Она неожиданно выскочила из-за стола, быстро направилась в угол зала, где сидела старшая, легла грудью на стол, пока та знакомилась с содержанием. Потом обе они скрылись за тяжелой дверью управляющего.
Очередь у окошка застыла.
Из-за двери обе телеграфистки показались уже в сопровождении самого управляющего.
— Где? — управляющий скользнул взглядом по очереди.
Телеграфистки подвели его к окошку, где, ожидая квитанцию, стояла Гезель…
Невзрачная «стекляшка» на берегу, скрывавшая за незавидным фасадом ресторан для посвященных, была знакома Буракову.
Старший оперуполномоченный водной милиции подъехал на новом «Москвиче», который сам вел. Вышел. Несколько секунд смотрел на сверкающую лаком машину.
Сам Бураков выглядел неважно: бледный, с припухшими веками.
Постояв, он запер машину, обогнув стеклянный фасад, направился во двор.
Никто не встретился ему ни во дворе, ни в тусклом коридоре, которым он дальше проследовал. Только в конце служебного столика он увидел молоденького, в очках, мальчика-официанта.
Бураков взглядом поинтересовался: «Пришел?»
Официант молча кивнул на дверь. Это был тот самый кабинет, в котором несколько дней назад ужинали Тура и Анна.
Бураков вошел.
У включенного телевизора в кабинете сидел полковник Агаев, как всегда, свежевыбритый, аккуратный, в отглаженном костюме. Слушал кого-то из отечественных политологов.
— Народ… Силы демократии и социализма… — неслось с экрана.
Услышав шаги Буракова, он обернулся.
— Привет! Что с тобой? — Агаев поднялся, они поздоровались. — На тебе лица нет…
Бураков подошел к столу, там стояло несколько бутылок воды, коньяк; сбоку на блюде была разложена легкая закуска.
Было видно, что Бураков не может говорить, ему требовалось успокоиться. Он нашел открывалку, откупорил бутылку с водой, сделал несколько быстрых глотков.
— Мне кажется, Саматов уже договорился с водным прокурором о моем аресте… — Он сделал еще глоток, голос его дрожал. — Меня от всего отстранили. Я, фактически, не у дел… Живой труп. По-моему, Силов уже отбыл на тот берег за санкцией…
— Ну, прокурор может и не дать санкцию на арест, — Агаев, чувствовалось, не очень верил в то, что говорил; просто обязан был успокаивать по своему положению старшего. — Водный прокурор тут раньше работал. Он знает ситуацию…
— …Сам тут работал! Во-во… Знает… — Бураков не собирался смотреть на случившееся глазами Агаева. — Сейчас всю грязь на кого льют? На милицию! Газеты, телевидение… Это вот те, кто от Щелокова… — голос Буракова дрожал. — От Николая Анисимовича награды, премии, машины принимали… А теперь льют на нас, на милицию… Почем зря! Так что прокурор, по-моему, побоится взять меня под крыло!
— Ну, я думаю, ты преувеличиваешь! — с апломбом возразил Агаев.
— Что значит «преувеличиваешь»? Они только и ждут, чтобы взять меня под стражу. А там начнется! Опросы, допросы, разработка. «Откуда?» «Что?..» Соседский глаз-ватерпас… Такого наплетут…
Бураков откупорил еще бутылку воды.
— …Начальник участка расскажет, что вы его заставили оформить Баларгимова на работу! И в моем присутствии! А потом прижмут — и он расколется. Скажет, что Баларгимов денег не получал, а всю зарплату отстегивал мне! Потом устроят нам с вами очную ставку… Вот…
— Придется все отрицать! А какой выход?
— Что значит «какой выход?» Нажмите на своего друга! На Саматова!
— Это бесполезно! Ты сам знаешь… Саматов не пойдет ни у кого на поводу, у него собственное представление о порядочности!
— Что значит «бесполезно»? Зачем вы его вызвали сюда?
— Приехал бы подонок, было бы еще хуже. Ты сам сказал — «время такое»! Милицию сделали крайней. Обком, горком, горсовет, торговля — все чистые. А вот грязная — милиция. Мусора… Кто-то это действительно здорово придумал… У тебя машина на тещу записана?
— На меня. Да черт с ней, с машиной! Дочку жалко. Она у меня от первого брака. Инвалид. Совсем никуда не ходит…
— Да, я знаю.
— Я думал, пойду на пенсию, на ноги поставлю. А теперь — все.
— Я очень надеюсь на генерала. Амиров на коне. К тому времени еще продвинется на ступеньку… Он, кстати, спрашивал о тебе, просил передать привет…
Бураков отмахнулся.
— Это — старая песня. Все взятки запишут на меня одного! А там — миллионная сумма. Взятка в особо крупных размерах. Часть третья. Приговор. Вышка.
— Единственный выход — все отрицать… — У Агаева был один тезис.
— Как это отрицать?! При чистосердечном признании у меня еще есть шанс! А так — хлоп! — крышка! — Он замолчал. — И жена… Сука! Отправит дочь в дом инвалидов… навсегда!
— Да, я все понимаю… — Агаев помолчал; заметил осторожно: — Но вот с Вахидовым, видишь, как все получилось?
— С Вахидовым?! — Бураков почувствовал угрозу. С ходу перешел на крик. — У Вахидова, действительно, было больное сердце. И он ничего не знал! А я здоров! Я все знаю! И даже больше, чем тебе кажется… И про Умара Кулиева! Так что там и Амирову башки не сносить. И тебе тоже!
Оба замолчали. Политологи на экране телевизора ненадолго стали слышны вновь, снова закуковали о своем…
Агаев заметил, стараясь выглядеть спокойным, даже беспечным:
— Как раз это я и сказал генералу. И ты знаешь, что он мне ответил? «В камере можно и от геморроя концы отдать. У Буракова он наверняка есть! Не бывает полных людей без геморроя…» Так что думай! Только не очень долго!
Агаев поднялся, потрепал Буракова по плечу, пошел к выходу.
Телевизор продолжал работать. Бураков подошел, машинально переключил программу.
— Я не помешала, Тура Саматович? — спросила Гезель, войдя в кабинет. — Сейчас такое было на почте! Приемщица сразу заметила «Срочно. Правительственная»… А когда дочитала до конца, где вы просите немедленно приостановить исполнение приговора, у приемщицы будто начались схватки… — Гезель использовала сравнение из близкой ей сферы. — Старшую вызвала. Потом управляющий прибежал. Передо мной как раз сдавала почту начальник канцелярии облпрокуратуры. Только я отошла, они начали шептаться!..
— Это — ничего, — успокоил Тура. — Довиденко узнает о телеграмме раньше, чем ее получит.
В приемной зазвонил телефон. Гезель взяла трубку, шепотом сказала Туре:
— Он уже знает!
Тура снял трубку.
— Довиденко. Срочно приезжай!
— Это что — приказ?
Довиденко сбавил гонор:
— Да, ладно тебе. Просьба. Тут какие-то телеграммы в Москву. Надо посоветоваться. Машина есть? А то я пришлю свою.
Туре не пришлось ждать в приемной. Помощник Довиденко кивнул на дверь, и Тура, ни на секунду не задержавшись, вошел в кабинет. Несколько работников сидели за приставным столом. Туру ждали — потому что, едва он появился, все молча и быстро удались.
— Напоминает великий исход, — кивнул он на дверь.
— Скорее — приход Великого Инквизитора, — Довиденко убрал в стол какие-то бумаги.
— Ты что? Детально знаком с делом Умара Кулиева? — жестко приступил Довиденко.
Тура пожал плечами:
— Дело-то в Москве!
— И с заключением Прокуратуры для отдела помилования?
— Я думаю: решение о помиловании — прерогатива Президиума Верховного Совета…
— «Он думает»… — презрительно сказал Довиденко. Чуть отвернувшись, он набрал по телефону какой-то номер, тот оказался занят. Довиденко нетерпеливо снова принялся крутить диск.
— Ну, что вы там разболтались, телефон занимаете… — крикнул он кому-то. — Зайди! И захвати наблюдательное по Умару Кулиеву… — Довиденко снова развернулся к Туре. — Ты видел его заявление из тюрьмы?
Тура молчал.
— А не мешало бы! Умар Кулиев сознался в первый день, когда его милиция допросила. И с тех пор ни слова не изменил! Кто и где только его не допрашивал! — Довиденко поднялся из-за стола, прошел по кабинету. — Он и на место выезжал и все подтвердил! Два суда было! Потом дополнительное следствие. И всюду — одно и то же! Почитай его ходатайство о помиловании… — Довиденко был вне себя. — Там нигде и слова нет о невиновности. Только — «Каюсь». «Виноват». «Простите…»
В приемной послышались голоса, но прежде чем Фурман и его коллега вошли, в кабинете появился генерал Амиров. Он за руку поздоровался с Довиденко. На Туру Амиров даже не взглянул.
Тем временем вошел вызванный прокурором сотрудник. Им оказался уже знакомый Саматову Фурман.
Они поздоровались.
Генерал Амиров с ходу сел на диван, достал платок. В кабинете было жарко.
Он обращался к Довиденко так, словно начальника милиции тут и не было.
— Я уже приказал, чтобы ему подготовили бумагу. Разъяснили. Если у него самого котелок не варит… — Лицо замминистра было недоумевающе-брезгливым. — Кто из посторонних мог попасть в автозак? Ты слышал такое? Согласно уставу караульной службы во время транспортировки подследственных и осужденных внутри автозака могут находиться только!.. — Амиров поднял указательный палец, — содержащиеся под стражей и конвой. Он думает, это рейсовый автобус «Самарканд — Бухара»…
