– Кроме самого плана меня интересуют еще коммуникации: вентиляция, трубы, стояки и все такое.
– Не проблема. Я пока дожидался закрытия, разведал там чуть ли не каждый сантиметр.
Копоть достал из кармана блокнот, ручку и положил перед другом.
– Валяй, живописуй…
Через пять минут перед Копотем лежал подробный план всех этажей.
– Ну, Пашка, ты даешь. Прямо как в шпионских фильмах – схемы секретных военных баз, по пунктику. Я бы тоже не прочь такую память заиметь – где купил, колись? – Николай весело подмигнул польщенному похвалой другу. – Теперь мы им устроим такое шоу, что все местные телеканалы нас с руками оторвут. Такую заваруху устроим, чтоб каждой мрази в полицейских погонах небо с овчинку показалось и каждый житель этого городишка узнал, что у них тут под носом творится и что за люди защищают их от бандитов.
– Я не понял – это сейчас тост был? – спросил Павел. – А хоть бы и так! – друзья чокнулись, выпили и продолжили посиделки.
Гандыбин сидел на кухне в домашнем халате и угрюмо смотрел в огромный экран, занимавший почти четверть стены. По телевизору показывали старый советский фильм про милицию. Перед подполковником стояла початая бутылка виски и наполовину полный стакан с кубиком льда. Подполковник периодически отхлебывал пахнущее самогоном пойло и тяжело вздыхал. Ему хотелось напиться до полного забытья, но алкоголь растворялся внутри, как вода, не оставляя ни теплоты в желудке, ни тяжести в голове.
Тамара поднялась с постели совсем другим человеком. То, что она прочла в документах, не оставляло сомнений в правоте молодого незнакомца. Но пока что у нее накопилось больше вопросов, чем ответов. После долгих размышлений девушка решила все проверить сама. Она быстро оделась, проверила, на месте ли подаренный грабителем маленький телефон, наложила легкий макияж и спрятала в сумочку бумаги. Оглянулась по комнате – не забыла ли чего. У Тамары вдруг появилось ощущение, что прежней жизни настал конец, что она видит эту комнату, возможно, в последний раз. Девушка быстро навела порядок, еще раз посмотрела на свою кровать с плюшевым медведем – маминым подарком, с которым засыпала с пяти лет, фотографии с мамой на столе и с папой на стенах – и тихо вышла, затворив за собой дверь. Она осторожно спустилась вниз по ступенькам и выглянула из-за угла в кухню. Отец сидел к ней спиной и, похоже, опять пил, пялясь в экран телевизора. Потом медленно нажала на ручку входной двери, легко и быстро выбежала по дорожке к гаражу, отперла его и забралась в машину. Повернула ключ в замке зажигания, мягко подъехала к воротам.
Услышав на улице шум, Гандыбин тяжело поднялся и вышел из дома. Дочь как раз выехала за ворота и нажала на кнопку – они автоматически закрылись. Машина Гандыбиной-младшей сорвалась с места и исчезла за поворотом.
– Ч-черт! – зло выругался подполковник. – Пусть только вернется – я ей устрою кузькину мать.
Он сердито пнул ногой кованую решетку поручней и вернулся обратно к своему телевизору и своему виски. На душе стало еще муторней, чем прежде. На огромном голубом экране – хорошие милиционеры повязали плохих бандитов. Хмыкнув, Гандыбин опрокинул в себя новую порцию пойла.
А Тамара между тем уже спрашивала по телефону мифическую тетю Броню. В трубке приятный мужской голос ответил:
– Что-то поздненько вы, Тамара! Я уж начал опасаться, что не позвоните, да еще и отцовым ищейкам сдадите…
– А если б и так?
– Ну, во-первых, не получилось бы. Я как тот Колобок – и от бабушки ушел, и от дедушки ушел, а от серпуховских полицейских – и подавно уйду. А во-вторых, я ведь не ошибся в вас, не так ли? Вы хотите знать все – и как можно скорее?
– Вы опять угадали, молодой человек. Как, кстати, мне вас величать – а то неудобно как-то, вы меня знаете, а я вас – нет.
– Называйте Леонидом. Встреча – через полчаса у регистратуры горбольницы. – Тома взглянула на часы: до лечебницы, по ее расчетам, оставалось ехать ровно тридцать минут.
– Как вы догадались, где я? – девушка не знала, негодовать ей или удивляться. Вдруг это маньяк, напичкавший ее машину камерами и прослушками?
– Тома, будьте проще, я обычный маг и чародей, – ответил на невысказанный вопрос девушки загадочный Леонид. – К спецслужбам отношения не имею и скорее дам отрезать себе руку, чем позволю себе вас обидеть. Значит, до встречи?
– До встречи… – Тамара поймала себя на мысли, что сидит и глупо улыбается в трубку, и поняла, что с нетерпением ждет встречи не так со своим настоящим отцом, как с этим веселым незнакомцем.* * *
В приемном отделении было людно – яблоку негде упасть. Туда-сюда сновали медсестры с каталками, стопками папок и рентгенограммами, врачи – обычно налегке. У окошка регистратуры молодая женщина, рыдая, умоляла пустить ее к мужу. На скамейке у входа сидел мужчина, стеклянными глазами уставившись в стену напротив, и качал на перевязи забинтованную руку. Тамара вглядывалась в каждое лицо у регистратуры – но Леонида среди них не было. «А, плевать – наверное, еще один спектакль с конспирацией», – подумала девушка. Подошла к окошку и назвала имя и фамилию своего настоящего отца.
– А вы кем ему приходитесь? – спросила женщина, строго посмотрев на нее поверх очков.
– Дочь, – с волнением произнесла Тамара.
Женщина защелкала пальцами по клавиатуре, посмотрела на монитор.
– Второй этаж, реанимация. Двадцать третья палата. Только белый халат набросьте – без него вас туда не пустят, – она показала пальцем в сторону гардероба.
Накинув халат, Тамара поднялась по ступенькам, каждую минуту ожидая появления Леонида, но его все не было. Нашла нужную палату. Дежурившая на этаже медсестра сказала – на свидание у нее десять минут, не больше. Пациент очень слаб, и к нему вообще нельзя пускать посетителей. Но для нее, как для дочери, она сделает исключение.
Тамара перекрестилась, собралась с духом и зашла внутрь. В четырехместной палате царил полумрак. Она минуту постояла, привыкая к темноте. Три из четырех кроватей были заняты молодыми парнями. У одного была перебинтована голова. Второй был забинтован весь, как мумия, и слегка стонал сквозь сон. Третий был совсем молодой, лет семнадцати, к его вене была присоединена капельница, тонкие трубки тянулись из-под простыни к аппарату, еще пара исчезала у больного в ноздрях. Тамару пробил озноб от беспомощности перед лицом таких страданий. Ближе к окну лежал мужчина в годах. Худоба и изможденный вид делали его почти стариком. Глаза больного были закрыты, в венах на руках торчали иглы, по которым из прозрачных трубок поступали лекарства. Рядом, возле головы, попискивал, мигая лампочкой, какой-то аппарат. Тамара подошла к лежащему и несмело прикоснулась к его руке – она была прохладной, сквозь истончившуюся кожу рельефно проступали кровеносные сосуды. У больного дернулась щека. Он с трудом разлепил веки и посмотрел на незнакомую девушку.
– Здравствуйте, – тихо прошептала Тамара.
– Сестричка?
– Нет, я не медсестра. Андрей Иванович?
Мужчина внимательно присмотрелся к незнакомой посетительнице. По имени-отчеству он уже даже и не помнил, когда его в последний раз называли. Тем более что знали его имя всего несколько человек. Круг общения его ограничивался бывшими зэками, которые кроме как Индусом не называли.
– Мы знакомы? – спросил Индус настороженно.
– Нет, мы, возможно, и виделись, но так давно, что это уже не в счет. Вы можете мне ответить на пару вопросов?
– Не знаю. Смотря каких.
Тамара сглотнула подступивший к горлу комок и рассказала мужчине все, что недавно узнала сама от Леонида и что успела прочесть в украденных им документах.
– Да, девочка. Это все – правда, святая. И про жену мою, пусть ей земля будет пухом. И про меня.
У Тамары от волнения перехватило горло – она попробовала набрать в грудь побольше воздуха, но вместо этого просто разрыдалась. Столько боли, одиночества и несправедливости она испытала в этой больничной палате. Ей было жаль себя, жаль этого мужчину, почти одновременно потерявшего жену и дочь, потерявшего саму жизнь – на зонах и в тюрьмах. Ради чего?! Жаль свою бедную мать, которую, она только теперь поняла, все-таки помнила. Тамара пыталась остановиться и не могла, достала из сумочки салфетки, громко высморкалась. А старик с глубокой печалью смотрел на нее, и в черных его глазах стояли слезы.
– Папа, – рыдая, выдавила из себя девушка, гладя его по впалой груди, по морщинистым щекам, пытаясь выучить и запомнить этого родного для себя человека. Ей хотелось броситься ему на шею, обнять по-настоящему, но девушка очень боялась причинить ему хоть малейшую боль – по лицу было видно, что Индус невыразимо страдает.
На самом деле старый вор действительно очень страдал – и не так от физической боли, как от жгучего стыда перед этой красивой молодой девушкой. Его испепеляла мысль, что он, ее отец, не видел первых ее шагов, не водил в первый класс, не помогал решать задачки… Да мало ли что еще делает настоящий отец? А он – кто он такой? Преступник, одинокий, лишний на этом свете старик, который никому не принес счастья, да и сам себе – в тягость.
