– Иди сюда. – Карпик похлопала по одеялу. – Посиди со мной.
Я присела на краешек кровати, и Карпик тотчас же ухватилась за мою руку цепкими пальцами. Даже ее некрасивость куда-то исчезла, растворилась в темноте каюты, – теперь она была милым ребенком, не больше.
– Расскажи мне что-нибудь, Ева.
– Что?
– Расскажи про себя.
– Боюсь, тебе это будет скучно.
– Хорошо. – Она неожиданно легко согласилась. – Тогда скажи, тебе нравится папа?
– В каком смысле?
– В смысле – нравится. Как мужчина женщине.
– Не знаю. Да, наверное.
Это была чистая правда. Сокольников обаятелен, хорош собой, с ним, должно быть, приятно провести время в китайском ресторане за каким-нибудь диковинным блюдом, – что-то вроде ю сцу хао хинг хяо, с обязательным низким поклоном официанта, с его руками, сложенными на груди. Сокольников вовремя поднесет зажигалку “Зиппо” и вовремя подольет вино.
– Он очень милый, мой папочка. Он только иногда может ругаться. Но это совсем не страшно.
– Конечно, не страшно.
– Мы бы могли очень хорошо жить вместе… Ты даже представить себе не можешь, как хорошо… – Карпик подложила кулак под щеку и закрыла глаза. – Это было бы так здорово… Мы бы никогда не ссорились…
Она заснула внезапно, как засыпают только дети. Несколько минут я сидела рядом, боясь пошевелиться. Едва слышный гул тюленей перестал пугать меня, он стал уютным, как огонь в камине, и на секунду мне показалось, что все кончится хорошо. Я тихонько поднялась и тихонько вышла, тихонько прикрыв за собой дверь.
И тотчас же наткнулась на шоколадного плохиша Андрея, который отирался поблизости, – он ждал меня. Я нацепила на физиономию самую благодушную улыбку, на которую только была способна. Я заранее предупреждала его: с моей стороны не стоит опасаться ни подвоха, ни санкций, ни шантажа. В конце концов, все мы – интеллигентные люди… Но он не внял моей улыбке. Он захотел расставить все точки над “i”.
– Ева! Я вас жду, – сказал Андрей заплетающимся языком. Только теперь я поняла, что совсем недавно он был сильно пьян, а теперь медленно и мучительно трезвел.
– Слушаю вас. – Что за бред, мне вовсе не хотелось его слушать.
– Я бы хотел объясниться. – Он старательно подбирал слова. Вся его обычная снисходительная уверенность куда-то делась, передо мной переминался с ноги на ногу смущенный и потерянный человек.
– Все в порядке, Андрей.
– И все-таки я хотел объясниться.
– Хорошо.
– Это идиотское недоразумение… Это… Черт знает что такое, я даже объяснить не могу, как это произошло. Надрался, как последний дурак… Ничего не помню.
– Я понимаю…
– То есть… Я помню кое-что. – Он скрипнул зубами. – Это просто сумасшествие какое-то! Я обожаю свою жену.
– Я в этом не сомневаюсь.
– Вы так говорите… Таким тоном… Вы меня в чем-то подозреваете?
– Ни в чем.
– Я понимаю, я не могу настаивать… Я только прошу вас забыть то, что вы видели.
– Я ничего не видела.
– Я могу надеяться на вашу порядочность?
– Без всякого сомнения.
– Вы не представляете, что для меня значит Аника…
Отчего же, голубь, представляю. Очень хорошо представляю: собственный дом в Монтре, вилла в Ницце, вилла в Паго-Паго, крохотный островок – один из крохотных островков Альбукерке. Швейцарский реге, владелец контрольного пакета акций твоего шоколадного теремка. Швейцарские технологии, швейцарский капитал, швейцарская добропорядочность. Не так уж мало для уроженца городка Гусь-Хрустальный. Она содержит тебя, а ты вполне можешь содержать кого-нибудь еще… Вот только попадаться на глаза маленьким девочкам и их взрослым подругам было совсем необязательно.
– Я понимаю, Андрей.
– Я не могу ее потерять, – продолжал канючить он. – Для меня это смерти подобно.
– Я понимаю. Все в порядке.
– Я надеюсь.
– А теперь спокойной ночи, Андрей. Возвращайтесь к жене. У вас все-таки медовый месяц.
Господи, ну кто тянул меня за язык! Лучше бы я этого не говорила. Он посмотрел на меня, как загнанный зверь, с надеждой и отчаянием, резко повернулся на каблуках и побрел по коридору, к своей безмятежно-восторженной швейцарской половине. Что-что, а одного врага я уже приобрела: люди не прощают случайных свидетелей их пороков и слабостей… Они начинают мстить – не всегда осознанно, но всегда беспощадно.
Я подождала, пока Андрей скроется за углом, и подошла к каюте старпома. Сама каюта мало интересовала меня, все, что я хотела знать, я уже знала. Меня интересовало совсем другое: кто же все-таки включал свет в его каюте? И если искал там что-то – то что?
Я была почти уверена, что Митько рассказал убийце о папке или о чем-то подобном – только для того, чтобы подстраховаться. И убийца обязательно будет искать ее. Он будет методично обшаривать все самые глухие закоулки корабля, на это уйдет немыслимое количество времени, но две недели у него в запасе есть, можно попытаться рискнуть… Когда я подошла к двери, то поняла, что версия Суздалева о том, что в каюту Митько мог войти капитан, отпала сама собой. Белая полоска бумаги с неким подобием печати была аккуратно снята и впоследствии водружена на место. К двери он был приклеен маленьким кусочком хлебного мякиша. Сделать это мог любой пассажир “Эскалибура”. Но кто?
Слишком много людей сегодня ночью не спало…
Никто не пришел к завтраку вовремя.
Да и сам завтрак впору было переносить на палубу: с самого утра все пассажиры торчали наверху и глазели на открывающийся с борта корабля пейзаж. Наравне с пейзажем особой популярностью пользовался второй помощник Суздалев. Он разъяснял всем желающим возникающие у них вопросы, и с одинаковой невозмутимостью гасил и вспышки восхищения, и вспышки разочарования. Вдали покачивалась полоска пустынного берега, до нее было не больше километра-полутора. Но всезнающий второй помощник тут же сообщил о том, что расстояния на море обманчивы, что море вообще приближает берег. И видимый километр всегда оборачивается пятью настоящими. Что сегодня после завтрака первая партия охотников выйдет на фанц-ботах на тюленей, что количество людей в них должно быть строго регламентировано и что всю грязную работу по разделке туш тоже могут выполнить все желающие… Тут же были продемонстрированы нехитрые приспособления для лова и транспортировки животных, больше напоминающие орудия пыток периода великой инквизиции. Все это вызвало прилив здорового энтузиазма, что немедленно было зафиксировано на пленку вездесущим оператором Вадиком. Даже Клио, забыв о своей стервозности, пару раз показала объективу язык. На палубе толпились все, за исключением разве что Андрея (это было вполне понятно) и Карпика (что было совершенно непонятно, ей так хотелось не проспать мажорное начало охоты и первой увидеть тюленей). Я обменялась несколькими репликами с Аникой, надменно продефилировала мимо губернатора и призывно улыбнулась нейрохирургу Антону.
Но все были заняты только одним – приближающейся охотой на тюленей.
Завтрак прошел скомканно. И снова – на нем не было ни Карпика, ни Андрея. Иногда я ловила на себе взгляд Мухи, исполненный лукавого торжества: мы-то знаем с вами, Ева, как отлично можно развлекаться на этом суденышке! Встречаясь с угольно-черными глазами Мухи, я каменела: не стоит поощрять разврат.
– А где Карпик? – спросила я у Сокольникова, выглядевшего усталым и измученным.
– Спит. – Банкир вздохнул, как мне показалось, с облегчением. Скорее всего он вообще бы предпочел, чтобы Карпик не просыпалась до самого конца путешествия. Только так можно было бы чувствовать себя в безопасности, а не в жерле вулкана.
– Вы не очень хорошо выглядите.
– Не спал всю ночь. Катали шары с адвокатом… К тому же – коньяк. А у меня всегда опухает от него лицо. Скажите, где вы ее нашли?
– Кого?
– Мою дочь?
– Я не искала, – соврала я, добропорядочному банкиру совершенно необязательно знать о наличии демонического Макса с его картинками из “Плейбоя” на стене. – Я знала, что она вернется.
– Я не хотел бы, чтобы она выходила в море.
– Желание понятное, но я думаю, что оно несколько запоздало. Карпик всегда поступает так, как находит нужным, правда?
– Правда. Мне кажется, за три дня вы изучили мою дочь лучше, чем я за тринадцать лет.
Еще бы, дорогой папочка, а тебя ждут милые сюрпризы и в ближайшие тринадцать лет, и в последующие…
– Сколько вы получаете на своей работе, Ева? Господи, он опять возвращается к этому разговору!
– Это коммерческая тайна.
– Я буду платить вам в десять раз больше вашей коммерческой тайны. Вы благотворно влияете на мою дочь. Она впервые подпускает человека на такое близкое расстояние и не наносит удара. Этот человек – вы, Ева.
