– А кто тебе мешает взять обрез?
Парень ловко перекинул нож из правой руки в левую и показал Лешке правую руку.
На ней не было указательного пальца.
– А левой я стрелять не могу. Зато ножом могу работать, – рассмеялся он и вдруг резко рванулся вперед, схватил Ксюху за волосы, прикрываясь ею как щитом.
– Ты что делаешь? – жалобно заверещала девушка, делая слабые попытки освободиться.
Но парень приставил к ее животу нож.
– Не дергайся, а то напорешься, – сказал он и тут же Лешке: – Ну что, гондон штопаный! Как бабу делить будем? По частям?
– Ты о чем? Отпусти ее.
Ксюха сморщилась от боли.
– Ну ты и гад! Такого подонка я еще не встречала!
– Молчи, милая, – парень, улыбаясь, чмокнул ее в ухо. – Молчи, а то у меня рука может дрогнуть, и лезвие проколет твой очаровательный круглый животик. Тебе нравится ее животик?
– Чего? – не понял Лешка. «Во псих! Нашел время о животиках трепаться».
– Ну вот что, – сказал парень, все еще удерживая Ксюху за волосы, – бросай обрез! Слышишь? Брось, говорю. Мне ведь терять нечего. Я стольким тварям распорол животы, что с удовольствием убью и ее.
– Подонок! Ты всегда был подонком. Псих недоделанный. Ты даже в постели псих! – выругала его Ксюха.
Это не понравилось маньяку, и он легонько кольнул острым лезвием в живот Ксюхе, распоров вместе с кожей и футболку. Сделал неглубокий надрез до груди.
Потекла кровь.
Ксюхе было больно, но она держалась.
Видно, маньяку это очень нравилось. А вид выступившей крови возбудил его. Сначала он облизал кровь с конца ножа, а потом, как вампир, присосался к ее шее.
– Послушная девочка, – горячо шептал он.
В свои четырнадцать лет Сашка Гуляев выглядел болезненно-тщедушным пареньком. Длинный, тощий как жердь. Кажется, плевком перешибешь такого.
В школе его постоянно обижали. Да и во дворе житья не было. Ребята постарше, видя в нем слабое, безропотное существо, издевались как хотели. Одно спасение – бежать куда-нибудь.
В доме напротив жил человек, который относился к Сашке с пониманием, потому что сам был такой же одинокий, всеми забытый. Ни жены у него, ни подруги. Полгода назад он вернулся из тюрьмы и обжиться еще по-настоящему не успел. Пил безбожно.
У Сашки дух захватывало, когда глядел на его обнаженный торс, сплошь покрытый синевой. И на выставку ходить не надо. Там такого не увидишь. Завидовал блатной жизни.
«Вот бы мне так, как дядя Боря. И чтоб все боялись. Чтоб ни одна сволочь пальцем не тронула», – думал он, почти каждый день заходя к доброму дяде. Тот его сигареткой угостит, а то и водочки нальет.
Как-то раз застал он дядю Борю сильно пьяным.
– Садись, пацан, водочки выпьем, – предложил дядя Боря и налил Сашке целый стакан, как взрослому.
Сашка отказываться не стал. Не понравилось только, что дядя Боря называет его Шуркой. Виделось в этом что-то девчачье, унизительное.
Он сел за стол.
– Пей, не бойся.
А кого Сашке бояться? Отца у него нет. А мать неизвестно где шляется.
Сашка взял стакан, по-взрослому чокнулся с дядей Борей и быстро, глоток за глотком, выпил водку. В животе обожгло все, но зато веселей стало. Отличный он мужик, этот дядя Боря. И не жмот.
Тут же на столе, на газете, лежали порезанная селедка, головка лука, вареная картошка и банка килек в томате. У дяди Бори все по-простому, без выкрутасов. Это особенно нравилось Сашке. И в душу не лезет, не копается в ней, как другие взрослые. И не осуждает ни за что. Легко с ним. А еще он как-то по пьяни обещал подарить Сашке здоровенный тесак с костяной ручкой и широким лезвием с желобком. Называл его финским клинком.
– Это ведь я, Шурка, из-за него подсел. Пырнул одного козла. Шесть лет торчал. А ножик этот менты не нашли, – хвалился дядя Боря, любовно поглаживая тесак. – Я его в подвале спрятал. А сказал, в реке утопил. Они, мудаки, поверили.
Хмелея, Сашка вертел в руках нож. Уж больно ручка у него удобная, сама в ладонь просится. А сталь – хоть гвозди руби.
А дядя Боря пристает:
– Давай, Шурка, еще по чуть-чуть.
По чуть-чуть можно. Сашка не против, хоть в башке уже что-то не то творится и спать хочется.
И щедрая душа дядя Боря налил еще стакан водки.
Сашка еще подумал: «И чем я так дяде Боре понравился? Во дворе его все боятся. Рецидивистом называют. А ко мне он хорошо относится».
– Пей, Шурка.
Сашка выпил, и вдруг повело его. Понеслось все куда-то в сторону из-под ног. Упал бы с табуретки, да дядя Боря поддержал его.
– Иди, полежи маленько, Шура, – сказал он. И голос звучал как-то ласково. Так с Сашкой никто никогда и не разговаривал.
Дядя Боря помог добраться до койки.
– Полежи, Шура. А я рядышком с тобой посижу.
Сашка закрыл глаза, почувствовав, как кровать и он вместе с ней бешено кружится в вихре. Не свалиться бы. И он заснул.
Сколько проспал, не помнил. Проснулся оттого, что почувствовал: кто-то копошится над ним. Открыл глаза.
Он лежит уже на животе, лицом в подушку и без брюк, с голой задницей. Он хотел повернуться на спину, но дядя Боря вцепился ему в шею, сунув лицом в подушку так, что Сашка чуть не задохнулся.
– Погоди, Шура. Лежи так и не дергайся, а то придушу, – а у самого голос тихий, дрожащий.
– Не хочу я так лежать. Отпусти меня, – закричал Сашка, повернул голову.
Дядя Боря, совсем голый, навалился на него, со стола с блюдечка взял пальцем сливочного масла и свой член намазал. Потом обтер палец об Сашкину задницу.
– Ты чего? Совсем, что ли?.. Отпусти меня. Не хочу я, – закричал Сашка.
А дядя Боря трясется весь. Прислонился своим членом к Сашкиной заднице.
– А ты, Шура, покричи. Покричи, коль хотца, – и, вдруг схватившись обеими руками за задницу, раздвинул ее.
Сашка и вскрикнуть не успел, как почувствовал дяди Борин член в своей заднице. Заерзал, задергался, но разве вырвешься от взрослого мужика. Вцепился он своими ручищами, а боль такая, сил нет терпеть. И стонет, как старый бык, ерзая на Сашке.
Сашка закричал от страха, а дядя Боря своей лапищей, провонявшей селедкой, ему рот закрывает.
– Молчи, пацан. Приколю!
И Сашка замолчал. Только заплакал. Было больно, и стыдно, и обидно. Ничего он не может сделать с этим уродом. И некому за него заступиться.
«Вот, значит, для чего он меня водкой накачал. Жопа моя ему приглянулась», – думал плача, с нетерпением ожидая, когда все это закончится.
Когда дядя Боря сполз с него и растянулся на постели, Сашка вскочил, надел брюки, ботинки.
Дядя Боря лежал с довольной улыбкой, его пьяные глаза закрывались.
– Ты ко мне завтра приходи. Я еще водочки куплю. Выпьем. И смотри, не говори никому. Тебя же пацаны запозорят. Понял? – пролепетал он и замолчал. Через минуту уже захрапел.
Сашка посмотрел на его довольную рожу. Вытер слезы.
Ну ты и гад, дядя Боря! Такой же гад, как все! Теперь Сашка смотрел на него с обидой и ненавистью.
На столе лежал нож. Дядя Боря резал им селедку и хлеб.
Сашка взял нож в руку и со всего размаху всадил острое лезвие ему в живот, еще удивился, как легко вошел нож.
– Получай, сволочь!
Дядя Боря вздрогнул, а Сашка резанул его к грудине, чтоб кишки наружу.
Нож оказался острым как бритва, и тело легко разошлось, обнажив внутренности. Брызнула кровь.
Дядя Боря только охнул от боли, но глаз так и не открыл.
– Мне тоже было больно, гад! – сказал Сашка и обтер лезвие ножа о дяди Борину рубашку. Спрятал нож за пазуху и вышел, захлопнув за собой дверь.
Дядя Боря был одинокий человек. Его труп обнаружили только через месяц, когда он весь разложился.
Май в том году был на редкость жарким.
Никто и предположить не мог, что отпетого уголовника убил пацан. Убийцу и не искали. Не хотели менты возиться.
А Сашка почувствовал себя настоящим героем. Оказывается, не так уж страшно убить человека. Надо только все сделать по уму, и тогда ничего тебе не будет.
Теперь, куда бы он ни шел, в школу или вечером гулять, нож всегда был при нем. Вот его защита. Пусть теперь кто-нибудь попробует обидеть.
Даже ребята во дворе заметили, как изменился Сашка. Младшие зауважали его. А старшие старались не связываться, считая самым настоящим психом. Он ведь, чуть что, сразу за нож.
О дяде Боре Сашка не вспоминал.
И как-то незаметно пролетел год, а за ним другой.
С Оксаной Русиновой Сашка жил в одном доме. Хотя ей было тринадцать с небольшим, выглядела она на все шестнадцать. Стройные ноги, грудастая не по годам, с хорошей фигурой. С такой любой пацан пойдет гулять. Во дворе многие к ней клеились, рассказывая друг другу разные небылицы.
Сашка Гуляев не клеился.
Проходя, она даже не глядела в его сторону.
Длинный, тощий, дистрофичного вида, рожденный хронической алкоголичкой. Нет, он не в ее вкусе. Чего на него смотреть. Всегда неухоженный, в грязной, рваной одежде.
