— Сейчас начнёт болтаться по вагонам… К женщинам смотри не приставай! С поезда снимут тебя дурака, здесь в Европу едут. Всё равно красивее меня никто не позарится!
— Я за чаем, — вот и осуществил свою мечту Эдуард.
С тех пор сосед появлялся периодически, снабжая купе напитками, едой и разовыми средствами личной гигиены, оправдывая своё военное происхождение — «прапорщик».
Поезд час за часом отбивал свой привычный железнодорожный ритм. Альт и компактная дорожная сумка плавно покачивались почти под потолком в небольшой багажной нише.
В четыре часа пополудни, замученная подробными рассказами о бурной семейной жизни, Ева по совету крепкого попутчика Сергея, чтобы приподнять рейтинг наземного транспорта перед воздушным, торопливо покинула купе и направилась в вагон-ресторан.
За единственный свободный столик на четыре персоны у большого окна светло-русая евро-пассажирка с выразительными зелеными глазами присела под любопытные взгляды немногочисленных соотечественников и иностранцев. Когда куриная грудка в апельсиновом маринаде с запечённой грушей и Шардоне уже стояли на красной сервировочной салфетке, более того лакомый кусочек птицы был готов отправиться по назначению, над ухом прозвучало:
— Не возражаешь? — и напротив приземлился уверенный худощавый мужчина средних лет с бородкой-эспаньолкой.
— А мы на ты? Не припомню.
— Знакомы, знакомы. Фестиваль в Муроме три года назад…
Ева пролистала воспоминания провинциальных гастролей трёхлетней давности. Единственное, что осталось именно от той поездки, так это водитель автокара. Откровенный неврастеник вёл машину рывками. Когда авто резко срывалась с места, пассажирам казалось, что они вот-вот вылетят на креслах в задние двери и по инерции, планируя, проследуют за транспортным средством. А после неожиданного торможения у большого рекламного щита, на котором крупным шрифтом вещалось «Небо для всех одно!» и чуть ниже подпись рекламодателя «Агентство ритуальных услуг», пассажиры-музыканты, вдавившись впереди стоящие кресла, вдруг стали молиться всем богам сразу… Точно! Там сидел этот, как его… Бороды не было!
— Помню, фестиваль народной музыки… Я с саксофоном и контрабасист — чуждые элементы под лён, лапти, балалайки… — и кусочек курочки все же лег на язык.
Кстати, «бородка» заплатил только толстяку с контрабасом. Да и то после слов: «Тогда тащи сам, гад!», когда тощий продюсер был придавлен внушительным инструментом.
— Слушай, у меня хороший проект выгорает в Ницце, ты в него вписываешься идеально… — эспаньолка заходила вверх-вниз.
— Я бесплатно больше не работаю, — глоток Шардоне уравновесил лёгкое раздражение от никчёмного диалога.
Уговоры продолжались до последней капли. Собеседнику доставили на белом большом блюде эскалоп. А за окном проплывали живописные пейзажи под теперь уже монолог «бородки», обещавшего ещё и золотые горы. Ева щёлкнула по экрану айфона, вот уже сорок минут она откровенно пропускала болтовню о насильственном трудоустройстве, и реакции ноль: «Зануда!»
Двери вагона-ресторана распахнулись, и в поиске, куда бросить своё бренное тело, возник попутчик из соседнего купе — Антон.
— Пристаёт? Может помочь изменить имидж, нанести, так сказать, естественный макияж в область глаз? — он занял место рядом с мнимым продюсером, хлопнув твёрдой рукой с часами швейцарской марки Richard Mille по плечу «бородки-эспаньолки».
— Да, не стоит. Случайная встреча со старым знакомым.
И со словами: «Тогда давай, друг, жахнем виски за твоего цирюльника и мою одноразовую бритву!», — Антон сделал заказ в 87 евро, чем вызвал глубокое уважение сотрапезника и желание общаться. После пары мужских стопок Ева ретировалась под обещание «нового спонсора», что контракт они обсудят позже.
— Я позвоню! — и «бородка» лихо нащёлкал в память смартфона произвольно названный Евой номер.
Кокетливо хихикая, Людмила отложила газету с крупным заголовком «Знаменитые кражи алмазов…», едва «скрипачка» вернулась в родное купе. С попутчиком Сергеем явно не было скучно.
— Представляешь, мой опять!..
Как говорила Люда, у Эдика был «ёрш» в одном месте. К обеду его знал почти весь поезд: где-то успел повздорить с денежным белорусом, а потом с ним же опрокинул по стопочке коньячку, где-то закатил скандал проводнице и тут же загладил конфликт, прихватив парочку пакетиков чая. И, наконец, на остановке в Минске «звезда» ворвался собственной персоной:
— Людочка, открывай окно! — и сам опустил раму в узком вагонном коридорчике. — Клава, Клава! — крикнул он. — Картошечки горячей сделай!
— Щас, до Нюрки добегу и вернусь! Не закрывай! — донёсся с перрона удаляющийся женский голос.
На платформе как обычно перед отправлением была лёгкая суета, Антон и Сергей из соседнего купе заинтересованно беседовали, затягиваясь содержимым новой пачки. Вдоль вагона медленно проследовал люксовский пассажир в дорогом тёмно-коричневом костюме и с тростью. Мужчина лет шестидесяти в сопровождении одинаковых денди приостановился у проводницы и, узнав, что это вагон второго класса, проследовал дальше.
— Смотри! — Эдик кивнул Еве. — Во как надо жить! Идёшь, а за тобой чемоданы возят…
— Какие чемоданы? Скорее всего он налегке… Зачем ему багаж?
После «поезд № 17 отправляется через 5 минут» немногочисленный людской поток совсем иссяк, и знакомые пассажиры заполнили рукав коридора, чтобы разойтись по купе.
Неожиданно для шустрого соседа вагон вздрогнул и медленно тронулся. Эдик засуетился под удивлённый взгляд Антона, выхватил из рук жены сотку и вдруг улькнулся в узкий проём окна, при этом крикнув:
— Тоха, держи! — мужчина едва успел схватить попутчика за ноги.
За окном, перепрыгивая через чемоданы и сумки, словно кенийский бегун Эзекьель Кембой, неслась Клава с полиэтиленовым мешочком картошки, от которого шёл пар. Вдруг поезд резко затормозил, и рама поползла вверх, пережав ноги «гимнасту» Эдику, Люда тут же самоотверженно повисла на ней, спасая свой будущий отпуск.
— Ой, Клава, давай быстрей! — и горячий гарнир лёг в протянутую мужскую ладонь. — А-а-а-а-а! — раздалось на весь перрон.
— Эдуард Сергеевич! Зачем вы так?! Меня ж уволят! — подскочила, причитая, проводница и тоже ухватила за штанину беспокойного пассажира.
Клава ещё гонялась за заработанной соткой, сбиваемой с асфальта ветром, а Эдуард Сергеевич весь потный от перенапряжения уже лежал на нижней полке, причитая:
— Надо же, чуть не умер! Всё для тебя, Людочка!
Через час прапорщик был уже в строю и опять исчез в темноте тамбура, а появился часа через три, когда его Людмила собирала вещи, чтобы в полночь навсегда покинуть поезд евро класса.
В проёме двери периодически «тело»-портировался из первого класса во второй бородатый «работодатель», но Ева в наушниках, поджав ноги, сидела на нижней полке у окна, и доступ к ней был перекрыт суетливыми соседями.
— А что здесь этот крутится? Дай-ка сумку-то сюда… — Эдик отстранил от входа в купе жену.
— Да, нужна ему твоя сумка! К Еве дорожку топчет. Все вы только за порог и сразу холостые…
— Эх, Ева! — хохотнул, потрясся указательным пальцем, Эдуард Сергеевич. — Что-то не нравится он мне. В армии, дать пить, не служил, бородёнка смешная как у козла… Ха-ха! Его бы нашим дембелям… С тазом воды сто приседаний…
— Молчи уж, мачо! Мужчина модный с деньгами — следит за собой…
Ева взглядом мельком зацепила бланк договора в руках «бородки-эспаньолки»: «Да, он сумасшедший!»
Поезд подъезжал к станции «Брест-Центральный», чтобы поменять колею и не только…
Пассажиры стояли гуськом друг за другом, ожидая, когда проводница откроет двери, и вдруг какое-то движение за спиной привлекло Еву: аккуратно оттесняя других, к ней пробирался «работодатель».
— Соседи, выходят? Я к тебе перееду после таможни. Всё обсудим… — показал ручкой на бумаги он.
Ева вдруг как-то занервничала: «Надоел!», — и сильно обхватила ладонью запястье Эдика, что тот даже обернулся.
— Ты так заботился обо мне, — вполголоса проговорила она ему. — Услуга за услугу! Видишь, тот… с бородкой? — Эдик кивнул в ответ. — Он очень не корректно отзывался о Людочкиных бёдрах. Я бы сказала, это звучало довольно пошло… И даже выпросил номер телефона у твоей жены… Но, тссс!
Шустрый Эдик отреагировал молниеносно: пихнув сумку супруге и крикнув «Посторонись!», он, за что-то зацепившись, раскачался на руках и приземлился ногами в грудь ничего непонимающего «обидчика», сбив его на коврик вагона со словами: «Так вот зачем ты, хмырь, в купе лез!» Завязалась потасовка.
— Что вы себе позволяете! — отбивался «бородка-эспаньолка», когда прапорщик тряс его за грудки. — Мне нужно пройти!
— Я вас маньяков издалека чую! Людочка! — орал Эдик. — Иди сюда! Он сейчас прощение просить будет! Вот тебе моя жена, вот!.. — совал он кукиш в нос возмущенному пассажиру.
