Подъезд Викиного дома грязный, зловонный и темный. Дана щелкает кнопкой, лезвие ножа выскальзывает наружу. Дана сейчас как заведенная до отказа пружина, ей хватит малейшего толчка, и любой, кому вздумается на нее напасть, очень об этом пожалеет. Нож острый.
Дверь, обитая коричневым дерматином. Вонь из мусоропровода и разрисованные стены.
«Не понимаю, откуда у людей стремление писать на стенах названия гениталий? Интересно, что это меняет для человека, который пишет?»
Дана нажимает на кнопку звонка. В квартире кто-то, несомненно, есть, но никто не торопится открывать. Дана снова и снова звонит, потом обессиленно опирается о дверь.
Она вообще не заперта. Дана заходит в прихожую. Она освещена, старые обои смотрятся убого. Дана оглядывается и цепенеет. Прямо на нее со стены смотрит лицо Стаса. Фотография увеличена до размеров плаката.
Дана входит в комнату. Повсюду на стенах фотографии, фотографии. Стас смеется, хмурится, смотрит куда-то вдаль. Вот они с Викой. Она счастливо улыбается, он рассматривает какой-то журнал или книгу. Дана затравленно озирается. Голова у нее начинает кружиться, в ушах звенит.
«Я умерла, умерла. Я в аду, и это новое мучение. Стасик, прости меня. Я плохая жена и плохая мать. Я не уберегла ни тебя, ни Аннушку… Нет. Нельзя. Здесь нет Стаса. Я не должна так. Я умерла».
Дана встряхивает головой. Она знает, что сейчас нельзя расслабляться. Эта странная квартира. Несомненно, здесь живет Вика. Но где она сама? И почему не заперта дверь? В таком опасном районе, поздно вечером?
Дана идет на кухню. Возможно, Вика там, но почему она никак не отреагировала на ее вторжение? И почему она живет здесь одна? Где ее дочь, где Ирина Степановна?
Кухня поражает Дану своей запущенностью, но Вики тут нет. Дана толкает дверь ванной. Что-то мешает, она толкает сильнее, и дверь с трудом поддается. Дана проскальзывает в помещение и едва не падает.
На полу лежит Вика. Никаких повреждений Дана не видит. Она склоняется над телом, нащупывает пульс. Похоже, Вика еще жива. Дана не понимает, что случилось, но ей нужно как-то привести ее в себя. Она хлещет ее по щекам, голова Вики безвольно качается. Дана хватает телефон и вызывает «Скорую». Черт, нельзя обнаружить себя, нельзя! Но Морозова должна выжить, она не даст ей умереть.
Дана слышит завывание сирен и выскакивает из подъезда. На стоянке скучают машины с самодельными знаками такси. Дана садится в неприметную бежевую «пятерку».
Шофер выбрасывает в окно окурок.
— Куда везти?
— Сейчас, минутку.
Вику выносят из подъезда. Значит, еще жива. Дана облегченно вздыхает.
«Дура набитая, идиотка, курица! Надо так зациклиться на прошлом! А теперь еще это. Решила покончить со всем одним махом, кретинка. — Дана зябко ежится. — Полно, а сама ли Вика это сделала? Или кто-то ей помог?»
— За санитарной машиной, — бросает она шо-феру.
— Что?!
— За машиной «Скорой помощи».
Водитель пожимает плечами и заводит мотор. Ночной город мелькает за мутными стеклами.
— Это Центр экстремальной медицины.
Дана расплачивается и выходит. Носилки с телом Вики уже внесли в приемный покой. Дана проскальзывает туда. Там много народа, суета. Машины подвозят и подвозят пациентов, молоденькие медсестры не сидят без дела. Родственники больных, плач, стоны, окрики персонала.
Наверное, капельницу Вике поставили еще в машине. Она лежит на каталке в углу. Молоденькая медсестра берет на анализ кровь.
— Как она?
— А вы кто?
— Сестра. Пришла к ней, все открыто, она лежит в ванной…
— Не уходите, скоро будет полиция.
— Но что случилось?
— Похоже на медикаментозное отравление. Возможно, попытка самоубийства.
— Этого не может быть! Какой прогноз?
— Думаю, выживет. Знаете, я здесь многое повидала. Эта точно выживет. Не желаете сделать пожертвование больнице?
Дана достает из сумочки двести долларов и кладет в карман белого халатика медсестры.
— Нет, что вы!
— Это более приемлемый вариант.
— Сейчас позову дежурного врача.
— У меня мало времени.
— Но…
— У меня мало времени.
— Хорошо, я все сделаю.
Медсестра уходит, а Дана остается с Викой. Она смотрит на ее посеревшее лицо, худые руки, и ей становится жаль их разрушенной жизни.
«Почему мы связаны? Почему некоторые люди, сами того не желая, постоянно сталкиваются в жизни? Наверное, все-таки существует жуткая штука под названием судьба. Но почему Вика? Что мне до нее?»
— Ты пришла…
Дана вздрагивает. Воспаленные сухие глаза Вики открыты и неподвижны. Она смотрит на Дану, губы ее шевелятся.
— Что ты, Вика?
— Это ты… меня нашла?
— Извини, если нарушила твои планы.
— Нет… это не я… это они.
— Кто, Вика? Не засыпай, скажи, кто тебя?!
— Я думала, что… ненавижу тебя… а ты спасла меня… Я им не отдала… Там, за шкафом, коробка. Возьми… иди скорее…
— Вика, кто тебя?!
Но она уже не слышит. Она снова проваливается в свой сон, жидкость из капельницы сочится в ее тело. Дана выходит из больницы в темноту, идет к освещенному шоссе.
«Коробка под шкафом… Что это, бред? Ведь она узнала меня! А я сама себя сейчас не узнаю в зеркале. Какая коробка и где искать этот шкаф? У нее в квартире, там, где Стасик смотрит со всех стен? Я не смогу опять зайти туда. Но кто, кто это с ней сделал? Я должна была догадаться, что она не сама отравилась. Возможно, она добралась до ванной и смогла освободить желудок, но в кровь яда попало достаточно. Они думали, что фотографии на стенах объяснят причину суицида как несчастную любовь. Но кто — они? Я должна вернуться».
Дана садится в такси и едет к Викиному дому. Снова знакомый подъезд. Она морщится от невыносимого запаха. Это напоминание о той, другой жизни, от которой она пыталась отгородить себя, и ей это почти удалось.
«За все на свете надо платить. Я была слишком счастлива».
Двери квартиры уже опечатаны. Дана поддевает бумажку, открывает замок и входит. Она не зажигает свет, стоит и прислушивается. Квартира еще хранит следы присутствия чужих, но сейчас в ней никого нет. Дана входит в комнату, зашторивает окна и зажигает ночник. Она старается не смотреть на стены, оклеенные фотографиями Стаса.
Шкаф стоит в углу. Он массивный, на толстых ножках, с большими зеркалами на двери. Свет ночника отражается в его полированных боках. Дана отодвигает кресло и заглядывает в пространство между шкафом и стеной.
— Похоже, здесь ничего нет. — Дана говорит шепотом, словно боится разбудить спящего. — Стасик, ты слышишь? Здесь ничего нет, только пыль…
Дана ложится на пол и сует руку под шкаф как можно глубже, и шарит по его днищу у стены. Ладонь натыкается на что-то твердое. Это маленькая плоская коробочка, прикрепленная к шкафу скотчем. Только тонкая женская рука могла прикрепить ее там. Дана вздыхает, вспоминая худые руки Вики.
— Да, дорогая, нас с тобой жизнь не больно-то щадила, правда?
Дана осторожно отдирает скотч и достает коробочку. Она садится на пол. Свет ночника услужливо освещает светло-коричневую пластмассовую поверхность. Дана открывает крышку. Там лежит диск. Дана досадливо морщится. Теперь надо прочитать, что на нем, а на это нужно время. Дана закрывает коробочку и прячет ее в карман. Что ж, здесь ей, похоже, делать больше нечего.
Она поднимается с пола. Знакомые глаза Стаса следят за ней отовсюду. У Даны сжалось горло. Она понимает, что все еще любит его и, возможно, никогда не перестанет любить.
«А как же Виталька? — Дана садится в кресло, почувствовав внезапную слабость. — Я люблю его? Да, люблю. И всегда любила, даже когда была замужем за Стасиком. Разве такое бывает? Я люблю их обоих, но по-разному. Правильно Цыба говорил, я ненормальная. Я родилась такой. Почему я не могу жить, как все?»
Дана понимает, что надо уходить. Она оглядывается по сторонам. Эта комната, оклеенная фотографиями ее мужа, странно умиротворила ее, словно Стас вот здесь, с ней рядом. Ей кажется, что она даже чувствует запах его одеколона. Вот сейчас он подойдет к ней, и все снова будет хорошо.
Дана вскидывает голову. Виски ломит, ей хочется закричать на весь свет, потому что ей одиноко и страшно. Потому что она уже мертва. Это так больно — учиться жить мертвой.
— О чем ты думаешь? — Антон заглядывает в глаза Даны. — Илонка, ты самая загадочная женщина на Земле.
— Ни о чем я не думаю.
— Неправда. Ты следишь за мной, как кошка за мышью. Ну, скажи мне. Спать ты со мной не хочешь. Денег тебе моих не надо. Тогда что тебе нужно?
— От тебя — ничего. Это же ты за мной ходишь, как пришитый.
— Хожу. Слушай, я соскочил с кокаина. Довольна?
— Умный мальчик. Съешь конфетку.
Антон досадливо прикусил губу. Он не знает, как общаться с этой женщиной. Он чувствует себя не в своей тарелке, но уйти — выше его сил.
