В тот же миг, когда Адольф опускал пакет в ящик, преображенный Фил в дорогой зеленой куртке, изобилующей молниями, с капюшоном, надвинутым на лицо, вышел из двери ратуши, держа в руке туристический путеводитель; у него был сосредоточенный и восторженный вид. На шее у него висел фотоаппарат. Оглядываясь вокруг, он постепенно приближался к стоящему в центре площади полицейскому. Одновременно Бенни положил руку на свой кожаный чемоданчик–дипломат гранатового цвета и нажал на замок. Затем встал и медленно пошел к банку. Адольф улегся возле меня.
В двенадцать часов пятьдесят восемь минут пятьдесят восемь секунд Фил выхватил из глубокого кармана куртки револьвер и врезал им по черепу краснорожему верзиле–легавому; тот рухнул наземь. В двенадцать пятьдесят девять бомба, которую смастерил Макс, взорвалась. Взрывной волной разнесло в осколки стеклянные двери банка. Оба охранника инстинктивно бросились на землю. Я вскочил и устремился к фургону. Бенни, преодолевший в два прыжка расстояние до лежащих оглушенных охранников, выхватил из кейса автомат и нацелил на них. Вероятно, что–то в его взгляде убедило охранников, что он не намерен шутить, и они не шелохнулись. Двери банка разлетелись в осколки, и в них появился ошарашенный служащий, оставленный для дежурства. Фил кулаком нанес ему такой удар, что бедняга распластался по стене. Водитель фургона выскочил из кабинки и опрометчиво бросился к дверям банка. Я ринулся наперерез и в этот миг увидел ее.
В элегантном красном костюме она торопливо пересекала площадь под аккомпанемент криков разбегающихся людей, полностью безразличная к разыгрывающейся драме.
Какую–то долю секунды я обалдело пялился на нее.
— Делай!
Крик Фила привел меня в чувство, и я прыгнул в тот самый момент, когда водитель нажал на спусковой крючок. Я въехал ему в яйца, сбил с ног и, пока он падал, рубанул еще ребром ладони по затылку. Потом вскочил на его сиденье. Ключ зажигания был на месте, я его повернул. Обезумевший Адольф отчаянно лаял. Фил ринулся ко мне, бросив бледного служащего, который с недоверчивым видом растирал себе живот. Я распахнул дверцу, и Фил прыгнул на место пассажира. Бенни влетел в заднюю дверцу, не забыв пустить в воздух очередь, заставившую броситься наземь перепуганных инкассаторов. Задняя дверца хлопнула. Было тринадцать ноль четыре.
— Гони! — рявкнул Бенни.
Я до отказа вдавил педаль газа.
Послышались выстрелы, но бронированному фургону даже прямое столкновение нипочем. Я уже гнал по боковой улочке. Фил повернулся ко мне, бледный от ярости:
— Жорж, блядина, ты трехнулся или как? Мы из–за тебя чуть не просрали все. На что ты, сука, пялился?
Не мог же я ответить: «На мою жену». Поэтому я промолчал. Недовольный Фил перенес свое внимание на дорогу. Фургон был широкий, улочки узкие, и я сорвал крыло у неудачно припаркованного «мерседеса». Никто на это не отреагировал. Да, не повезло мне вызвать ярость Фила. Прежде чем стать налетчиком, Фил был наемным убийцей. Но после того как два типа, которым он крупно задолжал, проигравшись в карты, перебили ему кости обеих рук, он утратил меткость стрельбы. Пришлось переквалифицироваться. Но злобный характер и склонность к убийству остались при нем. Так что привести Фила в ярость — это почти то же самое, как наступить на хвост гремучей змее.
На перекрестке вспыхнул красный свет. Я рванул на него, давя на клаксон. Резко свернул налево, на мощенную булыжником улочку, и мы немножко потряслись на ней, пока я не увидел широкие ворота, ведущие во двор старинного особняка. Ворота были открыты. Я ворвался в них на полной скорости под испуганными взглядами нескольких пешеходов. Вдалеке уже звучали первые полицейские сирены, точно вой волчьей стаи, ищущей добычи.
Двор был просторный, а поскольку в особняке находились только какие–то пыльные архивы, там никого никогда не бывало, кроме одного–единственного служителя в синей блузе. Потому мы и выбрали этот двор в качестве гаража. Старик служитель дрых около своей конторки. Едва мы въехали, поджидавший нас Макс тут же запер ворота. Бенни уже выскочил из фургона и перебрасывал набитые деньгами мешки в один из наших пикапчиков, серый «мерседес», оборудованный двойным полом. Фил присоединился к нему и стал загружать наш второй пикап, темно–синий «рено» модели «сосьете», не имеющей заднего стекла. За четыре минуты была перегружена сумма, эквивалентная семистам тысячам долларов. Фил бросил в кузов «рено» брезент, а на брезент положил несколько мешков с гипсом. Еще пока мы мчались в фургоне, он снял свою зеленую куртку и джинсы и облачился в заляпанный краской малярский комбинезон. Бенни сорвал накладную бородку и приклеил великолепные пышные усы с проседью, в точности соответствующие его седоватому парику.
Макс открыл резные деревянные ворота; первым выехал Фил, за ним Бенни. Поехали они в разные стороны. Я быстро сбросил рубище слепца и облачился в костюм виноторговца. Закрыв ворота и задвинув засовы, Макс подбежал ко мне.
— Уходим! — бросил он мне сдавленным голосом.
В конце зассанного коридора был выход на зады особняка, и мы понеслись по нему, а за воротами уже раздавались возбужденные крики. Загремели глухие удары в тяжелые створки. Стая напала на след… Обычно двери в конце коридора заперты на ключ, но полчаса назад Макс взломал замок. Ударом плеча я распахнул их, и мы оказались на старинной извилистой улочке, по обе стороны которой тянулись склады и запертые магазинчики. Квартал, предназначенный под реконструкцию… Неторопливым шагом мы шли по улочке. Я повернул налево, Макс направо. Ну помоги нам Бог!
Макс уедет во Францию поездом. Бенни снял хазу в роскошном доме недалеко от Дворца Европы, с лифтом из гаража прямо к квартире, и там он будет отсиживаться с деньгами, пока все не успокоится. Фил занимал в предместье домик с гаражом. Здесь он переложит деньги в специально устроенный фургон и дня через три–четыре спокойно пересечет границу. Бенни последует его примеру, и ровно через шесть дней мы все встречаемся в Женеве у входа в Швейцарский кантональный банк. Чтобы сделать небольшие вложения… Как это мы делаем регулярно уже три года.
Начинал я с того, что работал вдвоем с Бенни, с которым познакомился весьма курьезным образом, как–то ночью я вышел из казино, набитый деньгами, и ко мне обратилась молодая элегантная женщина с грудным голосом, одетая в просторное манто с капюшоном, который оставлял в тени ее лицо. В ее машине, красном «порше», который стоял чуть дальше, что–то сломалось. Не могу ли я подвезти ее? Я с готовностью согласился. По тем чертам, которые мне удалось увидеть, я представил себе тонкое, классического очерка лицо. Только что я совершенно законно заработал изрядную пачку купюрок, и у меня было желание развлечься.
Мы проехали километра три, повернули на пустынную загородную дорогу, и тут дама вытащила из своей сумочки автоматический пистолет весьма солидного размера и приказала мне остановиться. Я подчинился, не столько испуганный, сколько заинтригованный. Затем она предложила мне отдать ей мой бумажник, что я и сделал, поджидая возможности овладеть ситуацией. Таковая возможность мне представилась, когда эта особа открывала дверцу, чтобы пересесть в автомобиль, который я заметил в тени деревьев.
Я бросился, резко рванул ее за запястье. Она выстрелила, но пуля полетела куда–то в заросли, и мы оба покатились по земле. К моему величайшему изумлению, у нее оказался стальной кулак, и я неожиданно получил прямой в челюсть, отправивший меня в нокдаун; при этом я услышал серию английских ругательств, произнесенных явно мужским голосом.
Разъяренный и ошеломленный, я вскочил на ноги в самое время, чтобы увидеть, как моя незнакомка в рваных чулках, всклокоченном парике и с накладным бюстом, сбившимся на живот, ползает на четвереньках и шарит в траве в поисках своего пистолета. Я расхохотался. Бенни — а это был он — недоумевающе взглянул на меня, но через секунду тоже разразился смехом. Спустя два часа мы уже были закадычными друзьями и спланировали наше первое дело. Тогда же я узнал, что он сделал своей специальностью переодевания, отчего в картотеках легавых происходила полная неразбериха.
Впоследствии Бенни откопал Фила, а Фил в прошлом году привел к нам Макса. Дела шли прекрасно, и оснований жаловаться у меня не было. Ну и притом чувство, что каждый раз ты играешь ва–банк, давало мне ощущение полноты жизни, без которого мне обойтись так же трудно, как наркоману без наркотика. Мне необходима опасность, чтобы чувствовать, что я живу, потому что, как говорит Ланцманн, мое несчастное детство внедрило в меня убежденность страшной шаткости существования и извращенный вкус к опасностям. Я потряс головой, чтобы прогнать эти мысли и вернуться к реальности. Улица была полна прохожих, идущих по своим делам, однако способных в мгновение ока превратиться в безжалостную орду.
