— Нет, — ответил Кристиан. — Понятия не имею, кто и зачем ее убил.
Нурстрём проводил Кнутаса до дверей. Едва они вышли за порог, сразу навалилась жара. Все вокруг цвело и благоухало.
Всю обратную дорогу в Висбю мысли крутились в голове Кнутаса. Что означает история с учителем? Почему никто ни словом о ней не обмолвился, даже лучшая подруга Эмма?
Дело давнее, но все же…
Вернувшись в управление, Кнутас вдруг почувствовал, что жутко проголодался. О том, чтобы ехать домой ужинать, речи быть не могло. Ему хотелось немедленно созвать совещание и обсудить новые сведения. Он позвонил домой и сообщил, что задержится допоздна.
Его замечательная жена восприняла это спокойно. С привязанностью к уютным семейным трапезам за общим столом она распрощалась много лет назад. Возможно, именно поэтому их брак оказался таким счастливым. У каждого из них имелись свои интересы в жизни, ни один не требовал от другого быть вместе каждую секунду. Это существенно облегчало совместную жизнь.
Сотрудники криминальной полиции, остававшиеся в отделе, заказали пиццу на всех из ближайшего заведения. Жуя, Кнутас кратко доложил о своей беседе с Кристианом Нурдстрёмом и о романе Хелены Хиллерстрём с учителем физкультуры Яном Хагманом, который случайно всплыл в этом разговоре.
— Как ты сказал — Хагман? — воскликнула Карин. — Мы же встречались с ним совсем недавно. Выезжали на место происшествия в Грётлингбу. — Она повернулась к Томасу Витбергу. — Помнишь? Его жена покончила с собой.
— Ах да, это было несколько месяцев назад. Она повесилась. Очень странный старикашка — замкнутый, угрюмый. Помнится, нас поразило, что он даже не потрудился изобразить огорчение или удивление по поводу того, что его жена покончила с собой.
— Разумеется, мы провели дознание, — проговорила Карин. — Но все подтверждало самоубийство, а когда пришло заключение вскрытия, сомнений не осталось. Она повесилась в сарае у них на участке.
— Мы должны его проверить, — сказал Кнутас.
— Хотя какое отношение Хагман может иметь к этим убийствам? — спросил Витберг. — С тех пор как они с Хеленой встречались, прошло двадцать лет. Не понимаю, зачем тратить время на то, чтобы копаться в такой давней истории? Роман с учителем в гимназии! Черт подери, ей было тридцать пять, когда ее убили!
— Мне тоже кажется, что это несколько притянуто за уши, — пробормотал Норби.
— Не знаю, не знаю, — проговорил Кнутас. — Мне кажется, с Хагманом все же стоит поговорить. А ты как считаешь, Карин?
— Конечно, у нас ведь нет других зацепок. Хотя странно, что во время допросов никто из ее приятелей не упомянул об этом романе с учителем. И почему Нурдстрёму взбрело в голову рассказать об этом именно сейчас?
— Он утверждает, что даже не подумал об этом, — ответил Кнутас, — поскольку это произошло так давно. И никто другой об этом не вспомнил.
Он отодвинул коробку с остатками пиццы.
— Если вернуться к тому, что происходит сейчас, — у нас есть что-нибудь новое по потерпевшим? — уточнила Карин.
— Группа, которая занимается проверкой их прошлого, продолжает работать, — ответил Кнутас. — Кильгорд из Центрального управления едет сюда. Когда я позвонил, он преспокойно спал. Говорит, у него после обеда тихий час.
Норби воздел глаза к небу:
— С ума сойти! Кое-кто успевает отдыхать.
Общее неодобрительное бормотание прервал скрип двери. Мощная фигура Кильгорда заняла весь дверной проем.
— Извините, припозднился. — Он бросил заинтересованный взгляд на коробки от пиццы. — А мне остался кусочек?
— Вот, возьми у меня. Мне все равно не съесть, — сказала Карин, пододвигая ему свою коробку.
— Вот спасибо, — пророкотал Кильгорд, скатал в трубочку оставшийся кусок пиццы и впился в него зубами. — Ух ты, как вкусно! — проговорил он, жуя.
Остальные, прервав разговор, зачарованно смотрели на него, забыв на мгновение, зачем собрались.
— Ты же только что пообедал! — сказал Кнутас.
— Ну да, но для кусочка пиццы всегда место найдется, — удовлетворенно проговорил Кильгорд и взял еще. — Ну, так на чем вы остановились? Расскажите мне эту историю с учителем.
Кнутас еще раз пересказал свой разговор с Кристианом Нурдстрёмом.
— Вот это да! Мы вдоль и поперек изучаем жизнь убитых женщин, и слыхом не слыхивали об этом романе, — сказал Кильгорд. — Насколько я понимаю, она много с кем встречалась, но все же не с учителями. То есть это было совсем давно, еще в гимназии?
— Да. Судя по всему, роман начался во время осеннего семестра на втором курсе. По словам Нурдстрёма, они планировали встретиться в рождественские каникулы. Их отношения продолжались весь весенний семестр и прервались где-то в начале лета. Учитель, этот самый Ян Хагман, был женат, имел детей и, судя по всему, решил остаться в семье. К осени он перешел в другую школу.
— А мы знаем про него, где он сейчас находится? Он проживает на острове? — спросил Кильгорд, оглядывая пустые коробки на столе в поисках остатков.
— Да, он живет в южной части Готланда. Якобсон и Витберг ездили к нему несколько месяцев назад. Его жена покончила с собой.
— Ну надо же! — воскликнул Кильгорд, его брови поползли вверх. — Стало быть, мужик теперь вдовец! А сколько ему лет?
— Когда у них все это началось, Хагману перевалило за сорок — он был более чем вдвое старше Хелены. Сейчас ему около шестидесяти.
Вечернее солнце било прямо в окна, волосы детей золотились в его лучах. Эмма склонилась над Филипом и с наслаждением вдохнула. Светлые мягкие волосики защекотали нос.
— Мм, как от тебя вкусно пахнет, мой дорогой мальчик! — проговорила она и склонилась над другой головкой.
У Сары волосы были потемнее и погуще, почти как у нее самой. Такой же глубокий вдох. Такое же легкое щекотание в носу.
— Мм, — проговорила она снова, — и ты тоже замечательно пахнешь, моя сладкая! — Она поцеловала дочь в макушку. — Вы мои дорогие!
Эмма уселась вместе с детьми за столом посреди большой просторной кухни. Во всем доме ей больше всего нравилась эта комната. Они с Улле перестроили ее своими руками. Там, где они сейчас сидели, она готовила. Плитка на полу, красивый кафель над мойкой, плита с вытяжкой и большой стол. Ей нравилось тут готовить, одновременно любуясь садом. Здесь стоял также столик на четверых, подходивший как для завтрака на скорую руку, так и для коктейлей с друзьями перед ужином. Спустившись на две ступеньки вниз, можно было пройти в столовую с дубовым паркетным полом, мощными потолочными балками и массивным старинным обеденным столом. Благодаря окнам со всех сторон, ее цветы в горшках чувствовали себя здесь так же комфортно, как и она сама.
Дети сидели на высоких стульчиках, запивая булочки с корицей сладким какао. Это была компенсация за шампунь, попавший в глаза, и за холодную и горячую воду, которой мама попеременно обливала их во время недавнего купания.
Пока они ели, Эмма наблюдала за ними. Сара, ей семь, она только что закончила первый класс. Веселая, общая любимица, и в школе учится легко. Темные глаза и румяные щечки. «Пока у нее все хорошо, слава богу», — подумала Эмма и перевела взгляд на Филипа. Ему шесть. Светловолосый, светлокожий, голубые глаза и ямочки на щеках. Добрый, но шкодливый. Разница между детьми чуть больше года. Теперь она очень этому рада.
Поначалу было тяжело — по младенцу на каждой руке. Сара даже не начала ходить, когда родился Филип. Тогда Эмма еще училась на последнем курсе педагогического. Сейчас ей даже трудно представить, как она справлялась, с ребенком у груди и еще одним под сердцем. Но как-то выдержала, конечно же благодаря помощи и поддержке Улле. Он тоже учился на последнем курсе, изучал экономику. Они учились по очереди — пока один сидел с детьми, второй готовился к экзаменам. Туговато приходилось — напряженная учеба, дети, материальные проблемы. Тогда они снимали квартиру в Стокгольме. С невольной улыбкой она вспомнила, как шла в универсам, волоча за собой двойную коляску, чтобы купить на распродаже помятые и лопнувшие помидоры. Как они использовали марлю вместо одноразовых подгузников, чтобы сэкономить деньги и сократить количество отходов. По вечерам они сидели перед телевизором, Улле сворачивал подгузники, а она кормила грудью. Им приходилось вкалывать день и ночь. Но они любили и с радостью делили все пополам.
Тогда она думала, что они вместе до гробовой доски. Теперь ее уверенность поколебалась.
Сара сладко зевнула. Восемь часов, пора ложиться. Почистив с детьми зубы, почитав им на ночь сказку и поцеловав каждого в щечку, Эмма уселась в кресло в гостиной. Телевизор включать не хотелось. Посмотрела в окно: солнце стояло еще высоко. «Даже странно, как все меняется в зависимости от света, — подумала она. — Сейчас, когда сад залит солнцем, как-то странно загонять детей в постель. А в декабре и в четыре уже можно было бы укладываться».
