— Вы так и не сказали мне, почему вас интересует Мейвис.
— Я лишь выполняю приказ, — ответил я. Это самое простое объяснение. Человек, выполняющий приказы, не обязан знать, зачем и кому надо то, что он делает. — Я лишь делаю то, что мне сказали. Пожалуй, так же, как и вы, и любой другой.
— Конечно, — сказал он. — Если вопросов ко мне больше нет, то, возможно, вам лучше пойти в каком-нибудь другом направлении. Должно быть, со стороны выглядит не слишком хорошо, что мы вот так вместе тут разгуливаем.
— Ладно, — согласился я. — Так, значит, Колумбийский университет?
— Именно.
— Большое спасибо, что уделили мне время. Я ускорил шаг, а он, наоборот, поотстал, и мы вновь стали чужими и незнакомыми. Я направился в глубь квартала, где оставил свой “мерседес”, сел в машину и уехал, задаваясь вопросом о том, что же мне делать теперь.
Я помчался через весь город в клуб “Тамбарин”, находившийся на Пятидесятой улице неподалеку от Шестой авеню. Оставив “мерседес” на ближайшей стоянке у магазина “Кин-ни”, я направился в глубь квартала и вошел в бар при “Там-барине”.
Она дожидалась меня, с подчеркнутым безразличием игнорируя ухаживания полудюжины парней, изо всех сил пытавшихся завязать знакомство. Она была прекрасна и непреклонна, а на полу у ее ног стоял кофр, в котором она обычно возит свои костюмы для выступлений, косметику и тому подобные вещи.
Я чуть задержался в дверях, во все глаза глядя на нее. Мне вспомнилась Лора Маршалл, а также Клэнси, вынужденный вести двойную жизнь, так как он работает на нас и не хочет, чтобы жена знала подробности. Элла была не такой, как Лора Маршалл, совсем другая натура. Интересно, может ли парень, работающий на организацию, жениться на такой девушке, как Элла, и ничего от нее не скрывать?
Не о том думаешь, Клей, твоя задача — искать того, кто убил Мейвис Сент-Пол. И Бетти Бенсон. И Билли-Билли Кэнтела.
Я протиснулся вперед, пробравшись между не теряющих надежды женихов, толпившихся у стойки бара, и тронул Эллу за руку. Она обернулась и улыбнулась мне:
— Ой, привет.
— Здравствуй. — Я чмокнул ее в щеку, не без удовольствия ловя на себе завистливые взгляды стоящих рядом мужчин, и сказал:
— Поехали домой. Я бы не отказался сейчас выпить в более интимной обстановке.
— Отлично, — одобрила она.
Покинув клуб, мы шли к автостоянке и молчали. Лишь забравшись в машину, она наконец поинтересовалась:
— Как успехи, Клей? В смысле поисков убийцы.
Я рассказал ей все как есть, и она с неподдельным страхом слушала о моих похождениях: о том, как в меня стреляли, и о том, что произошло на заброшенной станции подземки.
— Тебя же могли там поймать, — сказала она, дослушав до конца.
— Знаю. Мне тоже приходила в голову мысль о западне. Она поразмышляла с минуту, потом спросила:
— Так, значит, тот человек говорил с акцентом?
— Придуривался. Глухой голос, акцент — все это фуфло!
— Ему не хотелось, чтобы ты услышал его собственный голос.
— Верно.
— А с чего бы это?
— Потому что... — начал было я и осекся, потеряв дар речи; половина моего сознания сосредоточенно следила за дорогой, а вторая упорно размышляла над тем, с чего бы вдруг звонившему понадобилось изменять голос. И вправду, зачем? Потому что он не хотел, чтобы я узнал его.
А это означало, что мне приходилось разговаривать с ним и прежде, до того дурацкого звонка. Итак, Алана Петри можно вычеркивать. И Пола Девона тоже.
А в итоге все это бросало огромную тень подозрений на Эрнста Тессельмана.
— Черт возьми, будь я проклят! — воскликнул я.
— Ну что, додумался до чего-нибудь? — встрепенулась Элла.
— Додумался, — сказал я и усмехнулся. — Иди ко мне, гений ты мой. Одной руки будет вполне достаточно, чтобы крутить баранку.
Она придвинулась поближе, и я вел машину, удерживая руль одной рукой. Мы подкатили к гаражу, чтобы оставить “мерседес” на ночь. На этот раз юный пуэрториканец не стал приставать ко мне насчет работы, не будучи, очевидно, до конца уверенным, можно ли доверять приехавшей со мной женщине. Я заговорщически подмигнул ему, давая понять, что помню о нем, и он расплылся в радостной улыбке.
У меня сложилось такое впечатление, что всякий раз, когда я возвращаюсь последнее время домой, квартира неизменно встречает меня телефонным звонком. Или же меня с радостным нетерпением дожидаются полицейские. Одно из двух. На этот раз заливался телефон. Я поднял трубку и услышал в ней негромкий и обволакивающий голос Арчи Фрейхофера.
— А я тебе уже давно звоню, малыш, — проворковал он.
— Я только что вернулся. Ну что, какие новости?
— Никаких, котенок. Мне очень жаль. Джонни Рикардо — единственный постоянный клиент в том списке, который ты мне дал, и оба раза в интересующее тебя время он не был ни с кем из моих девочек. Остальных мы не обслуживали.
— Плохо, — сказал я.
— Извини, дорогой.
— " Ничего, Арчи. Благодарю за помощь.
— Обращайся в любое время.
Я положил трубку и был уже на полпути к холодильнику, где меня дожидались бутылки с пивом, когда телефон затрещал снова. Элла улыбнулась, наблюдая за мной из дальнего конца комнаты.
— Похоже, ты пользуешься большим спросом, — пошутила она.
— Я хочу пива.
— Сейчас принесу. Можешь говорить со своими поклонниками.
На этот раз звонил Джанки Стейн.
— Я выяснил, где Пол Девон был вчера в четыре часа, — объявил он.
— Молодец. И где же?
— На уроке у себя в студии. С двенадцатью студентами.
— А он не мог ненадолго смыться оттуда?
— Как мне сказали, он репетировал сцену с двумя студентами. Нет, он безвылазно торчал там.
— Что ж, хорошо. Спасибо, Джанки.
— А о Билли-Билли до сих пор ничего не слышно, — вздохнул он.
— Я видел его, — сказал я. — Мне очень жаль, Джанки. Но он мертв.
— Билли-Билли? Клей, но ты же мне обещал...
— Мы тут ни при чем, Джанки. Я ищу ублюдка. Это сделал тот, кто замочил обеих женщин.
— Честно, Клей?
— Честно, Джанки.
— Очень надеюсь, что ты найдешь его, Клей. Билли-Билли не сделал никому ничего плохого.
Я снова вынул свой блокнот и принялся вглядываться в еще не вычеркнутые мной имена. Таких трое. Джонни Рикардо. Эрнст Тессельман. Муж. Что-то подсказывало мне, что Рикардо достаточно темная лошадка. И все же, если он окажется именно тем фруктом, которого я разыскиваю, то я буду крайне удивлен.
Остаются еще Тессельман и блудный муж. Насколько я мог убедиться во время нашего разговора, Тессельман — притворщик, разыгрывающий привязанность к девушке, которая была для него не более чем блистательной спутницей. Разумеется, это еще вовсе не повод, чтобы записывать его в убийцы, но если бы он был откровенен со мной с самого начала, то наверняка оказался бы одним из первых в списке подозреваемых. Нужно будет наведаться к нему завтра и найти деликатный способ проверить его алиби.
И муж. Абсолютно никаких сведений, но его кандидатура начинала все больше и больше привлекать меня. На мой взгляд, шансы его и Тессельмана попасть в разряд убийц были почти равны. Строго говоря, может показаться странным, что он шлялся где-то все эти пять лет, а потом вдруг объявился лишь ради того, чтобы убить Мейвис; с другой стороны, возможно, и этому на первый взгляд нелогичному поступку найдется веское объяснение, когда я узнаю, кто он такой и чем занят. Словом, я считал его фаворитом наравне с Тессельманом в основном за счет того, что мне практически ничего не было о нем известно.
— Твое пиво, Клей, — сказала Элла. Я поднял глаза. Она стояла передо мной, протягивая стакан.
— Я не слышал, как ты подошла, — пробормотал я. — Ты милая.
— Хочешь посидеть в одиночестве и подумать?
— В списке осталось трое подозреваемых, — объяснил я. — Слишком много.
— Что ж, тогда не буду тебе мешать.
Но она мне мешала. Не могла не мешать. Она сидела очень тихо в дальнем углу комнаты, потягивая пиво, и уже одно только ее присутствие действовало мне на нервы и отвлекало внимание. Я должен был прийти к какому-то решению насчет нее, а до тех пор я попросту не смогу думать ни о чем другом. Особенно под одной крышей, в одной комнате с ней.
Еще какое-то время мы сидели молча, и затянувшееся молчание угнетало, затем я спросил:
— Элла, какого ты мнения обо мне? Обо мне и о том бизнесе, которым я занимаюсь?
Она удивленно вскинула на меня глаза:
— А что?
— Просто интересно. Что ты думаешь обо мне и моей работе?
— Ты мне нравишься, — ответила она. — А твоя работа нет. Но сегодня днем ты дал мне четко понять, что не оставишь ее, что бы ни случилось.
— А ты понимаешь почему?
— Вообще-то нет, — призналась она. — Мне, конечно, видна твоя преданность Эду Ганолезе, ты чувствуешь себя обязанным ему чем-то...
— Своей свободой, — уточнил я. — Если бы не он, я сейчас сидел бы в тюрьме.
— И такую жизнь ты называешь свободой? — спросила она, и вопрос мне не понравился.
