Евгений Сухов - Капкан для медвежатника

–  Значит, секретные документы еще не ушли за границу, – сделал вывод Григорий Васильевич. – И имеется надежда их вернуть.

–  Надежда всегда имеется, – философски заметил Пал Палыч. – Ибо что есть человек без надежды? – Он впервые пристально посмотрел в глаза Аристову. – Человек без надежды есть не что иное, как живой труп...

–  Но у нас с вами был уговор! – Человек в котелке и лихо закрученных усах начинал раздражаться и нервически затеребил полу сюртука. – А теперь вы решительно отказываетесь от своих слов.

–  Я не отказываюсь, господин Сорокин, – отрезала Кити. – Просто документы, что у меня на руках, стоят много дороже. К тому же изъять их оказалось делом весьма дорогостоящим и очень сложным, сложнее, чем нами предполагалось ранее, когда мы с вами договаривались о цене. Под подозрение попал один человек, для меня дорогой, и еще неизвестно, чем кончится это предприятие. А другой человек, – Кити притворно вздохнула, – тоже мне не чужой, отправился на каторгу...

–  Ну, хорошо, хорошо, – начал сдаваться человек в котелке, – сколько вы хотите за бумаги?

–  Две цены, – не думая долго, ответила Екатерина Вронская. Этот вопрос с Заславским был уже в деталях обговорен, так что оставалось только его озвучить. – Учитывая ранее полученный аванс в двести тысяч, с вас еще... миллион рублей серебром.

–  Это невозможно! – воскликнул усатый, хлопнув себя по ляжкам и даже слегка подпрыгнув на скамейке.

Его возглас привлек несколько прохожих, которые повернули головы в их сторону. Девочка лет пяти в кринолиновом платьице и бантах, прогуливающаяся с няней, выронила лопатку и громко заплакала.

Этот разговор происходил в увитой плющом мраморной беседке на Тверском бульваре близ бьющего длинными струями фонтана, стилизированного под арабский Восток. Сам же бульвар, где вместо английских дорожек, посыпанных гравием, имелись теперь залитые асфальтом тротуары, был заполнен фланирующей публикой, пришедшей сюда с одной целью: на других посмотреть да себя показать.

Вот уж где дарованная государем императором конституция была в действии! На Тверском бульваре можно было встретить и золотые эполеты генералов на мундирах, сплошь увешанных орденами, и латаный сюртучок бедного московского мещанина в стоптанных штиблетах, и умопомрачительные бриллианты на шее и в прическе какой-нибудь барыньки из старинного боярского или княжеского рода, и простую стеклярусную мишуру на ситцевом платье слободской торговки.

Пара-тройка мировых знаменитостей прогуливались в сопровождении почитателей, гордо лорнируя окружающих. Два тайных советника в вицмундирах, расположившись на лавке, спорили о делах государственной важности, а группка богемы в беретах и касторовых шляпах, некоторые с мольбертами и музыкальными инструментами, держала путь в кондитерскую, дабы пропустить рюмочку-другую под фруктовое бланманже и ягодное мороженое. Ведь что есть для художника свобода творчества? Да свобода ничего не делать!

Франты и франтихи, древние старушенции, уже излишне долго коптящие небо, дети с мамками и няньками, носастые девицы с гувернантками, многочисленные шумные семейства по дюжине и более душ, – все были на Тверском. Ибо это есть место, наиважнейшее для всей Москвы. Бульвар-клуб. Бульвар-манеж. Выставка парижских и итальянских мод. Место встреч и новых знакомств. Цирк и театр одновременно...

–  Тише вы! – прошипела человеку в котелке Кити. – А то ведете себя, как... разгоряченный гимназист.

–  Но это невозможно! – повторил усатый уже тише, оглядевшись по сторонам. – Герберт меня не поймет и подумает, что это я взвинчиваю цену, надеясь отхватить себе кусок пожирнее.

–  Кстати, ваши комиссионные тоже увеличиваются вдвое, – медленно произнесла Вронская, пристально глядя на собеседника. – Не забывайте об этом.

–  Это я понимаю, – не сразу ответил усатый, – но, согласитесь, увеличение цены вдвое может крайне затруднить наши сношения с...

–  Хорошо, устройте мне встречу с Гербертом, – заявили Кити безапелляционным тоном. – Лично мне. Я все объясню ему сама. Надеюсь, в отличие от вас, он меня поймет.

–  Да я-то вас как раз очень хорошо понимаю, – прижал он к груди широкие ладони.

–  Нет, не понимаете, – перебила усатого Екатерина. – Такие документы стоят значительно выше назначенной мною цены.

–  Конечно, – засуетился человек в котелке, – но трудности, с этим связанные...

–  Вы слышали поговорку про труд и рыбку в пруду? – снова перебила усатого Кити. – Так вот, если хотите поймать рыбку – будьте добры, потрудитесь.

–  Гм, – задумался человек в котелке. – Дело в том, что господин Герберт не хочет, чтобы с ним контактировал еще кто-то, кроме меня, – ответил он. – Сам господин Герберт меня об этом неоднократно предупреждал, и, право, мне просто как-то неловко говорить с ним на эту тему. Кроме того, мне кажется...

–  Меня совершенно не интересует, что там вам кажется, – резко ответила Вронская, не дав усатому договорить. – Устройте, – повторила она уже мягче. И еще кротче добавила: – Прошу вас, сударь. И ваши комиссионные ощутимо возрастут.

–  Насколько ощутимо? – осторожно спросил человек в котелке и устремил вопросительный взор на Вронскую.

–  Ну, скажем, на полтора процента.

–  На три, – потребовал усатый.

–  На два, – ответила Екатерина Васильевна и добавила: – Все, господин Сорокин, торг закончен.

Усатый откинулся на спинку скамейки:

–  Хорошо, я попробую. Но я не гарантирую вам эту встречу, поймите меня правильно. Совершенно не гарантирую.

–  Ну, это как раз понятно, – усмехнулась Кити. – Уж коли банковские сейфы не могут гарантировать сохранность секретных документов, то уж вы, – она довольно презрительно посмотрела на человека в котелке, который поежился под этим взглядом, – и подавно не можете ничего гарантировать. – И все же, – Вронская заставила себя мило улыбнуться, – вы все-таки постарайтесь...

Встреча Кити Вронской с Гербертом все же состоялась. В Нескучном саду. Господин немецкий подданный, а вернее, германский резидент в России, находящийся как бы на дипломатической службе, просто так ни с кем не встречался, чтобы не светиться лишний раз перед русской контрразведкой. Однако дело касательно секретных документов относительно «сухопутного крейсера» с гусеничным движителем, наличие которого могло бы привести его страну к главенствующему положению в Тройственном Союзе и в конечном результате к господству во всем мире, было настолько значительным, что Герберт решился на встречу. Естественно, глубоко законспирированную. Не единожды проверившись и не заметив за собой слежки, господин Герберт пришел в Нескучный сад в облике увлеченного своими занятиями естествоиспытателя-ботаника: в коротких брюках, гетрах, панаме и с огромным сачком для ловли бабочек. В руках у него была стеклянная банка, в которой уже трепыхалась бабочка-махаон весьма внушительных размеров. На обычно безусом и безбородом лице германского резидента в настоящее время имелась короткая козлиная бородка, похожая на татарскую, и пушистые усы, загнутые кверху. Словом, конспирация была на самом что ни на есть высочайшем уровне! Ну откуда господину Герберту было знать, что невзрачный человечек, что зашел вслед за ним в общественный сортир на Большой Калужской, был лучшим филером полковника Заварзина? И что этот человечек вел незадачливого резидента от самого здания дипломатического представительства и видел его еще в цивильном костюме до того, как Герберт переоделся в сортире в костюм естествоиспытателя? Так что, когда в ворота Нескучного сада вошел естествоиспытатель (в летней панаме и с большим ботаническим сачком), следом за ним, на должном и не вызывающим подозрения расстоянии, зашел и невзрачный человечек в столь же неказистом костюме и с незапоминающимся лицом.

Ворота Нескучного сада, как обычно, символизировали изобилие и благополучие. Что ж, это и неудивительно, поскольку владели «Нескучным» Демидовы, Орловы, Трубецкие, Шаховские, Голицыны и даже сам император Николай Павлович – господа далеко не бедные, благополучно живущие в изобилии. За воротами имелось все, что положено иметь публичному саду: фонтан, цветники, конный манеж, беседки и аллеи, ведущие к Летнему дворцу.

Ботанизирующий естествоиспытатель, заметив вдруг порхающую бабочку, погнался за ней и пропал в чаще деревьев. Филер полковника Заварзина обеспокоился и поспешил за ним, не обратив внимания на барышню, в одиночестве прогуливающуюся по боковой аллее. Она была красивая и яркая, большие глаза девицы излучали свет и некоторую мечтательность, и лишь жесткие складочки возле губ говорили о наличии непростого характера и о том, что эта женщина знает, чего хочет, и будет добиваться желаемого всеми доступными (и недоступными) способами. Чуть поодаль, изредка бросая быстрые взгляды в ее сторону, дефилировал по аллее франтоватый молодой человек с тросточкой, надев на лицо маску скучающего денди. Это был человек Аристова, осуществляющий одну из основных функций сыскных отделений, а именно наружное наблюдение за «объектом».