Через четверть часа Огородников стоял у крыльца больнички, дожидаясь начала приема, но лепила, казалось, заснул летаргическим сном.
– Я только на минутку, – громко сказал Кот, обращаясь к недовольному контингенту.
– Все на минутку... – отозвался кто-то, но Костян его не слышал.
Он поднялся на крыльцо, дернул за ручку двери и, не дожидаясь приглашения, вошел в медсанчасть. Фельдшер Луков сидел за столом у окна и что-то писал.
– Самим не входить, позову, – не отрываясь от писанины, сказал он.
Кот плотно прикрыл за собой дверь и остался стоять у порога. Луков поднял взгляд, положил на исписанную бумажку больничную карту и встал.
– А, это ты, – Луков вышел из-за стола, подбежал к Косте и перешел на шепот, хотя в медсанчасти не было ни души, только их двое. – Чего ты приперся?
– Узнать, что с Шубой, – ответил Кот. – Морозов приходил, сказал, что Колька совсем плох. Будто он мне какое-то письмо просил тебя передать.
– Ты Морозова не слушай. – Сейчас Луков жалел, что до появления Кота не успел сжечь злополучное письмо. – Мало ли чего он наболтает. Письмо... Это он только хотел написать, но не смог. Шагай отсюда. Я тебя умоляю, уходи.
– Где Колька? – Костян не двинулся с места.
– В палате твой Колька, в отдельной палате. – Луков так разволновался, что его пот прошиб. – Лежит себе и болеет. У него сильная простуда после кандея. Теперь вали отсюда.
Кот не двинулся с места. Он вытащил из кармана короткую проволоку, загнутую на конце. Живо вставил этот инструмент в шов рукава своей куртки и выудил оттуда скатанную в тоненькую трубочку купюру. Развернул ее и сунул в ладонь фельдшера.
Несколько секунд Луков тупо разглядывал пятидесятидолларовую банкноту. Выходит, что он должен прямо сейчас принять нелегкое решение. Отказаться от этих денег, огромной суммы по здешним понятиям, или все же рискнуть и пойти навстречу Костяну.
Победила жадность. Луков метнулся к двери, повернул ключ в замке, затем нырнул под стол, отодрал от пола кусок линолеума, спрятал под него сложенную пополам бумажку. И снова бережно уложил линолеум на место. Потом наклонился к ящику стола, вытащил и сунул в руку Коту пару исписанных листочков и фотографию Кольки. Ту самую, где тот был снят вместе с младшей сестрой Дашкой.
– Учти, если об этом письме узнает Чугур, – предупредил Луков Костяна, – то нас с тобой положат в морге на соседних разделочных столах.
– Где Шуба? Дай я к нему пройду. – Костян двинулся в сторону палаты.
– Ни за что! – Луков встал у него на дороге. – Хочешь, забирай деньги обратно. Только все равно не пущу. Чугур сказал, если посторонний кто войдет, кишки из меня выпустит и на них меня же удавит. Я ему верю, он так и сделает. А Колька все равно спит сейчас. Шнифт за зуб даю, спит. Эй, ты куда?
Кот подбежал к столу, вытащил из-под карты больного покрытый луковскими каракулями листок. Медицинская справка о смерти осужденного. Шубин Николай скончался от двухсторонней пневмонии, отягощенной... Кот бросил справку на стол, со зверским видом шагнул к Лукову, в испуге отступившему к стене. Схватил его за грудки, сдавил шею воротником халата с такой силой, что физиономия лепилы покраснела от удушья.
– Ты кому, тварюга, путевку выписал? – прохрипел Кот. Он был вне себя от ярости и в этот момент мог убить кого угодно, хоть самого кума. – Кольке?
Кот ослабил хватку и занес для удара кулак.
– А-а-атпусти, – с трудом перевел дух Луков. – Ты что, офонарел?
– Ну, говори.
– Это кум Кольку уделал, – простонал Луков. – Лично он. А мне через офицера велел быстро оформить все бумаги. И справку выписать. Ее отправят родственникам Шубина. Прямо сегодня.
– Колька жив?
– Жив, жив, – кивнул Луков. – Полчаса, как сознание потерял. То есть, пока жив.
– Что значит пока?
– А то значит, что с такими травмами долго не пыхтят. Ну, еще час. Ну, два... И кранты.
– Что с ним, объясни толком? – Костян отпустил фельдшера.
– Разрывы внутренних органов, – ответил с облегчением Луков, поправляя халат. – Тебе от этого легче? Просто удивительно, как он дотянул до утра. Видно, очень хотел, чтобы это письмо дошло до сестры. Все, теперь топай. Кум припрется с минуты на минуты или еще кто из начальства. Уходи, прошу... Меня же уроют, и тебя заодно. Иди, Костя... Иначе я сам офицера крикну.
Луков, открыв дверь, вытолкал Кота за порог, повернул ключ в замке и упал на стул. Когда он подносил к сигарете огонек зажигалки, руки у него тряслись, будто с дикого перепоя.
* * *
Последние пару дней Дашка ночевала в доме своей бывшей школьной подруги Оксанки Захаровой. Здесь ей выделили отдельную комнату на втором этаже. Большую светлую комнату, о которой можно только мечтать. Широкая кровать с ортопедическим матрасом, стереосистема, стильная мебель из бамбука, на полу вместо ковров разноцветные циновки из тростника. Вокруг дома два гектара земли, старые деревья, альпийские горки, есть даже настоящий родник.
Дашка отпросилась с работы на пять дней не для того, чтобы пожить в этом раю в свое удовольствие. Она решила, что за это время успеет наскрести недостающие тридцать тысяч баксов. Украсть такие деньги в их маленьком городе просто негде, но занять можно. По слухам, отец Оксанки ворочает такими делами, что для него тридцать штук – это так, мелочь на карманные расходы.
Оксанка говорила, что в кармане у отца крупный мясоперерабатывающий комбинат, страховая фирма и еще море разных активов. Их оборот не сосчитать на двенадцатиразрядном калькуляторе. Судя по особняку, где летом вместе с дочерью жил Леонид Иванович, Оксанка если и приврала, то самую малость. В гараже на пять машин – только породистые иномарки. Костюмы Захаров носит покупные, но покупает их даже не в московских бутиках, а летает за шмотками в Лондон или Рим. Не мужик, а куль с деньгами. И сотенные валятся прямо из ширинки. Тридцать штук можно выдоить из него одной левой.
Главное, с того боку подойти к Леониду Ивановичу, ведь к дойной корове тоже надо знать, как подступиться. Иначе так лягнет, что на век дурой останешься. И еще надо заранее выстроить схему будущего разговора, найти такие простые и убедительные слова, чтобы Захаров не смог отказать. Второй день Дашка только тем и занималась, что искала подходы к богатому папашке. Наконец решила, что можно попросить денег через Оксанку.
Дашка завела с ней разговор за завтраком, когда кухарка куда-то вышла, и они остались одни на кухне. Дашка в нескольких фразах обрисовала положение, провела ладонью по горлу и добавила:
– Вот так бабки нужны. Оксан, у твоего отца можно денег занять?
– Сколько? – Оксанка сосредоточенно жевала кусок хлеба, намазанный маслом и джемом. – Много? Если немного, ты бы у меня попросила.
– Ровно тридцати штук не хватает, – выпалила Дашка. – У меня есть семьдесят, а нужно сто.
– Я попробую поговорить, – ответила Оксанка, – но ничего не обещаю. Это все от его настроения зависит. Если есть свободные деньги – может дать.
– Ты уж поговори, попробуй. Просто даже не знаю, как без этих денег Кольку из зоны вытащить. Семьдесят тысяч не та сумма. Тамошний начальник может не клюнуть на такие деньги.
– А с чего ты решила, что все выгорит? Ты сунешь взятку, и перед Колькой прямо сей момент ворота распахнутся? Выходите, пожалуйста. Сделайте такое одолжение. Да еще билет на поезд купят. В мягкий вагон.
– Я уже говорила. Весной был тут один мужик, который вместе с Колькой сидел. Этот Чуев говорит, что такие случаи бывали. Надо только предложить такие деньги, от которых Чугур не сможет отказаться.
– Чугур?
– Да, это такая дурацкая фамилия у заместителя начальника колонии по режиму. Говорят, что он за деньги все сделает. Только надо собрать сто штук.
– А тебе в голову не приходило, что этот Чугур может бабки хапнуть, – Оксанка вытерла губы салфеткой, – а потом скажет, что тебя видит первый раз в жизни. Крутанет динаму. И ты голая. Одни долги.
– Не крутанет. Обосрется. А ты Леонида Ивановича сегодня видела?
– Видела. Он какого-то звонка ждет. Никуда ехать не собирался.
– И как у него настроение?
– Выше среднего, – ответила Оксанка. – Даже улыбнулся. Вообще-то он редко улыбается.
– Может, сейчас самый момент? – Дашка допила кофе и потерла ладони. – Ну, чтобы к нему подвалить насчет денег? Попробуешь? Авось, выгорит.
– Рискну здоровьем, – голос Оксанки звучал тускло. – Но не сейчас.
* * *
После завтрака Дашка переоделась в рабочий комбинезон, ножом срезала верх у канистры из-под стеклоочистителя. Залезла под свою "хонду", стоявшую на садовой дорожке под березой недалеко от гаража и, отвернув гайку, слила отработанное масло в эту емкость.
Оксанка с праздным видом бродила вокруг машины. День впереди маячил пустой, надо придумать, чем себя занять вечером.
– У меня прямо паранойя, – громко говорила Оксанка. – Мне все кажется, что парни со мной знакомятся из-за отцовых денег. А нормального чувака найти трудно. Я тут на одного прямо запала. Весь из себя. Симпатичный, как киноактер. Звоню ему с утра до вечера. А он все на тренажерах качается.
