Убийца зловеще улыбнулся:
— Очень хорошо, вы мне так облегчили задачу!
— Какую задачу? — пискнула Аделаида неожиданно тонким от ужаса голосом.
И тут же поняла какую: именно здесь, в ванной, он и хотел ее убить, и она сама пришла сюда, как коровы послушно идут на бойню…
Сравнение с коровой, которое ей и самой пришло на ум, показалось ей особенно обидным. Эта обида была последним чувством, которое Аделаида Самсоновна Верченых, крупный авторитет в художественных кругах Петербурга, испытала в своей земной жизни. Узкое стальное лезвие перерезало ее горло от уха до уха. Невыносимая боль пронзила все ее существо. Светлая клокочущая кровь забила из раны, хлынула потоками на лиловую французскую блузку. Ноги Аделаиды подогнулись, и она тяжело грохнулась на дно ванны.
Убийца отвернулся от дела своих рук, открыл кран и долго мыл руки горячей водой с мылом, вымыл окровавленный нож, убрал его. Вдруг к его горлу подступила тошнота, он едва добежал до туалета, его долго и мучительно рвало. После приступа рвоты остались легкая слабость и головокружение.
Он прополоскал рот, снова вымыл руки. Странно, он не ожидал, что вид крови так на него подействует. Что делать, он действительно никогда не видел столько крови. Наверное, надо было использовать другое оружие — удавку или тупым тяжелым предметом ударить по голове… но он был в таких делах неопытен и боялся оставить Аделаиду в живых. Здесь-то уж точно — никаких сомнений…
Он покосился на тело в ванне — толстая немолодая женщина лежала бесформенной тюленьей тушей, вся залитая кровью. Снова почувствовав приступ тошноты, он выскочил из ванной. Ему еще нужно было создать в квартире видимость ограбления и тщательно стереть отпечатки своих пальцев с рюмок, чашек, дверных ручек и прочих предметов, до которых он успел дотронуться.
***
В понедельник такса Ромуальда забрали днем, когда я была на работе, мы даже не успели попрощаться. Вернувшись с работы, я нашла дома огромную коробку конфет, из которой зять уже успел съесть половину. Вечером Володя звонил, но я работала и велела Лизавете говорить всем, что меня нет. Но во вторник он дозвонился и сказал смущенным голосом:
— Представляешь, теща, Нина Ивановна, очень просит привести тебя к ней в гости на чай.
— Господи! — не удержалась я. — Ну на что это похоже? Приводить знакомую женщину… к теще!
— Я тебя очень прошу. Не обижайся, она узнала, как ты заботилась о Ромуальде… это ее просто покорило… и вообще…
Что значит «и вообще», я не поняла, но уточнять не стала, все эти двусмысленности мне надоели. К теще я решила пойти, потому что женщина я самостоятельная, что мне чужая теща? В конце концов, у нас с ней есть общая симпатия, я имела в виду Ромуальда, по которому успела соскучиться.
В назначенный час Володя как ни в чем не бывало позвонил в мою дверь. Идти было совсем близко — в соседний подъезд. Нина Ивановна встретила нас в дверях, и у меня сразу отлегло от сердца — с такой женщиной я могу быть абсолютно спокойна. Небольшого роста, кругленькая, с улыбчивым лицом, она излучала простоту и доверие. Внешность бывает обманчива, но не в этом случае.
Квартира у нее была такая же, как наша, но, поскольку жила она в ней вдвоем с Ромуальдом, мне показалось, что у нее гораздо просторнее. Ромуальд приветствовал меня такими бурными ласками, что я даже умилилась. Нина Ивановна усадила нас на кухне, по-простому. В одной вазочке лежало домашнее печенье, в другой — замечательное брусничное варенье, мое любимое. Я сама не заметила, как рассказала Нине Ивановне про своих троих Детей. Я постаралась покороче — уложилась в две чашки чаю.
В самом разгаре чаепития неожиданно завыл Ромуальд. Володя посмотрел на него с укоризной:
— На что это похоже, не даешь людям спокойно посидеть! Неужели не сможешь потерпеть, пока мы закончим?
Ромуальд дал понять, что не может больше терпеть ни минуты. Володя вздохнул и пошел одеваться.
— Нельзя мучить животное, выведу его минут на десять. Я тоже встала было, но Нина Ивановна меня удержала:
— Они скоро вернутся, а ты посиди со старухой, налей мне еще чая, а то вставать тяжело.
Этот неожиданный приступ старческой беспомощности меня умилил — только что она крутилась по кухне как заведенная, почти что летала, а тут вдруг чашку чая сама налить не может. Ох, уж эти мне маленькие хитрости!
Дверь за Володей и Ромуальдом захлопнулась, я налила Нине Ивановне очередную чашку чая и положила себе на блюдечко солидную порцию варенья.
Нина Ивановна начала как бы издалека:
— Золотой человек Володя. Повезет той женщине, которой он достанется.
От неожиданности я поперхнулась вареньем:
— Нина Ивановна, вы меня простите, но ведь уже как бы повезло… вашей, между прочим, дочери.
— Маргарита — дура, — коротко и веско ответила Нина Ивановна, — счастья своего не оценила. Достался хороший человек — держись за него и не егози. А ей легкой жизни захотелось!
Я сидела — ушки на макушке, боясь хоть слово пропустить: Нина Ивановна заговорила на самую животрепещущую тему. Поощрительно поддакивая и с живейшим интересом заглядывая старушке в глаза, я ждала продолжения.
— Конечно, не богато они жили… да кто сейчас благоденствует — только жулики да бандиты. Так не в деньгах же счастье! («Да, но без них, — хотела я вставить, — тоже не сахар».) В общем, собралась Маргаритка и уехала на заработки в Германию. Она ведь тоже художник. Сперва-то писала да звонила — не очень часто, но все же. Все, мол, хорошо, еще немножко денег заработаю да и вернусь. Но деньги ведь как вода соленая — чем больше пьешь, тем больше жажда мучает. И вот она — то, говорит, к лету вернусь, то — к осени, а уж и осень прошла, и зима, и весна. И снова лето, а ее все нет и нет. А то стала Герберта какого-то поминать. Я ей по телефону и говорю: ты что, вертихвостка, устраиваешь, какой еще Герберт! Тебя муж дожидается, золотой, между прочим, человек! Ну ей возразить-то нечего, она и стала звонить все реже да реже. Я Володе и говорю: поезжай ты в эту Германию, кулаком стукни да забери жену обратно. Что она там себе позволяет!.. Не знаю уж, что они там сами между собой решили, только Володя мне и говорит, что насильно, мол, мил не будешь. И как же я, говорит, могу в Германию уехать? На кого же я вас-то с Ромочкой оставлю? Старушка расчувствовалась и промокнула глаза вышитым платочком. Я и сама от такой душещипательной истории чуть не пустила слезу.
— Так вот и живем. Он меня навещает постоянно. Так сын-то не каждый о матери заботится, как обо мне зять.
— Так что же, от дочери вашей давно никаких вестей нету?
— Да уже год, считай, не писала и не звонила.
— Может, случилось с ней что-то?
— Нет, милая, ничего с ней не случилось, недавно художник один знакомый был там проездом, — так все, говорит, у нее хорошо — и дом есть, и машина, и Герберт этот самый. Совести только нету — бросила мать и мужа, ни слуху ни духу.
История про Маргариту мне понравилась, однако надо будет еще над этим подумать, не все так просто. Одно только меня занимало: как Нина Ивановна сумела договориться с Ромуальдом, чтобы он так вовремя запросился на прогулку?
Я думала, что Володя проводит меня до парадной, но он поднялся за мной в квартиру. Лизавета укладывала ребенка спать, зять в коридоре пытался по телефону писать отчет по лабораторной работе, обстановка для приема гостей была не самая подходящая, но Володя не уходил. Он топтался в прихожей и вздыхал, пришлось провести его в комнату.
— Ну что, — выдавил он из себя, — обсудили с тещей мою семейную жизнь?
— Она сама начала, — смутилась я, — я специально не расспрашивала.
— Знаю, — вздохнул он, — это она из лучших побуждений, хочет мою личную жизнь устроить, виноватой себя чувствует из-за жены.
Он так и сказал — жены, не бывшей жены, а, так сказать, существующей. Все ясно — страдает от ревности и оскорбленного самолюбия, не может ее забыть. Но при чем здесь я? Он поймал мой выразительный взгляд, устремленный на компьютер, действительно, мне бы надо еще сегодня поработать, и поднялся.
— Я пойду, — на лице его отражалась неуверенность, — но мне не хочется от тебя уходить.
Мне уже начинало все надоедать, поэтому я потихоньку теснила его к двери, не забывая придавать лицу вежливо-доброжелательное выражение.
— Мы еще увидимся, дорогой, обязательно.
Он уперся спиной в закрытую дверь, взял меня за руки, положил их к себе на плечи, потом крепко меня обнял и поцеловал.
Что ж, все мои домыслы относительно сексуальных меньшинств можно спокойно отбросить. Поцелуй был достаточно страстным и абсолютно мужским, хотя немного странным. Но во мне он пробудил только одно чувство: я дико разозлилась. Очевидно, все же у Владимира Ивановича не все в порядке с психикой, потому что, когда мы были у него дома в тишине и покое, он от меня шарахался. А здесь, когда за дверью в два голоса орут зять и младенец, он вдруг лезет целоваться! Пока я размышляла, как мне реагировать, этот ненормальный отпустил меня, опрометью бросился в прихожую, схватил свою одежду и ушел, не сказав ни слова попавшейся ему навстречу Лизавете. Лизка выразительно на меня посмотрела и покрутила пальцем у виска. Я только махнула рукой.
