– Что значит, с твоей? – взъерошился Антон Борисович. – Не с моей, а с Эльвирой!.. Я знаю, ты ее не любил. Но хотя бы перед ее памятью смирись!
– Ну ладно тебе, не злись. Эльвира так Эльвира…
– Нет Эльвиры. И Теплицын ее убил. А ты спрашиваешь, чем он мне не угодил. Мне все равно, что и с кем у нее было до меня. И этот выродок меня совершенно не волновал. И я бы его знать не знал, если бы он не убил…
– Успокойся, отец, тебе нельзя волноваться. А то в мою палату переедешь.
– Нет, не в твою, с тобой в реанимацию загреметь можно. Ты хоть знаешь, что Сизову вот-вот предъявят обвинение?
– Пусть предъявляют, мне-то что?
– Но ведь он тебя не бил.
– Как это не бил! Ты у Кати спроси, она видела, как я упал и головой ударился.
– Сизов говорит, что это была самозащита.
– Мало ли что он говорит. Есть свидетели, есть заявление, есть справка. Пусть отвечает перед законом. А то привык невинных в тюрьме держать…
– Невинных?! Где ты в тюрьме невинных видел?
– Да не видел я там ничего, потому как не был там никогда. А в газетах пишут, что в тюрьмах каждый второй невинный…
– А ты каким будешь, когда туда попадешь?
– Я?! Туда попаду? Что я там забыл?
– Не придуряйся. Сизов хоть и носит военную форму, но служит он в юстиции. И прокуратура – тоже юстиция. И в прокуратуре многих знает. Отзывы о нем хорошие. Порядочный человек, отличный специалист… Он даже взяток не берет. Другие берут, а он – нет.
– Ну и что с того? Если взяток не берет, значит, людей средь бела дня избивать может?
– Не избивал он тебя! Я же по твоим глазам вижу, что не было ничего!
– Да было… – подавленно протянул Борис.
– Не было!
– Ну не было… Ты же сам к прокурору ходил.
– Так я думал, что тебя действительно избили… И надо было мне тебе поверить…
– Если сыну не верить, то кому верить?
– Оставь болтологию для своей медсестрички.
– Врач она, а не медсестра…
– Без разницы! И не перебивай меня! Слушай, что я скажу!
– И что ты мне скажешь?
– И скажу!.. – Антон Борисович начал бодро, но вдруг замолчал – как будто с разгону наскочил на невидимую стену и тем самым сбился не только с мысли, но с дыхания. – Я даже не знаю, что тебе сказать… Сизову обвинение вот-вот предъявят. А следствие по делу уже началось. Что мне прокурору сказать, как объяснить ему, что мой сын – идиот!
– А не объясняй ничего. Что будет, то будет.
– А если против тебя все обернется? Если тебя за клевету привлекут?
– Что-нибудь придумаешь… Или я сам…
В голове у Бориса родилась гениальная, как ему самому показалось, мысль.
– Говоришь, он взяток не берет? Так давай сделаем так, что он возьмет взятку. Запишись к нему на прием и оставь конверт с мечеными деньгами…
– Ты в своем уме? – на полуслове оборвал его отец.
– А что? Надо же как-то наказать этого павлина!
– За что его наказывать?
– А не нравится он мне!
– Да, сынок, знал я, что ты у меня сволочной парень, но не думал, что до такой степени, – поднимаясь со своего места, изумленно и осуждающе протянул Антон Борисович. – Возьмись за ум, пока не поздно.
– А если поздно?
– Тогда жди ответный удар. Сизов – парень не простой. Может и отомстить… Если тебя за клевету привлекут, в тюрьме окажешься, а он там хозяин – ты хоть понимаешь, что это значит?
Борис не был дураком и знал, что тюрьма далеко не дом отдыха. Там балом правят отъявленные уголовники, а помыкают ими тюремщики вроде Андрея Сизова. И если Борис попадет в тюрьму, обратно он может и не выйти… Ему стало страшно, но все же уверенность в своих силах взяла верх над слабостью. Если отец не сможет уладить конфликт, Борис обязательно что-нибудь придумает, чтобы обезопасить себя. Может, он и привык во многом полагаться на отца, но, как бы то ни было, он сам по себе не последний в городе человек, у него есть и деньги, и связи. Он не даст себя в обиду…
* * *
Психологи утверждают, что созерцание аквариумных рыбок хорошо успокаивает нервы. Катя и сама не раз в том убеждалась. В доме у Бориса был огромный аквариум – широкий, с низкими толстыми стенками, чем-то напоминающий бассейн из бронированного стекла. Каких только рыбок там не было… Она часами могла лежать на полу на синтетической псевдомедвежьей шкуре и любоваться тихой, спокойной жизнью подводного мира. Нервы действительно расслаблялись, превращаясь в шелк.
И сегодня она лежала на полу, всматриваясь в морские глубины за толстым стеклом. С утра нервы были напряжены всполошным предчувствием скорой беды, она ждала успокоения, но тревожное ощущение лишь нарастало. В какой-то момент безмятежно наплывающая на нее рыба-бабочка силой воспаленного воображения превратилась вдруг в грозную пиранью. Кате показалось, что сейчас это зубастая хищница пробьет стекло и вцепится ей в горло, а за ней на нее навалится целая стая таких же чудовищ. Ощущение надвигающейся опасности было настолько реальным, что Катя вскочила с пола и даже огляделась по сторонам, как будто пираньи могли появиться со стороны двери, окна, вырваться жужжащим роем из камина.
Целых четыре дня она жила одна в большом доме. Сначала ей это нравилось, затем одиночество стало угнетать. Вчера она уже была близка к мысли отправиться домой к родителям, но Борис ее не отпустил. Он настаивал, чтобы она в его отсутствие жила здесь, смотрела за домом, хотя мог переложить эту заботу на свою горничную-кухарку, которую зачем-то отпустил домой в деревню. С одной стороны, Катю это радовало – если Борис ей доверял, значит, он уже видит в ней законную хозяйку собственного дома. А она хотела замуж, хотела жить в богатстве и роскоши. Но, с другой стороны, одиночестве ее тяготило, и совсем не обязательные визиты к Борису в больницу она воспринимала как приятную необходимость.
Сейчас она выйдет из дома, сядет в роскошную машину, утопит педаль акселератора до самого полика, и прочь тогда все тревоги и печали. Только она подумала о своей машине, как настроение подскочило, будто планка силомера под богатырским ударом. Борис не поскупился, отдал ей в личное пользование дорогой автомобиль, о котором она могла только мечтать, будь она сейчас не с ним, а с Андреем… Правда, раньше этот автомобиль принадлежал другой девушке, но Катя старалась об этом не думать.
Положа руку на сердце, она могла сказать, что с Андреем ей было лучше, чем с Борисом. Он был и сильным, и благородным, и ласки его шли от души, а не от похоти. Но Андрей был. Своим ужасным поведением Катя отвадила его от себя. Жалела о том, винила себя, но жизнь свою менять не хотела. Она давно поняла, что Борис – самовлюбленный эгоист и охотник за красивыми женщинами, но по-прежнему хотела выйти за него замуж. Ведь у него такой прекрасный дом, много денег, с ним можно по два раза в год выезжать на отдых за границу. С Андреем же она никогда не сможет себе этого позволить. С ним ее будут считать такой же неудачницей, каким она считает его самого…
Но как бы она ни думала об Андрее, на выезде из гаража ее посетила мысль, что было бы неплохо, если бы он вдруг появился возле дома и, как в прошлый раз, перегородил ей дорогу своей машиной. Пожалуй, она бы не стала вести себя так глупо и беспардонно.
И сердце ее невольно вздрогнуло, когда, выезжая из ворот, она увидела подъехавшую к дому иномарку. Это был изрядно подержанный «Фольксваген» малого класса, но ведь Андрей мог сменить машину…
Но из автомобиля вышла красивая, стройная девушка в форме прокурорского офицера. Очаровательная стильная брюнетка с интригующе-притягательным взглядом. Изящно сидящий на ней китель придавал ей дополнительный шарм, существенно повышающий градус произведенного впечатления. Катя поймала себя на мысли, что будь она мужчиной, вряд ли бы она пропустила мимо себя эту красотку.
Девушка направлялась к ней, и Катя не смогла удержать себя в машине. Вряд ли офицер была старше, чем она, и Катя собиралась обратиться к ней на «ты», но язык почему-то повернулся на «вы».
– Если вы ко мне, то я уже уезжаю, – в легком замешательстве сказала она.
– Далеко? – мило, но с колючими ежиками в глазах улыбнулась брюнетка.
– К мужу, в больницу.
– Может быть, он немного подождет? Мне бы хотелось с вами поговорить. Если, конечно, вы – Катя.
– Да, Катя… Екатерина Никитична…
– Ну зачем же так официально? Вы, например, можете называть меня просто Вика…
– А если не просто?
– Тогда следователь прокуратуры Толоконникова Виктория Михайловна.
Легким, изящным движением она извлекла из нагрудного кармана служебное удостоверение, раскрыла его, выставляя на обозрение.
– И что вы от меня хотите?
– Всего лишь поговорить.
– О чем?
– И о чем, и о ком… Мы так и будем стоять?
– Извините, я очень спешу.
Катя вдруг поняла, что следователь Толоконникова и была живым воплощением тех тревожных предчувствий, которые навалились на нее. Если она из прокуратуры, значит, расследует какое-то уголовное дело. А за клевету именно такие дела и возбуждают. Возможно, Толоконникова прибыла сюда, чтобы привлечь к ответственности и Бориса, и ее саму за то, что они оба оклеветали Андрея.
