Он снял трубку и позвонил Дженни в приемную: —Дорогуша, дайте мне кабинет мистера Колдуэлла. — А Молли By, секретарше Колдуэлла, он сказал: — Это Нат, Молли. Мне нужно поговорить с шефом. Очень важно.
— Я как раз хотела вам звонить, — голос Молли ничего не выражал. — Он вас ждет.
Кабинет Колдуэлла занимал огромную, импозантную угловую комнату. Сам Колдуэлл был маленьким худым человечком с редкими прилизанными седыми волосами, блеклыми голубыми глазами и маленькими, хрупкими ручками. Он всегда был собран, спокоен и пунктуален, а в вопросах, связанных с искусством, строительством и архитектурой, — непримирим. Когда Нат постучал и вошел, он стоял у окна и смотрел вниз, на силуэт города.
Садитесь, — сказал он Нату, но сам неподвижно и молча продолжал стоять у окна.
Нат сел и стал ждать.
— Фарос, знаменитый маяк в Александрии, — начал Колдуэлл, — тысячу лет указывал кораблям путь прохода в Нил.
Тут он повернулся лицом к Нату. Теперь был виден только его силуэт, крошечный на фоне бескрайнего неба.
— Недавно я познакомился с капитаном лайнера «Франс». Он мне сказал, что первый кусочек Америки, который он видит, приплывая с востока, — это вершина нашей Башни, здания, которое мы спроектировали и за строительством которой наблюдали. Он назвал ее Фаросом нашего времени.
Колдуэлл подошел к столу и сел. Теперь Нат ясно видел его лицо: оно ничего не выражало. На столе перед Колдуэллом лежала пачка ксерокопий.
— Что это вы натворили, Нат?
— Не знаю, мистер Колдуэлл.
Колдуэлл показал на бумаги:
— Вы это видели?
— Видел. И уже говорил с Гиддингсом.
Пауза.
— Поправка: уже выслушал Гиддингса.
Снова пауза.
– Чтобы все было ясно, – это не мои подписи. Без ведома Льюиса я не вмешиваюсь ни в какие вопросы по электрической части. «Джозеф Льюис и компания», электротехническая фирма. – У Ната было абсурдное ощущение, что он разговаривает сам с собой.
– Я не вмешиваюсь, – сказал Колдуэлл, – в этом контексте не звучит. Теоретически без Льюиса никто бы ничего не менял. Но ведь кто-то одобрил изменения, и все говорит о том, что сделано это по поручению нашей конторы, ведущей надзор за проектом.
Все было сказано четко, логично и точно.
– Да, сэр, – ответил Нат, как маленький мальчик в кабинете директора школы, но что еще он мог сказать? Отчаяние овладело им, он физически ощущал мощное давление.
– Но почему от моего имени? – спросил Нат.
Колдуэлл молча окинул его взглядом:
– Что вы хотите этим сказать?
– Почему там не стоит подпись Льюиса или одного из его людей? Это было бы логичнее и не так опасно, если кто-то начнет задавать вопросы.
– По мнению Уилла Гиддингса никто ни о чем не спрашивал, – ответил Колдуэлл и ткнул пальцем в кучу копий. – Это выплыло наружу только сегодня.
– В таком случае, – предположил Нат, – неизвестно, были ли эти изменения вообще проведены.
– Были проведены, не были проведены, – рассердился Колдуэлл. – Повторяю, эти фразы сегодня не звучат. – Он на несколько мгновений замолчал и задумался.
– Я согласен с вами в том, – сказал он наконец, – что неизвестно, были ли эти изменения на самом деле проведены. Точно так же неизвестно, к чему это может привести.
Он внимательно наблюдал за Натом:
– Думаю, вы лучше это выясните, а?
– Да, – Нат помолчал. – И заодно выясню еще кое-что.
– Например?
– Прежде всего, зачем кто-то все это затеял. Почему там стоит моя подпись. Кто...
– Эти вопросы могут подождать, – ответил Колдуэлл. – Я понимаю, что у вас здесь личные интересы, но я их не разделяю. Мои интересы – наша Башня и доброе имя фирмы, – и после паузы он добавил: – Вам ясно?
– Да, мистер Колдуэлл, – ответил Нат, хотя ответами, подобными этому, он уже был сыт по горло.
По пути из кабинета Колдуэлла Нат прошел мимо стола Молли Ву – маленькой и хрупкой, как девочка, но умной и сообразительной, которая вопросительно взглянула на него:
– Неприятности, да?
– Да, – подтвердил Нат. – Целая куча.
Он как раз начинал соображать, к чему может привести невероятное множество сочетаний и комбинаций, которые возникают в результате отступления от точно рассчитанной и сложно переплетенной разводки электрического монтажа.
– И главное, – продолжал он, – я сейчас понятия не имею, с какого конца начать.
При этом он не лгал.
– И самая длинная дорога начинается с первого шага, – ответила Молли. – Не имею понятия, это Конфуций или председатель Мао, можете выбрать сами.
Нат вернулся в свой кабинет, сел и уставился на чертежи, приколотые к стенам, и на груду копий с утвержденными изменениями, которые лежали на его столе. Все вместе они представляли взрывоопасную смесь; неважно, он подписал их или нет. Важно, что они были предложены оформлены, а возможно, и проведены, что в результате возник прокол, по выражению Гиддингса, там, где он недопустим, и произошли замены, которых быть не должно. Почему?
«Так вопрос не стоит, – одернул он себя. – Сейчас нужно заниматься не причинами, а последствиями. И есть только одно место, где это можно выяснить».
Он собрал копии извещений об изменениях, затолкал их в конверт, а конверт положил в карман. У стола Дженни он задержался только для того, чтобы сказать:
– Я иду в Башню, лапушка. Вряд ли меня там можно будет найти. Я позвоню сам.
Солнце стояло уже так высоко, что проникало даже через лес зданий на Тауэр-плаза, где были расставлены полицейские заграждения, разделяющие пространство на две большие половины, между которыми был оставлен проход от тротуара до временного помоста у входа.
– Здесь будут выходить из машин все эти шишки, – сказал постовой Шэннон, – и будут одаривать всех улыбками, шествуя как короли на эстраду...
– Где будут нести всю ту же ерунду, – добавил Барнс. – Будут превозносить Родину, Соединенные Штаты Америки и неукротимые дерзания человечества. А все эти политики будут стараться урвать хоть немного голосов... – Он запнулся и виновато улыбнулся.
– Ты все это говоришь потому, – тоже улыбаясь, предположил Шэннон, – что ты против королей и королев, а я от них просто без ума. Только представь себе, что на земле жили бы только маленькие серенькие людишки и никаких гигантов, которые в состоянии воплотить свои мечты в реальность, никаких великих событий, остающихся в памяти, никаких величественных зданий, вроде этой Башни, заслоняющей солнце. Что ты скажешь на это, Фрэнк?
– Это было бы к лучшему.
– Ты слишком много смотришь в книги и набираешься из них всяких глупостей.
Движением руки Шэннон обвел сверкающее здание:
– А тебе не хотелось бы участвовать в подобной стройке? В создании такой величественной, ослепительной Башни, устремленной к небу, и увидеть свое имя на бронзовой табличке, где бы было увековечено, что это и твоих рук дело? Тебе бы это понравилось?
– Генеральный подрядчик, – прочитал Барнс, – Бертран Макгроу и компания. – Он уже снова улыбался, на этот раз с нескрываемым весельем, – Ирландцы знают в этом толк, а? Думаешь, Макгроу выбился в люди по-честному?
– А ты, образина черномазая?
– А то нет, масса, а то нет!
Они расхохотались.
– Я случайно знаком с Бертом Макгроу, – сказал Шэннон. – Он мужик что надо. В день святого Патрика на Пятой авеню...
– Играет на дудке, да?
– На волынке, – поправил его Шэннон. – Волынка это тебе не рояль или скрипка и всякая прочая ерунда.
Он помолчал:
– Сегодня днем Берт Макгроу тоже будет здесь. На его месте я бы обязательно пришел, чтобы урвать свою долю славы.
– А я бы лучше куда-нибудь спрятался, – сказал Барнс и добавил: – Чтобы не дразнить Господа и не бояться божьего гнева. Знаешь, человек стучит по дереву: как бы чего не вышло.
Шэннон на миг задумался, потом рассмеялся:
– Я же говорю, Фрэнк, ты помешался на книжках. Что твой Бог может сделать этому великолепному сооружению?
– Это здание как живое, – сказал себе Джон Коннорс, – его дыхание почти ощутимо. Физически.
Звук его шагов разносился по пустым коридорам и лестницам, и всюду на него слепо пялились только запертые двери, но из вентиляции было слышно, как здание дышит. Джон Коннорс ощущал, как глубоко внутри в теле здания пульсирует жизнь, и прикидывал, не побаивается ли в глубине души этот живой исполин.
Кого? Его? А почему бы и нет? Эта мысль доставляла ему удовольствие. Она возбуждала. По сравнению с этой титанической постройкой он сам – всего лишь песчинка, но сила в его руках; шагая с сумкой инструмента в руках, прислушиваясь к звуку своих шагов и водовороту своих мыслей, он ощущал эту силу в полной мере.
Нат прошел несколько кварталов, отделявших «Башню мира» от конторы Колдуэлла, и эта прогулка немного притушила его обиду и злость.
