— Так вот, я был согласен на некоторое количество известки в наших отношениях. Но гашеной. И казалось, еще вчера, что я был прав. Движение в нужном и нормальном направлении идет. Вы же уже развелись, Настя! Мы же вот-вот пожениться должны! Через две недели.
Анастасия Платоновна перевернулась на спину, слегка приподнялась на слабых руках и прислонилась к спинке кровати. Лицо у нее было размытое, глаза наполовину сонные, наполовину безумные.
— Молчишь почему, Настя? — в голос Георгия Георгиевича прорвалась капля ехидной горечи. Правая рука терзала косматую растительность на груди.
— Ответь мне что-нибудь. Скажи хотя бы, что я не прав. Что ты на самом деле презираешь этого аспиранта с прибабахами. Кстати, как это ему удается оставаться аспирантом в сорок лет?
Собеседница закрыла глаза.
— Да черт с ним и его аспирантурой. Я хочу сказать, что это именно ты придумала историю про мстительную плебейскую тварь, которая для того, чтобы отомстить Платону Григорьевичу за бесконечные солдафонские унижения, решила перенести военные действия с идейного фронта на семейный. Эта низкопробная гадина думала, что, став зятем, станет на равную ногу. Это ведь почти дословно твои слова, Настя.
Она равнодушно кивнула.
— Почти.
Эта лунатическая небрежность чрезвычайно задела Георгия Георгиевича. Он был уверен, что хотя Анастасия Платоновна молчит, но слушает при этом заинтересованно. Он начал хватать воздух ртом и расцарапывать грудь обеими руками. Во время этого приступа немого возмущения Настя спустила ноги с кровати и вставила их в комнатные туфли. Потом немного неровной походкой направилась в сторону ванной. Жених остался сидеть в темноте спальни на белой кровати, напоминающей чем-то айсберг в полярной ночи. Выдержав всего несколько секунд, отправился вслед за невестой. За время короткого преследования успел сказать довольно много глупостей.
— Хорошо, пусть так. Пусть никакой логики. Пусть хотя бы… Скажи только, что там между вами произошло? Я как жених могу этого требовать или не могу?! Мне плевать на эти тонкие и дикие материи, но фактически, фактически? — моя невеста верна мне или нет?
Неустойчивая манекенщица равнодушно скрылась в ванной. Послышался шум отворенной воды. Руки, раздиравшие грудь, перебрались к горлу и принялись его сознательно ощупывать.
— Со мной нельзя так обращаться, — вдруг взвизгнул жених, — я известнейший человек. Я один из лучших модельеров в этой стране. И не только в этой. Если бы ты знала, какое количество людей заискивает передо мной, боится меня, мечтает со мной познакомиться. Если бы ты знала, сколько баб, и не чета тебе, и помоложе, и посвежее, отдали бы все что угодно, чтобы попасть в мою постель. Меня знают…
Он бросился в кабинет, вернулся с пачкой каких-то бумаг и начал их швырять под дверь, приговаривая:
— Вот это из Милана. Это из Болоньи. Это вообще из Шри-Ланки. И вот ни в один этот город ты со мною не поедешь, сложная моя девочка.
Георгий Георгиевич смолк и прислушался. Из ванной доносились какие-то звуки. Анастасия Платоновна что-то делала помимо того, что принимала душ, занималась чем-то непонятным в процессе его потребления. Звуки были очень знакомые. Жених приблизил свое волосатое ухо вплотную к двери. Неужели рыдает? Одно из двух: или рыдает или блюет. Второе предпочтительнее.
— Настя! тебе плохо? Открой!
Может быть, вскрывает вены? Нет, чушь! Это не бывает так громко.
Через некоторое время Анастасия Платоновна появилась перед испуганным женихом. В купальном халате, в тюрбане из свернутого полотенца. Проследовала обратно в спальню и уселась на пуф перед зеркалом. Всмотрелась в собственное отражение. В темноте. Георгий Георгиевич услужливо включил свет.
Обстоятельно изучив сегодняшнее состояние своего облика, невеста занялась его косметическим ремонтом с помощью богатейшего парфюмерного развала, имевшегося перед зеркалом.
Господин кутюрье почувствовал, что у него с сердца скатывается самый квадратный камень. Когда женщина начинает проявлять интерес к своей коже, она не безнадежна. Георгий Георгиевич устроился за спиной у невесты на расстоянии, которое ему диктовала еще не выветрившаяся обида. Пусть прихорашивается. Помолчим.
Стоило ему принять это решение, как невеста заявила:
— Я тебе верна.
Еще несколько минут молчания. За это время была изменена линия правой брови. Из оптимистически выгнутой она стала приглушенно удивленной.
— А как наши планы?
— Какие, милый?
— Матримониальные.
— Они, — вторая бровь послушно выгнулась по приказу владелицы, — они остаются неизменными.
Георгий Георгиевич встал, прошелся. Было видно — удовлетворен, но не вполне.
— Но я-ты должна меня правильно понять, Настя, — так вот, я хотел бы…
— Какие вы все, мужики, мразь, — негромко сказала невеста, возясь со второю бровию.
— То есть?
Анастасия Платоновна резко обернулась на своем пуфе, причем так, что полы ее халата распахнулись, ловя взгляд мужчины, стоящего напротив.
— Мразь, мразь. Но ты можешь не волноваться. Теперь уже все. Имеется в виду — с моим мужем. Бывшим. Ты проявил несвойственную тебе прозорливость, не веря в мое пренебрежительное отношение к его изменам. Я с ума сходила. Всерьез боялась сойти с ума от ревности. Причем я не понимала, зачем это ему надо. К тому же он как бы не всегда доводил их до конца, всегда оставалось что-то вроде надежды, что это шутка, игра такая злая. На какое-то время я смогла себя убедить, что его измены — это такое сложное, ненормальное проявление его страсти ко мне. Уродливой, убогой, но все же любви. Долго я носилась с этой сказкой. Всерьез надеялась когда-нибудь объясниться. Я была готова даже простить ему подпольную, животную ненависть к моему отцу. Я отца обожала-боялась и боялась-обожала. И оказалась в состоянии выбора между мужем и отцом. Никому не пожелала бы.
Георгий Георгиевич не отрывал несколько идиотического взгляда от говорящих губ.
— Так вот, я сделала выбор. Правда, смерть облегчает такие вещи. Я готова была стать на его сторону. Вчера вечером я наконец собралась с силами и поехала к нему. Как ты видишь, не задумываясь предала тебя. Я была уверена, что в этот-то раз найду слова, которые все расчистят, и если у него есть хотя бы капля искреннего ко мне отношения, это даст нам шанс.
— Капля? — у Георгия Георгиевича перехватило горло. — Но у меня же к тебе… и ты бы бросила меня не задумываясь, если бы он…
— Не задумываясь.
Анастасия Платоновна поправила халат и вернулась к прерванному сеансу.
Кутюрье надрывно захихикал в прижатые к лицу ладони. Затих. Сорвал ладони с перекошенного лица, но заговорил на удивление спокойно:
— А почему он, собственно, проживает на твоей даче, бывший твой муж?
— А это не наша дача, ведомственная. Осенью его вышвырнут оттуда. Как собаку. Но… ты не это ведь хотел спросить. Ты хотел узнать, что я там за диво дивное увидала вчера, если дошла до того, что облевала всю твою голубую ванную. Ну, что же ты?
— Что «что же»?
— Почему ты не спрашиваешь?
Георгий Георгиевич потер виски.
— Спрашивать-то я спрашиваю. Знаешь, я ведь тоже там как-то бывал. Когда мы еще не решили быть вместе. Чувствовал, что ты мечешься. Заподозрил, помчался… А там сидит в сторожке безумная старуха и песенки военные поет.
Анастасия Платоновна опять крутнулась на сиденье.
— Какая еще безумная старуха, что ты несешь?!
— Сидит и поет «Горит свечи огарочек».
— Да не старуха, а…
— Ну?!
Место действия: неизбывная коммунальная комната Леонтия Петровича. Действующие лица: подполковник, Евмен Исаевич Петриченко, его редакционные друзья (стоят у двери, руки за спину) и куча перепуганного человеческого шлака на стуле. Слезы, сопли, испуг в глазах, в движениях, в голосе. Ничтожество.
— Я уже все рассказал.
Петриченко спрятал в карман свой платок и неуверенно спросил у подполковника:
— Может, не врет?
— Это что же — поймали, а он не он?!
Журналист подергал своими маленькими усиками.
— Все-таки я склонен считать, что этот маньяк — человек неглупый. Не явился бы он на такую встречу.
— Но вы же сами говорили, Евмен Исаевич.
— Или, по крайней мере, не так бы явился.
— Удивляюсь вам.
— Я допускал такую возможность, было, не отрицаю. Но теперь вижу, что зря допускал.
Подполковник и сам уже понял, что эта падаль не годится в настоящие злодеи. И потом, этот запах застарелого перегара, он стал бурно исходить из тела, когда пойманный понял, что попал в скверную ситуацию. Пьющий человек никогда не провернет такую сложную комбинацию и даже не задумает. У него нет сил сосредоточиться.
Леонтий Петрович почесал кончик носа. Что бы там ни было, исконного гада все равно надо искать! Он схватил похмельного обманщика за щуплое плечо и повертел перед его носом скомканным посланием.
