— Слушаю вас,— покорно сказала секретарша.
Анатолий Емельянович молчал, не зная что сказать.
— Усков ушел? — спросил наконец он, прочистив горло.
— Это кто?
— Ладно, идите.
Дело № 23561.
«Директору музея «Оружейная палата» Московского Кремля. В связи с возникшей необходимостью прошу выделить для участия в следственных действиях художника-ювелира. Желателен специалист по ювелирному творчеству XIX— начала XX веков. Следователь Петрушин».
Это была поистине ювелирная работа. Петрушин задался целью реконструировать в форме и цвете фамильные драгоценности Анны Ивановны. Собственно, это не было сверхзадачей. Петрушину наступал на пятки уголовный розыск. С каждым днем все настойчивее он требовал перечень похищенных вещей и их индивидуальные признаки. Наконец в кабинет следователя явился капитан Красин и нервно объявил, что он не может ждать, пока Петрушин переберет всех блаженных и преподобных наследников славной фамилии. С него, Красина, начальство требует оперативности, а не количества протоколов, подшитых в уголовное дело и пронумерованных в правом верхнем углу. Поэтому, если у Петрушина есть дела более срочные, пусть он рискнет доверить разработку этого вопроса ему, Красину, милиционеру с высшим юридическим образованием и 17-летним стажем работы, и перестанет тянуть кота за хвост, потому что в конце концов им обоим будет плохо. Петрушин раздраженно попросил не учить его жить, но пообещал заняться инвентаризацией похищенного имущества в самое ближайшее время.
Вопрос этот можно было бы без особых издержек передать оперативникам, но Петрушин боялся, что в свойственной им спешке они не сделают всего как нужно. А здесь было над чем поработать, и этим куском Петрушин не захотел делиться.
Сначала следователь пригласил их, учениц Ланской-Грюнфельд, порознь. Они вспоминали все, что в состоянии были вспомнить об украшениях Анны Ивановны, и изображали их как могли простым карандашом. Когда индивидуальное художество было закончено, Петрушин устроил совместное обсуждение. Каждый рисунок подвергался коллективному анализу, уточнялись и отбирались варианты, наиболее удовлетворяющие всех участников. Затем настала очередь художника. Под общим наблюдением он создавал стремительными штрихами импровизации на заданные темы, а участники корректировали их возгласами восторга или протеста. Появились контурные наброски, затем рисунки в масштабе и пропорциях, и, наконец, расцвеченные гуашью кольца, серьги, кулоны, браслеты заиграли праздничным блеском благородного металла и холодным свечением бриллиантов. Когда рисунки были распечатаны на цветных фотоснимках, Петрушин позвал капитана Красина. Притворно постным голосом следователь огласил список похищенного, иллюстрируя фотографиями:
брошь неправильной формы в виде сетки, в каждом пересечении по жемчужине,
кольцо в виде лепестка с бриллиантом, золотая цепь с крупными плоскими звеньями, серьги в виде цветка с розовым бриллиантом, брошь в виде жука из янтаря, серьги круглые с подвесками из бриллиантов, серьги с сапфиром, кольцо платиновое с изумрудом и монограммой на нем в виде латинской буквы «N» —надо полагать «Наполеон», серьги в виде звездочек, золотой знак в виде лиры, перстень, еще перстень, еще перстень — этого много.
Далее. Часы-луковица золотые с надписью «Трехсотлетие дома Романовых», икона в золотой ризе-футляре, выложенной жемчугом, платиновое колье в виде трона с короной и орлами. Орлы и корона инкрустированы бриллиантами.
— Ну, достаточно, пожалуй, остальные сам разглядишь, — заключил Петрушин, передавая Красину кипу фотографий.
— Откуда это? — недоуменно спросил Красин, разглядывая фотографии.
— Из Оружейной палаты, брат. Фирма веников не вяжет, а если вяжет, то только фирменные.
— Неплохая работа, — признался капитан.
— Хорошая работа, — поправил Петрушин. — По-моему, некоторые из этих симпатичных штучек подлежали экспроприации еще в одна тысяча девятьсот семнадцатом году. Вот видишь, чему нас учат уроки классовой борьбы: недосмотрели в нужное время, а сегодня пожинаем. Эти вещи пронесли сквозь череду годов печать тлена и разложения. Заключенные в них бациллы порока сохранили способность и сегодня заражать наших сограждан, в особенности с ослабленным иммунитетом. Перед тобой, капитан Красин, материализованные пережитки капитализма. Будь бдителен, ибо люди продолжают гибнуть за металл. Он опасен, этот металл, своей ядовитой красотой даже на фотографиях.
— Это ты что, за прокурора выступаешь или за адвоката? — перебил Красин.
— За адвоката, капитан, за адвоката. Ему здесь будет что сказать. «Все, что случилось, товарищи судьи, — это фатальная неизбежность. И не надо искать виновного, его нет, ибо мы столкнулись с действием непреодолимой силы — понятия, хорошо известного в теории, но чрезвычайно редко, к сожалению, принимаемого во внимание практикой. Давайте же сегодня признаем это понятие де-факто, признаем честно и мужественно, без оглядки на инстанции. Пусть только теория права будет нашей путеводной звездой. Тогда мы еще раз со всей убедительностью подтвердим, что нет ничего практичнее хорошей теории». У меня такое чувство, что жертва непреодолимых пережитков будет оправдана. Тебе это не кажется?
— Ты говорил хорошо, поэтому, возможно, так и будет. Послушай, а может, и искать не стоит? Мы сдадим сокровища в Оружейную палату и тем самым довершим дело наших славных предшественников.
— А ты, капитан, не переживай, я уже его вычислил, тебе остается только узнать фамилию.
— Я ее уже знаю, — спокойно ответил капитан.
— Нет, серьезно?
— Почти.
— Тогда говори.
— Пока воздержусь. У тебя еще двухмесячный срок не вышел.
Странные взаимоотношения. Следователю иногда кажется, что коллега-оперативник его попросту дурит. Что он там делает, чем занимается? У следователя каждый шаг зарегистрирован и в опись включен. А этот? Пошушукался с кем-то, посуетился втихую—и на, получай результат. Оперативник трудно и честно добыл «лицо» и, ликуя, как дитя, преподносит его на блюдечке следователю. А тот неблагодарно ворчит: «Ну, это мы еще посмотрим, это еще надо доказать». А доказав, убедившись, редко вспомнит, с чего начинал. Соперничающие и взаимодополняющие психологии — психология анализа и психология действия. Трудяга-следователь, ломовая лошадь правосудия, в глазах оперативника— кабинетный сидень, досужий бумаготворец. Вечно заведенный волчком оперативник в глазах следователя — тип с проблематичными возможностями и сомнительной продуктивностью. Следователю сдается, что коллега в спешке выдает ему слишком «сырой», некондиционный материал, а коллега, полагающийся на безошибочное чутье, сетует на завышенные запросы следователя, вызванные бюрократизмом и перестраховкой. Идиллическое, бесконфликтное сотрудничество этих людей — детективная сказочка. Да и система оценки их работы, наверное, небезупречна. И оперативник оценивается по раскрываемости, и следователь. У того своя отчетность, у этого своя. Оперативник утверждает, что именно он раскрыл преступление, а у следователя имеются резоны записать раскрытие на свой счет. Так засчитывают один сбитый самолет за два, когда возникают недоразумения между зенитными батареями. Но друг без друга следователь и оперативник не могут, не получится.
— Лелю Ведникову я знаю давно. Мы вместе работали в институте физического воспитания, она была лаборантом. Леля очень порядочный, добрый человек, честности безукоризненной. Многие годы она была бессменным казначеем кассы взаимопомощи.
«И здесь «хранительница», — отметил про себя Петрушин.
— Леля выделялась большой любовью к труду, ее никогда не видели сидящей без дела, что в условиях НИИ, согласитесь, явление нечастое. Характер? Несколько застенчива, неуравновешенна. Особенно смущалась, когда ей надо было выступать на людях, — теряла связность речи, краснела, делала какие-то ненужные, мелкие движения... Может быть, я не о том говорю?
— Нет-нет, продолжайте, — закивал Петрушин.
— Вы знаете, у меня сложилось впечатление, что Леля обладала средним интеллектом. Если усилить, можно с натяжкой назвать ее несколько ограниченной. Работу выполняла достаточно быстро, но любила однообразную, счетную работу. Поручишь ей что-нибудь Другое — тут же теряется, переключается с большим трудом. В последнее время заметно участились случаи ошибок от рассеянности. В конце июня я посоветовала ей уйти в отпуск, и она с радостью согласилась. 3 июля она, находясь в отпуске, пришла собирать деньги в кассу взаимопомощи, была в обычном расположении духа. Я ей предложила отгул за этот день, но она отказалась — это, говорит, общественное. Тогда же она взяла под расписку 50 рублей из кассы взаимопомощи — мол, в отпуске, пригодится.
