Анфилов умолк, снял очки и, словно умываясь, потер широкими ладонями выпуклый лоб с залысиной, виски, заросшие волосом щеки. Потом он сказал, усмехнувшись:
— Может быть, абвер, СД или гестапо ведут с нами радиоигру? А чтобы это выглядело убедительно, арестовали не всех — сохранили пока Зигфрида в Лозанне и кое-кого из информаторов в Берлине. Но работают они, разумеется, под присмотром гестапо. Тогда все объясняется, нет никаких загадок… Полный провал.
Петр Федорович взглянул на Самохина. Генерал-полковник сидел, прикрыв веками глаза. Казалось, он дремал. Но Анфилов знал, что эта странная поза указывает не на расслабленность, а, наоборот, на то, что Самохин в крайней сосредоточенности. Так, отключившись внешне, ему, очевидно, легче собраться с мыслями.
Самохин всегда находился в более сложном положении, чем другие. То, над чем его подчиненные имели возможность работать дни и недели, он обязан был обдумать в короткий срок и дать указания. И чем важнее дело, тем ответственнее принимаемое по нему решение и, следовательно, тем труднее оно давалось начальнику.
Петр Федорович видел, что опасность, если не гибель, нависшая над лучшими информаторами, взволновала генерала. Только огромная выдержка позволяла Самохину выглядеть спокойным. Он стойко переносил неудачи, сослуживцы считали его человеком бесстрашным и на редкость упорным. Когда случались срывы в работе, он говорил своим обычным тихим голосом: «Ничего. Проведем операцию по-иному… Думайте, фантазируйте! Только не изобретайте велосипед».
Самообладание не изменило Самохину. Когда он заговорил, лицо его было бесстрастно, только голос стал еще тише:
— Давайте, Петр Федорович, будем верить только фактам и анализу. В чем мы уверены? — Генерал-полковник поднялся и пошел по кабинету своим особенным, мягким, словно бы замедленным шагом. — Мы уверены в том, что в группе произошел серьезный срыв, вероятно, провал. Кто-то пытается нас водить за нос, ведет игру. Вместо ценной информации, как было раньше, нам подсовывают второстепенный, малозначительный материал, иногда даже липу. Кто этим занимается — германская контрразведка или секретные службы третьих стран, чего исключать нельзя, — нам неизвестно. Какими фактами мы еще располагаем? Их очень мало. Мы знаем только, что в целом швейцарская группа Зигфрида действует, но какое-то ее звено взято под контроль теми, кто заинтересован дезинформировать нас. Верно?
— Совершенно верно, товарищ генерал.
— Безусловно, пользоваться информацией этой группы нельзя. Надо разобраться, что же там произошло. У нас есть два пути: либо законсервировать группу, пока не разберемся, либо включиться в игру, дабы обмануть противника и выиграть время для проверки. В данной сложной ситуации я предпочел бы второй путь. Вы, Петр Федорович, очевидно, такого же мнения?
— Конечно, Константин Иванович. Консервация группы встревожит дезинформаторов. А игра даст нам преимущества.
Самохин сел в кресло, хмурясь, сказал медленно:
— Да-а, консервация их встревожит… Значит, решено: ведем радиоигру через Зигфрида до тех пор, пока не закончим проверку. Какие у вас предложения по этой операции? — Опустив руки на подлокотники, Самохин выпрямился в кресле, внимательно взглянул на Анфилова.
— Я продумал несколько вариантов, товарищ генерал. Все, за исключением двух, пришлось отбросить. Швейцария сейчас — островок в оккупированной Европе, со всех сторон она обложена немецкими и итальянскими войсками. Пробраться туда трудно — границы заперты крепко. Но возможности у нас все-таки имеются.
Самохин кивнул седой головой, сухо покашлял в кулак.
— Давайте ваши варианты. Слушаю.
Анфилов изложил свой план операции. Для проверки положения в группе Зигфрида он предлагает послать опытного сотрудника Центра. Это капитан Рокотов, руководитель группы в оккупированной Франции, псевдоним Ришар, паспортная фамилия Шардон.
Глава вторая
Они подошли к узкой расселине между скал, и все трое присели на корточки в зарослях кустарника.
— Обожди здесь, брат, до границы двести метров, — тихо сказал Рокотову пожилой рослый крестьянин. — Покури, если хочешь. На той стороне не покуришь. — И, подмигнув, похлопал Леонида по плечу тяжелой рукой, как бы успокаивая.
— Мы быстро — не успеешь сигарету выкурить! — заулыбался щербатым ртом второй проводник, худой парнишка, совсем еще мальчик.
Ночь была лунная, и Леонид видел, как они бесшумно скользнули вниз по белой тропинке, петляющей среди скал, и исчезли в кустарнике. Кругом было тихо. Только блестел ручей и слышался плеск падающей воды. От каменных круч и деревьев тянулись синие тени. Рокотов посмотрел в сторону границы, которую ему предстояло перейти, но ничего не увидел, кроме гор и чащобы леса. Со слов проводников он знал, что на швейцарской территории вдоль границы протянуты проволочные заграждения и по ним пущен электрический ток, — перелезть через них практически невозможно. Однако люди священника нашли другой путь — сделали подкоп под заграждения и пользовались этой «кротовой норой», как они называли, для своих нужд. Теперь по этому подземному ходу проведут по просьбе кюре Леонида.
От настоятеля сельской католической церкви Рокотов и узнал, с какой целью здешние жители прорыли тайный лаз и почему пограничная стража на той стороне не воспрепятствовала этому. Оказывается, и те, и другие были заинтересованы в данном предприятии, имея от него материальную выгоду. Связи между местными крестьянами и швейцарскими пограничниками впервые установились, когда Франция была полностью захвачена гитлеровцами. Жизнь на оккупированной территории резко вздорожала, многие продукты и товары можно купить только на «черном рынке» за высокую цену. Городское население Франции голодало, а в свободной Швейцарии еще жилось сытно, как в мирное время. По инициативе какого-то предприимчивого мошенника начались сделки между здешними жителями и закордонными пограничниками. Пограничники передавали французам различные дефицитные товары — сигареты, консервы, шоколад и прочее — на взаимовыгодных условиях: треть — себе, остальное — для реализации на «черном рынке». Отправляясь в город, дабы продать излишек продуктов своего хозяйства, крестьяне обменивали заграничный дефицит на ценные вещи, получая от этого свой барыш. Сперва товар просто перебрасывался с той стороны через два ряда колючей проволоки. А когда объем контрабанды возрос, пришлось вырыть подземный ход сообщения. Сами заинтересованные лица, разумеется, этому новшеству не препятствовали, а на этой части французской земли, прилегающей к границе, в ту пору немецких солдат уже не было: почти вся Верхняя Савойя находилась под контролем отрядов маки. Подземным ходом сообщения со свободной нейтральной страной и стали с успехом пользоваться, когда возникала нужда спасти от расправы человека, преследуемого извергами-бошами, как сказал кюре.
…Укрывшись за огромным валуном, Леонид докуривал сигарету. Да, он подготовился к переходу границы как надо, вроде бы ничего не упустил из того инструктажа, который получил неделю назад. В радиограмме Центра было указано, как и что он должен делать. Охотничьи штаны и куртку швейцарского производства, именно поношенные и по его росту, купил у здешних крестьян, они же продали ему ружье. Ведь на той стороне он должен выглядеть как человек, приехавший сюда поохотиться. Разъятая двустволка, протертая насухо от смазки, была уложена в чехол, патроны — в патронташе. Леонид проверил карманы куртки: деньги и документы, удостоверяющие, что он, Жан Шардон, проживающий в Лионе и приехавший для лечения в одну из курортных клиник Швейцарии, были на месте. Теперь дождаться проводников — и в путь.
Пока дело у него идет без сучка и задоринки, как сказал бы по-русски Рокотов там, дома, в России, где он не был, как казалось ему, уже ох сколько лет! До священника мсье Пати он добрался благополучно. Правда, на пути из Лиона были две проверки, первая в поезде, вторая на станции, где он сошел. Во время последней могли произойти осложнения с непредсказуемыми последствиями, если бы у Леонида были поддельные документы. Но у него имелись настоящий французский паспорт с выездной визой в Швейцарию и врачебное свидетельство о необходимости соответствующего лечения.
