– Брат, мы совсем одной крови, людишкам нас не понять…, мне нужна охота!… – Совершено одурев от неожиданного поворота, впрочем, даже обрадовавшего его, Артем, ликовал, думая, что нашел родственную душу, если о душе здесь вообще уместно говорить.
В его голове настолько все перемешалось, что все сегодняшние планы в отношении Татьяны забылись, заместившись чувством, сродни братскому единению, в самом его апогее:
– Да! Теперь мы братья…, и мир рухнет… Пусть он рухнет!..
…Они ехали почти сутки, не останавливаясь надолго, пока бампер их спортивного «Понтиака» не уткнулся в морской песок «дикого» пляжа. Через полтора часа оба сидели за столом летней кухни, в только что снятом в аренду частном домике. Количество кусочков парящей баранины в тарелке каждого, обмазанные соусом ткемали, уменьшались с завидной быстротой. Овощи, наваленные не нарезанными, обмакивались в соль, откусывались и жевались со смаком и чавканьем. Лаваш, намазанный домашнего приготовления аджикой и набитый только сорванной зеленью, запивался молодым вином. Непомерно быстро набиваемые желудки, недовольно урчали и требовали, хотя бы краткой передышки.
Возбуждение от не привычных перемен последних суток, причем в приятную и лучшую сторону для Артема, и в непонятную и худшую для Павла, только нарастало и требовало продолжения. «Темник» видевший теперь в сослуживце соратника по духу, совершенно по иному взглянул и на ту самую барышню, о которой было подумал, как о зазнобе своего друга. Но вдруг вырвавшиеся слова о схожести тяги к убийствам себе подобных, богоподобии и так далее, поддержанные таким же, как и у него самого, взглядом, многое изменили в отношении к бывшему подчиненному, а значит и ко всему окружающему:
– Пашок, я позавчера было подумал о твоей некоторой некомпетентности…, ага…, но после твоих слов…, да что слов! Как ты это сказал! Я бы пил, я бы жрал ее – кровь! Вначале, ты даже выводил меня из себя, своей этой, недовольной мордой с признаками неприязни – уши отрезанные ему, видите ли, не нравятся!.. И когда тебя отморозило?.. – Он был встревожен вчерашним признанием, а иногда появляющиеся сомнения, злили. Будучи на грани срыва, майор, успокаивался, вспоминая остервенелое выражение глаз собеседника в момент боя. Больше всего тому нравилось, и он стремился к этому, нарушая все правила его ведения, подчиняя себе чувство самосохранения, и теперь этому было объяснение – ему нравилось убивать, но не издалека, а именно руками!
Паша, понимая, что отступать поздно и не разумно, пытался играть дальше. Надеясь убедить в имеющейся у него мании, он делал это осторожно, прежде выговариваемого, стараясь ввести себя в то состояние «берсерка», которое действительно иногда овладевало им.
Еще воюя, уже после окончания кровопролития, отходя, он пугался, что творил, и прежде всего без контрольному своего состоянию, прекрасно понимая, что лишь случай или чудо не допускали пули до его тела, а их близость он уже почувствовал. Правда, ранения он получил когда, выносил майора из ущелья, уходя от погони.
Как бы повел себя Паша, знай, что у Артема тогда была элементарная передозировка героином? Кто знает! «Темник», понимая, что жить им осталось ровно до следующей атаки, вколол себе дозу чрезмерную и «отъехал». Думая, что командир контужен, «Ослябя» выхватил его, что называется из под ножа, отбивался, чем мог, и чем попадалось под руку…
Сейчас, будто бы, мечтательно глядя в небо Ослябин, наслаждаясь, протянул:
– Неее знаааю…, это само собой вылезает…, но запах крови меня возбуждает! Знаешь Тем, я даже во сне слышу и физически ощущаю разрывающуюся и разрезываемую чужую плоть, слышу, как ломаются кости, лопаются сухожилия, трескаются хрящи! Никогда не думал, что буду с наслаждением вспоминать моменты ломающегося в руке кадыка, выбиваемого глаза, ломающейся челюсти. Я не в состоянии себя удержать, когда предчувствую возможность рукопашной. Ты даже сам не раз мне за это высказывал!… – От этих слов его мутило, он знал, что Артем, чуть ли не оргазм испытывает от подобного, а зная его сущность, переносил все произнесенное на Татьяну. Он с трудом сдерживаясь, еле выносил это общество, но другого выхода, пока, не видел.
Казалось, что вот-вот, и он сам переломает кадык этому маньяку! Но если он угадал с темой, попав в цель, то любимая спасена. Интуиция редко его обманывала, а сейчас надо было выиграть не так много, а главное хоть что-то узнать:
– Когда возможность этого пропала, мне становилось все хуже и хуже. Не знаю, что это, да и знать не хочу! Я много читал о воинах прошлого, и часто натыкался на одиночек, живших по-настоящему только в бою… – Сейчас все прочитанное ему очень пригодилось, а созданный, когда-то в мечтательном юношестве, психологический образ не только удачно воплощался, но и совпадал с настоящим «Темником», хотя не столько с настоящим, сколько существующем в сознании душевно больного, которому тот поклонялся и маниакально старался соответствовать.
Вертя в руке нож, Артем, с воодушевлении слушавший и удивляющийся насколько они оба совпадают, без всякого расчета с хрипотцой уставшего, но добившегося желаемого, человека, добавил:
– Эээтооо точно, остальные слабаки… И ты прав – еще из мифов и легенд древних народов понятно, вся история слагается из имен величайших бойцов, либо при жизни ставших богами, либо признанными такими после смерти. Их имена, повторяемые по сей день – вот, что продляет, до сих пор их, жизнь! Мы будем жить вечно! Но для этого нужно убивать, ты готов?…
– Кого и когда? Только учти, я не намерен разбрасываться по мелочам и это не должно быть легко и безопасно!…
– Гм…
– И еще, мне многое не понятно: оружие, деньги, необходимая техника, информация – все это будем добывать сами? И я не желаю никому подчиняться – Я бог!..
– Все будет…, ага, но подчиняться придется, мы хоть и боги, но есть и выше нас…
…
Медсестра, выходившая раненного Павла, обнаружила на своем столе бумажный конверт. Развернув, нашла в нем несколько набросков, в том числе и себя, письмо с благодарностью, в несколько строк, заканчивающееся просьбой передать рисунки той самой медсестре, которая на них изображена…
…
Татьяна, вытирая очередную нескончаемую слезу, все спрашивала себя: почему Господь снова распорядился так, не позволив им хотя бы поговорить. Она держалась целый день, пока не вернулась домой, в старую, уютную квартиру, в старом большом доме на проспекте Буденного, оставшуюся от отца – там он родился и вырос.
Элеонора Алексеевна готовила блины и ощущала, какую-то тяжесть переживаний, охвативших внучку. Та, прядя с работы, непонятно зачем ей нужной, ведь денег хватало и даже оставалось, в грустной задумчивости, обняла, поцеловала бабушку и заперлась в ванной. Не желая мешать, старушка занялась блинами, зная, как её девочка любит полакомиться, обмакивая их в сгущенное молоко или заворачивая в них красную рыбку.
Татьяна, сидела на полу ванной комнаты, разложив вокруг себя наброски. Она заметила, что состояние схваченное художником было у нее лишь дважды: в день встречи с отцом, в самые первые ее мгновения, когда она поняла, что он не только есть, но и пришел, неся ей в подарок огромного крокодила; и когда она провожала Павла, думая, что он вернется через пол года…
Эти наброски мог сделать только он! Передавая, девочка из корпуса рядом, ничего не объяснила, а она впопыхах даже не взглянула, собираясь домой. Только перед самым выходом, собирая рассыпавшиеся по полу листы, неаккуратно задетые и скинутые со стола, девушка, словно пронзенная молнией, поняла, что на них, и кто нанес ее изображение.
По одежде, прическе и отсутствию макияжа было понятно, что в основном рисовали по памяти, хотя несколько были и сегодняшними. Все стало очевидно, кроме одного – почему они не встретились?!
Если возлюбленный не подошел, а он по-прежнему ее любил, значит, тому была причина! Воображение быстро рисовало одно хуже другого, и все они отталкивались от официально признания его погибшим, даже «Звезду героя» матери вручали посмертно! Это не возможно! Но ее радовало, что она в своих предположениях не обманулась. Он жив, и судя по всему – здоров, а значит, она счастлива!
У медсестры она спрашивать ничего не стала, и старательно делала вид, будто эти рисунки ее не интересуют. Тетушка так и не узнала причину задумчивости, хотя какая бабушка, даже такая подслеповатая, не заметит заплаканных глаз. Она будет молиться, и у ее девочки все будет хорошо!
На этом Татьянины усилия не закончились, девушка постаралась узнать, поступал ли Павел Львович Ослябин в госпиталь для прохождения лечения. Поняв, что такого не было и в помине, это многое ей объяснило. Конечно, он находился здесь под другим именем. Она решила добраться и до этой информации, ни на что особенно не надеясь…
Тем временем приближалась очередная дата, собиравшая некоторых, ранее известных персонажей, в свое время, игравших большое значение в судьбе «Солдата». Собрались они, сначала, минут на пять у постели, куда пускали по специальному разрешению, а затем спускались в кафетерий, большого института, где наблюдался отец Татьяны, делая так уже несколько лет к ряду.
