Лаврентий Павлович, играя в демократизм, частенько разрешал подчиненным спорить с собой.
— Товарищ Скороспелка, вы забываете о том, что смертная казнь у нас отменена и нам следует действовать в рамках социалистической законности, — мягко пожурил он оратора.
Следующим на трибуну поднялся тощий, сутуловатый, большеголовый полковник, похожий на гриб на тонкой ножке. От волнения полковник долго сморкался у микрофона в белый платок. По бледному незагорелому лицу можно было понять, что место его службы находится в холодных краях. Насморкавшись вволю, полковник запихнул платок глубоко в карман галифе и заговорил неожиданно бодро и уверенно:
— Мы понимаем, что расстреливать не позволено. Да это и не нужно, ведь в нашем распоряжении имеется немало других действенных мер, чтобы привести всех этих урок в чувство.
— Например? — подал голос Лаврентий Павлович, как-то сразу заинтересовавшись выступлением. Про себя Берия уже прозвал полковника Грибом. Тонкая длинная шея напоминала ножку бледной поганки.
Гриб в ответ на вопрос наркома с готовностью отозвался:
— Пожалуйста, все очень просто. Можно держать блатных в карцере, вдвое и втрое превышая установленную норму, — в таких условиях не каждый выживет, многие издохнут быстрее. Самых отъявленных смутьянов можно подсаживать к туберкулезникам, тогда даже здоровый молодой заключенный уже через полгода станет безнадежно больным. Я бы даже создал туберкулезную зону, куда следовало бы направлять особо неблагонадежных. При необходимости можно предложить еще сотни способов борьбы с ворьем. Так что, товарищи, на мой взгляд, расстрел — не единственный возможный способ уничтожения воровской касты.
Берия понимающе закивал. Про себя он уже отметил это предложение как весьма перспективное. Оно, конечно, было так же смертоносно, как кашель туберкулезника, но Лаврентий Павлович всерьез задумался о том, как воплотить его на практике.
Потом выступил крепкий майор с изуродованной левой рукой. Он уверенно взошел на трибуну, ослепил присутствующих ровным рядом металлических зубов и заговорил:
— Все, что здесь предлагал предыдущий товарищ, возможно, и не лишено смысла, но не нужно забывать о том, что воры в законе — это не стадо баранов, которых рогатый козел может повести под топор мясника. Они сильны своей организацией и самодисциплиной. Мы не раз убеждались в том, что им достаточно только бросить клич, как восстание поднимут сразу в десятках зон. Они фанатики, когда речь идет о воровских идеях, они, если потребуется, могут приказать туберкулезникам перецеловать всех охранников, а тогда, извините, на погост придется отнести добрую половину личного состава. Мне думается, что поступать с ворами в законе следует совсем по-иному.
— И как же, товарищ майор? — Берия вперил взгляд в самоуверенного нахала.
Каждый его питомец — большой оригинал, и никогда не известно, что они могут предложить в следующую минуту.
— Очень просто, товарищ Берия! Нужно сделать так, чтобы они сами уничтожили друг друга. Насколько мне известно, на сегодняшний день на зонах насчитывается около пяти тысяч воров в законе…
— Я вижу, что вы хорошо осведомлены, товарищ майор, — мягко прервал его выступление Берия и улыбнулся, едва раздвинув губы: — Это секретные оперативные данные. Продолжайте.
— …Воры в законе сегодня рассредоточены по многим зонам Сибири, Дальнего Востока, Урала, Заполярья. Я же предлагаю сделать вот что. — Выступающий на несколько секунд замолчал, собираясь с мыслями, а потом продолжал так же уверенно: — Нужно создать для воров в законе специализированный лагерь, куда следует перевести их всех и сразу. Я очень хорошо знаю эту публику, каждый из них мнит себя едва ли не пупом земли. Представьте себе, что будет, если мы этих гордецов поместим вместе в тесных переполненных бараках? По воровским законам наказать пахана имеет право только пахан. Если пахана оскорбит кто-то другой, обидчик подлежит немедленному уничтожению. Нам не нужно будет расстреливать воров — они сами перережут друг друга. И тогда в течение месяца мы сможем избавиться от всех воров в законе, а оставшиеся без своих вожаков заключенные сделаются более сговорчивыми. Если выявятся какие-то новые лидеры, то мы сумеем перевести их в тот же лагерь, и история повторится. Вот такое у меня предложение.
Выступающий почтительно кивнул наркому, твердой походкой сошел с трибуны и возвратился на свое место.
— Кто этот майор? — Берия взглядом указал на выступавшего.
Сосед министра — генерал Воронов, который выполнял обязанности референта, отреагировал мгновенно:
— Это начальник колонии номер семьсот двадцать три майор Беспалый.
— Где находится колония?
— Под Воркутой, Лаврентий Павлович.
Генерал Воронов служил при Берии уже четвертый год. За это время он успел основательно изучить привычки своего шефа и знал, что тот интересуется не только красивыми женскими ножками, но и современными техническими разработками, последними достижениями науки. Тем не менее особое пристрастие Берия питал к ГУЛАГу — это ведомство он любил называть своим «детищем». Берия помнил имена и фамилии многих начальников колоний, не забывал даже разжалованных и осужденных, а к некоторым питал нечто вроде привязанности и призывал их для задушевного разговора в Москву каждые полгода. Воронов знал и о том, что трое его предшественников были уволены за «некомпетентность»: вся их провинность заключалась в том, что они не всегда точно и быстро могли ответить на неожиданные вопросы наркома. Воронов догадывался, что свой земной путь они скорее всего закончили в краю вечной мерзлоты. Генерал был из тех, кто умеет извлекать уроки из ошибок других, а потому всегда тщательно готовился ко всякого рода заседаниям и совещаниям и знал о каждом выступавшем куда больше, чем входило в его обязанности. Но к Беспалому у Воронова интерес был особый, так как личность эта была неординарная.
— Что он за человек? Мне показалось, что майор больше похож на уголовника, чем на кадрового офицера. Или, может быть, это издержки профессии, когда начальство очень напоминает своих подопечных? — усмехнулся Берия.
— Вы, как всегда, очень проницательны, Лаврентий Павлович. Этот человек действительно бывший уголовник, и даже более того — он бывший вор в законе! Из беспризорников, отсидел несколько лет, потом Веселовский взял его под свое крыло и стал с ним работать вплотную.
— Веселовский? Это тот, которого расстреляли в тридцать девятом?
— Именно так, Лаврентий Павлович.
— А этот Беспалый очень неглуп, — задумчиво заметил Берия. — Чувствуется, он знает предмет. Значит, вы говорите, что он был вором в законе?
— Так точно, Лаврентий Павлович!
— Пожалуй, он засиделся в майорах. Я хочу, чтобы вы подготовили приказ о присвоении внеочередного звания майору Беспалому. И секретное предписание о предоставлении полковнику Беспалому чрезвычайных полномочий. Пусть он в своем Печорске создаст колонию нового типа, о которой он тут нам так красноречиво говорил. А если не оправдает доверия — вернется туда, откуда вышел…
* * *
И вот теперь, ровно десять лет спустя, Беспалый с пристрастием осматривал зону, которую и так знал как свои пять пальцев. Сначала он прошелся по всему периметру, изучая заграждение из колючей проволоки и лично убеждаясь в том, что все столбы стоят крепко. Высокие сторожевые вышки с пулеметными установками устрашающе торчали из мерзлоты и чем-то напоминали зубы огромного доисторического животного. Бараки тоже были срублены добротно, на века! Беспалый убедился, что они способны дождаться второго пришествия. Следом за ним семенил неуклюжий капитан Морозов.
— Через колючую проволоку пропустить ток, — распорядился Беспалый, обращаясь к капитану. — И такой силы, чтобы разил наповал. Пусть и не помышляют о побеге. Я эту публику знаю отлично: где заметят лазейку, так непременно захотят выскользнуть.
— Будет сделано, товарищ полковник, — подобострастно отозвался капитан.
Он уже успел убедиться, что перечить начальнику неразумно и даже опасно. Несколько дней назад Беспалый за невыполнение приказа собственноручно выбил командиру второго взвода два передних зуба, а старшего лейтенанта Гивина заставил лично выгребать парашу в казарме за то, что тот явился на развод в пьяном виде. Сам начальник лагеря презирал спиртное и даже не курил. Того же самого он требовал от всех своих подчиненных, лишая их последних маленьких радостей. И это при их сером, безрадостном существовании! Поведением, жестами и манерой вести разговор товарищ полковник напоминал самого настоящего блатного. Но каково же было удивление молодого капитана, когда он узнал, что Тимофей Беспалый и в самом деле в прошлом был настоящим вором в законе.
