Огромная империя развалилась как трухлявый пень. В одночасье. Не потребовался даже удар какого-нибудь завалящего ржавого топора. В этой кажущейся мягкости перехода из одной формации в другую с трудом угадывались близкие потоки крови и слез, слабо брезжило скоротечное рождение баснословных воровских состояний и повсеместное распространение плесени вопиющей нищеты.
Вместе с током истории менялся и Салим Якубов. Он не утонул в новом политическом океане, потому что был непотопляем. Выбросив корочку большевистского партбилета, как белка пустую шишку, Якубов влился в состав нового, теперь уже по-настоящему народного правительства. Ему нравился текущий момент. Он предоставлял больше возможностей. Соответственно, требовал и больших затрат личного времени. У многочисленных родственников Якубова прорезались коммерческие жилки. Тугими петлями обвивались жилки вокруг принадлежащих раньше государству предприятий. И в каждой петельке, каждом узелке оставляла след лапа члена народного правительства. Другие его лапы выпускали острые когти и обороняли нажитое, а третьи — тянулись дальше и выцарапывали чужие куски. Из-за всех этих каждодневных хлопот Якубов все реже посещал обнесенный плетеным забором пятачок в степи, где хромой Тамерлан воспитывал псов-убийц.
А к тому времени, когда созрел и оформился новый альянс с Засединым — «проект века» — интерес Салима Раджабовича к загрызанию людей собаками вовсе поуменьшился. Что поделаешь — все приедается. Даже спорт.
Существенную роль в изменении вкусов сыграл один неприятный случай. Племянник Якубова Джафар Алтыбеков, тот самый, на чьей свадьбе впервые пересеклись пути хромого псаря и его нового хозяина, полюбил остроту кровавых представлений едва ли не больше дядюшки. Он часто приезжал без своего высокого родственника навестить собак. Полюбоваться ими. Почувствовать свою причастность. Особо Джафар выделял кобеля, белого, как снежные шапки, венчающие стерильные вершины гор. Его звали Дарган. Это был уже четвертый пес Тамерлана с таким именем. Обычно все белые самцы носили у него одинаковую кличку и были любимцами. Дарган казался наиболее смышленым и уравновешенным из всех собак, живущих сейчас на степной заимке. Несмотря на свою зверскую профессию, он неплохо разбирался в людях. Понимал, кто жертва, а кого трогать нельзя. С ним можно было где угодно спокойно гулять, ведя его на поводке. Хоть по городу.
Джафар привез Тамерлану две пестрые китайские рубашки. Пристрастие к ярким вещам стало второй после сырых яиц слабостью хромого. В обмен на подарок Джафар выпросил белого пса на день. Ему давно мечталось пройти по центру Ташкента с собакой-убийцей. Он представлял себе опасливое удивление и зависть дружков. Внутри тридцатидвухлетнего взрослого мужчины сидел пацан, наивно полагающий, что его собственный вес зависит от крутизны выносимых им на улицу игрушек.
Поджарый мощный Дарган, украшенный боевыми шрамами, в красивом ошейнике, заранее куп-ленным специально для этого случая, вызывал закономерное восхищение. К его чести надо сказать, что асфальтированные дороги, высокие дома, множество автомобилей, круговерть людей, а также сонмище запахов от всего этого не выбили из колеи степного пришельца. Он шествовал по улицам невозмутимо, и никаких симптомов раздражения или страха не проявлял.
Откровения Джафара, от которых удержаться он был не силах, воспринимались больше как хвастливое вранье или сильное преувеличение. Приятели цокали языками, переглядывались и подначивали рассказчика, но держались от пса на почтительном расстоянии, несмотря на явное равнодушие к ним Даргана.
Короткий отпуск пса завершился бы спокойно, не попадись на пути зеленый островок парка. В нем частенько прогуливали собак. Группа мужчин с белой пастушеской овчаркой во главе вступила под сень почтенных деревьев. Навстречу им шел человек лет пятидесяти с огромным мраморным до-гом. Чудище передвигалось расхлябанной царственной походкой. Увидев Голиафа собачьего племени, дружки оживились, обоснованно полагая, что настал момент истины. И фонтан Джафарова бахвальства, наконец, иссякнет. На вопрос: а потянет ли Дарган против этого, Алтыбеков сплюнул и заявил:
— Вот как я растираю плевок, так Дарган разорвет эту собаку. Только в три раза быстрее.
Сказано это было громко, поскольку аудитория Даргановых почитателей составляла человек семь.
Заметив незнакомого кобеля, дог, считающий себя неограниченным властителем парка и окрестностей, басовито, на грани инфразвука, залаял, а его хозяин презрительно усмехнулся словам несведущего и самоуверенного прохожего.
— Держите вашу овчарку подальше. Учтите, Бекташ вам не какая-нибудь дворняга.
— Это вы побыстрее уходите, уважаемый, — ответил Джафар, — а то плохо будет.
Дарган ощерился и рыкнул в ответ на угрожающий лай. Он не привык вызывать соперника на бой или подавлять его предварительным сотрясением воздуха. В его мире огороженных площадок никто не тратил времени на ненужные перепалки, там занимались конкретными делами, и нескольких коротких хриплых звуков вполне хватало для выражения своего мнения. Так их воспитал Тамерлан. Командой к атаке в его лексиконе служило не слово, а освобождение от ошейника.
Хозяин дога уже стоял под углом сорок пять градусов к земле и продолжал клониться назад. Если бы нашелся подходящий смычок, на вытянувшемся струной поводке можно было бы сыграть небольшую сюиту. Мужчина покраснел от натуги. А его пес, между тем, еще не впал в настоящую ярость, полагая, что достаточно будет начальственного окрика.
— Фу, Бекташ! Фу! — безуспешно пытался урезонить дога мужчина. — Парень, еще немного, и я его не удержу.
— Можете отпустить, он все равно сбежит, — засмеялся Джафар и глумливо добавил, передразнивая, — ав, ав, ав!
Своим поведением он будто специально растравлял дога.
— Ну, хорошо! Хорошо! Отведи своего пастуха на газон. Только потом не плачь. Договорились?
— По рукам! — легкомысленно парировал Алтыбеков.
Он прошел на изрядно вытоптанную собачниками поляну, остановившись метрах в десяти от дорожки. Владелец дога перехватился по поводку, добрался до шеи и освободил своего грозного любимца. Одновременно Джафар снял ошейник с Даргана и отбежал в сторону. Свита Джафара стремительно рассыпалась в безопасном, как им казалось, радиусе. Дог, подобно управляемой ракете «Томагавк», помчался на Даргана. Он всегда сбивал противника с ног грудью. Вес многокилограммовой туши, помноженный на скорость в шестьдесят километров в час, был способен вывести из равновесия буйвола. Белый пес мимолетно соприкоснулся с ним, но в последний миг отскочил, и мраморный снаряд пронесся мимо. Нападение повторилось. Дарган увернулся снова. Промахнувшийся вторично дог на секунду остановился, и стало видно, что на обоих его плечах зияют рваные глубокие раны. Бекташ, очевидно, не чувствовал боли, а атаковать по-другому не умел. Он в неистовстве ринулся на овчарку в третий раз. Первые две стычки были для алабая разведкой. В последней собаки тесно сплелись и, кувыркаясь, покатились по газону. Совместное хаотичное движение было коротким. Дарган пружинисто вскочил, а великолепный дог забился на земле. Из его горла била пульсирующая струя крови.
