— Тебе надо слезть с иглы, — голос у Ленчика был на удивление безразличным.
— Это совет?
— Это пожелание.
— Засунь его себе в задницу.
— Очень культурно… А еще — поэтесса! Тебе надо слезть с иглы, серьезно…
— Уж не ты ли собираешься меня с нее стянуть?
— Нет. Я — нет. Я уважаю свободный выбор человека.
— Вот как! Ты уважаешь свободный выбор человека — и не даешь никакого выбора этим девчонкам?
— Я дам им гораздо больше, чем свободный выбор. Я дам им саму свободу. Славу, деньги… Да они молиться на меня должны, малолетки! Ничтожества… Да на их месте мечтала бы оказаться любая шестнадцатилетняя писюха!…
— Свобода, слава, деньги… Да они нужны прежде всего тебе…
— Я не отрицаю… Мне все это нужно… Нужно… А разве тебе не нужно?
— Нет.
— Ну да… Тебе не нужно ничего, кроме твоей вшивой дозы. За дозу ты готова душу заложить, только вот никто ее не купит.
— Ну ты ведь покупаешь?
Вот хрень! Писающий мальчик мелко затрясся у самого моего виска: или это тряслась моя побелевшая ручонка, которая крепко ухватилась за косяк?…
— Черт, ты же знаешь, у нас ничего нет, кроме этой идеи и этих девчонок. И ста тысяч на проект. Это гроши, но это — шанс. Наш единственный шанс.
— Твой. Твой единственный шанс.
— Какая разница?
— Никакой, — Виксан перешла на шепот, который змеей заполз мне в ухо, устроился в раковине и зубами впился в мочку. — Нет никакой разницы между фильмом «Тельма и Луиза»… И тем, что ты собираешься им предложить…
— Великий фильм, ты ведь не будешь этого отрицать?
— Значит, не я виновата?… Значит, это фильм тебе навеял?
— И он в частности… Не цепляйся к словам… Совсем неважно, что было первично, что вторично… Важно, что этого еще не было… А быдло любит платить денежки за то, чего еще не было… Быдло обожает новизну и остроту ощущений. Неужели ты не понимаешь, каким может быть триумф?…
— Надеюсь, я подохну раньше, чем он наступит…
— Кто же тебя отпустит, милая моя? Ты — в звездной команде… Добро пожаловать в вечность…
Ни хрена себе пафос! За такой пафос пристреливают недрогнувшей рукой!… Очевидно, Виксан была того же мнения, что и я: кухню наполнил ее тихий, вытянувшийся в струну смех.
— Надеюсь попасть туда без тебя, милый мой. И гораздо скорее…
— Черт, Вика! Ну почему… Почему с бабами столько проблем! Мало того что мне мотает нервы маленькая дрянь, мало того что развод с этой стервой стоил мне цистерну крови… Так теперь и ты… Мой друг… Мой лучший друг…
— Я была твоим лучшим другом… Была… Пока ты не спятил… Пока ты не сошел с ума, Ленчик…
— Я? Я сошел с ума?…
— То, что ты хочешь сделать, — полнейшее безумие… Да черт, это растлением попахивает…
— Ну, они же не девочки двенадцатилетние…
— Я не хочу больше об этом говорить. Все…
— Хорошо. Согласен. Не будем больше возвращаться к этому разговору. Только скажи мне, ты со мной или нет? Ты мне нужна. Очень… Очень. И я тебе нужен. Или мы вместе подохнем в этой гребаной нищете, или мы навсегда о ней забудем. Навсегда. Ты же знаешь, я все продумал, я убил на концепцию полгода… Я сам буду снимать.
— Как режиссер или как оператор?
— Как то и другое вместе… — нетерпеливо бросил Ленчик. — Я никому не могу доверить это. Никому. Я вижу в них совершенное существо… В них двоих… Какой по счету кастинг это был? Какой?…
— Третий… Кажется… — Голос Виксана звучал неуверенно.
— Пятый. Ты все прощелкала! Пятый!… И только сейчас я нашел то, что мне нужно. Моих Тельму и Луизу…
— Тельму и Луизу? Да ты совсем спятил, Ленчик! Тельма и Луиза никогда не были лесбиянками! А ты хочешь сделать лесбийский дуэт и выпустить его на сцену? Да тебе перекроют кислород сразу же… Пощечина морали, плевок в сторону нравственности… Покажи мне идиота, который позволит двум малолетним лесби безнаказанно прогуливаться по сцене! Никто этого не потерпит… Никто. Ты сумасшедший…
На кухне воцарилась гробовая тишина. Она была такой плотной, такой абсолютной, что я даже испугалась: еще секунда-другая, и они услышат мое сердце, колотящееся как паровой молот… Услышат, обязательно услышат.
— Или я протолкну этот проект, или подохну… Вот увидишь, через полгода эти девочки сделают весь шоу-бизнес. Или я ничего не понимаю в человеческой природе. Ничего. Ты со мной?
Я прикрыла глаза и вспомнила зрачки Ленчика: неподвижные, тяжелые, похожие на закостеневшие плавники какой-то ископаемой рыбы. В этих зрачках притаилась тысячелетняя, впавшая в анабиоз ярость всех когда-либо существовавших хищников. Они без сожаления рвали друг друга в клочья, они сладострастно уничтожали друг друга, они, урча, пожирали зазевавшиеся потроха, от них произошли все крестовые походы и все религиозные войны, и все костры инквизиции… Или Виксан сейчас скажет ему «да», или будет сожжена на одном из этих костров, с маковой соломкой и героиновой дозой в подножии…
— Ты со мной? Виксан молчала.
— Девочка… У тебя ведь никого не осталось, кроме меня… Никого… Ты держишься на плаву только потому, что я… Я подставил тебе плечо… Это я, я вытаскивал тебя из всех этих чертовых больниц и наркодиспансеров, где тебе мозги промывали по полной… Вспомни… Я… Если бы не я, ты давно бы уже гнила на зоне…
— В могиле, Ленчик. Ты забыл сказать про могилу, это впечатляет…
— Я не хотел об этом… Так ты со мной?
— Да… Да… Черт… Да…
— Вот и умница… Я знал, знал… Только ничего не нужно бояться.
После этого тихого, отчаянного «да» я сразу же потеряла интерес к Виксану. Ее «да» было таким же овечьим, как и мое. Ничем не отличалось. Вот только что там она несла насчет каких-то лесбиянок… Не то, чтобы слово было мне незнакомым, нет… Быть лесбиянкой — означало сосаться не с парнем, а с девчонкой. И даже спать с ней… Весело, ничего не скажешь. Но быть лесбиянкой — это «не есть хорошо», как говорит мой папахен в минуты просветления. Это — плохо, плохо, плохо. И стыдно. И на тебя будут показывать пальцами: «вон, лесбиянка пошла»… И никто не сядет рядом с тобой. Никто. И все будут шептаться у тебя за спиной… А папахен вообще раздавит между ногтями, как платяную вшу… Весело, ничего не скажешь… Вот только при чем здесь фильм? И при чем здесь мы с Динкой?
Не-ет… Нужно делать отсюда ноги. И побыстрее… От этого сумасшедшего парня и его сумасшедшей команды… Пошли вы к черту со своим завиральными идеями. Пошли вы к черту… Пошли вы к черту…
* * *
…"ЗВЕЗДНЫЙ ПАТРУЛЬ": Как вы относитесь к религии?
ДИНА: Иисус Христос — не мой тип мужчины! (смеется).
РЕНАТА: А Дева Мария — не мой тип женщины! (смеется). Религия напоминает мне натуралку, совратить которую — дело чести, доблести и геройства.
ДИНА: Черт, Ренатка, я тебя уже ревную… (смеется).
«ЗВЕЗДНЫЙ ПАТРУЛЬ»: На что предпочитаете тратить деньги?
РЕНАТА: На книги…
ДИНА: На Ренатку (смеется).
«ЗВЕЗДНЫЙ ПАТРУЛЬ»: А путешествовать вы любите?
РЕНАТА: Наверное… Пока не пробовали. Очень плотный гастрольный график.
ДИНА: Пока не пробовали, но очень хочется куда-нибудь уехать вдвоем. Есть много разных мест, в которых мне хочется ее поцеловать…
«ЗВЕЗДНЫЙ ПАТРУЛЬ»: Например?
ДИНА: У Тауэра, например… Или в Лувре… Или на корриде…
«ЗВЕЗДНЫЙ ПАТРУЛЬ»: Вы — самый громкий музыкальный проект года. Многие называют вас самым скандальным проектом в истории отечественного шоу-бизнеса…
РЕНАТА: Скандальным? Да что вы! Мы — белые и пушистые… Вы же сами видите! Мы — не экстремалки.
ДИНА: Разве что — в любви (смеется).
«ЗВЕЗДНЫЙ ПАТРУЛЬ»: Вы сейчас на гребне популярности. Чем вы можете объяснить столь потрясающий успех?
ДИНА: Мы откровенны в своем творчестве. Так же, как и в любви. А любовь должна быть откровенной. Иначе она умирает.
РЕНАТА: Только любовь делает человека самим собой. Только любовь делает его свободным. Мы просто шепнули это на ухо всем: ничего не бойтесь и будьте собой. И нас услышали…"
* * *
…Мы сделали это! Черт, мы сделали это!… Мы, Динка и Ренатка, сделали это!!!
Четыре месяца…
Четыре месяца назад мы были никем. Просто — Динкой и Ренаткой. Никому не нужными шестнадцатилетними соплячками. Но мы сделали это! Мы сделали этот альбом! Мы сделали этот клип!… А в том, первом, клубешнике «Питбуль», куда Ленчик привез нас для обкатки… Да, «Питбуль», набитый жующими челюстями каких-то отморозков… И правда, отморозков, папиков с лоснящимися тупыми затылками… Боже, как я боялась… Неизвестно, чего больше — первого выступления или папиковых челюстей… Или пушек, которые наверняка, припрятаны у них под пиджаками… Под взрослыми пиджаками… Это вам не мой слабосильный папахен со своими кулачишками, эти могли и голову разнести в щепки двум малолетним выскочкам-лесби… Нас выпустили первыми, для разогрева какой-то силиконовой популярной дуры, я сто раз видела ее по телеку, но так и не запомнила фамилии. Другое дело — папики. Папики эту фамилию знали, папики специально пришли на нее, папики всем скопом мечтали затянуть ее в свою постель.
