничего не лезло. И что скрывать — ощущал довольно чувствительный мандраж.
Да что с тобой, собровец!? — разозлился я на себя. Разве ты не прошел Чечню? Не отстреливался в одиночку, окруженный духами? Не полз раненым две версты по горному склону и, испытывая жуткую боль в ноге, не подавлял стоны, чтобы не попасть в позорный и мучительный плен к чеченам?
Да сегодняшняя операция, по сравнению с перенесенным в Чечне, — просто загородная прогулка!
Аутотренинг подействовал, я заметно расслабился, а выпив кофе, и вовсе почувствовал себя в полной норме.
Я внимательно осмотрел ТТ — в порядке ли оружие? Вроде бы никаких изъянов не нашел, но все равно заменил его на свой испытанный ПМ.
Проверил уровень масла в машине — норма, бензина — полный бак. Чемоданчик с эмблемой «Сименса» — на месте.
Посмотрел на часы — девять.
Ну что ж, с Богом.
Но, как только тронулся, обнаружил, что забыл свой фирменный прикид — пиджачок и кепочку с эмблемами «Сименса».
Пришлось вернуться — дурная примета.
Выехал на Аминьевское шоссе, потом на Рублевку. Под молчаливыми взглядами гаишников пересек МКАД.
Вот и пошли они, заповедные места! Такое чувство, будто ворье со всей России в одну резервацию собрали.
Однако все эмоции — по боку.
А вот и Ромашково-2. Окружено аж трехметровым забором — сплошным, без единого просвета.
Подъезжаю к проходной. Смотрю на часы — без десяти десять. Все по расписанию.
Но что такое?! На проходной вместо штатных охранников — менты!
Два сержанта. Один — в будке сидит, другой — на улице покуривает.
Строго говоря, ничего странного в этом нет: менты охраняют многие коттеджные поселения в Рублевском регионе.
Однако Борис говорил, что именно он встретит меня на проходной, а его как раз что-то не видно.
Обозначилось первое упущение — у нас отсутствовала с Борисом мобильная связь.
Но надо принимать какое-то решение — ведь я уже с минуту стою напротив проходной, и оба мента уже эдак подозрительно посматривают на меня.
Вылезаю из тачки.
— Привет, командир! — обращаюсь к сержанту, что стоит у проходной. — Это Ромашково-два?
