– Пожалуйста, – любезно согласился Кирилл.
– Мне кажется, что на этого Эдика упорно пытаются бросить подозрение. Словно специально. Возможно, прежде настоящий автор этих записок писал совсем другие слова. Я не прав?
– Не могу сказать ничего определенного, – вяло процедил Кирилл, – но у наших специалистов сложилось точно такое же мнение. Не говоря уже обо мне.
– Ну, не буду вас больше задерживать, и жду вас на своем творческом вечере. Он, кстати, состоится в следующую пятницу в городской библиотеке, – любезно произнес Шестеренкин. Кирилл откланялся и вышел на улицу, где вечер уже гасил душный смрад автомобилей. Сентябрь выдался таким душным, что даже не верилось, что через пару месяцев на землю полетят белые снежинки.
Купив себе бутылку пива, Кирилл пошел к троллейбусной остановке, размышляя об этих странных записках.
Кто-то упорно не желал, чтобы подозрения в адрес Соловьева развеялись, как утренний туман. Кто-то имел вескую причину не любить этого человека. Кирилл не хотел думать об этом, но слишком многих кандидатов на эту роль не было.
* * *
Встретиться с Ксенией Мешалкиной Кириллу удалось в воскресенье. Ксения была единственной близкой родственницей Богдана и Милены Тихомировых. На похоронах она не присутствовала по весьма уважительной причине. Все это время Ксения была за границей, в славной стране Турции, куда уехала за товаром. Мешалкина занималась челночным бизнесом, имела три точки на центральном рынке и своей жизни не стыдилась. Однако известие о смерти племянника сильно подействовало на нее.
Встретившись с ней, Кирилл поневоле подумал, что красота в этом семействе досталась не всем. Аделина, мать Богдана и Милены, родная сестра Ксении, совсем на нее не походила. Если покойная Аделина на всех виденных фотографиях, смотрелась просто по-королевски, с высоким шиньоном белокурых волос, царственным профилем и милой, чуть застенчивой улыбкой, то Ксения, с массивным тяжелым подбородком, маленькими глазками и хищной улыбкой выглядела нажравшейся крысой, которую застукали прямо у мешка с крупой. Однако впечатление рассеялось, едва Ксения заговорила. Голос у нее был на удивление мелодичным, бархатным, с потрясающей хрипотцой, бросающей в жар.
– Что вы хотели у меня узнать? – спокойно спросила она. Кирилл невольно сравнил ее голос со ставшим уже навязчивым тембром Милены, а потом хмыкнул. Несмотря на непритязательную внешность, Ксения Федоровна уже трижды была замужем, а недавно подала на развод и вроде бы собралась снова связать себя узами Гименея. Удивительно, что у дома не лежали штабелями сложенные про запас мужики.
– Видите ли, Ксения Федоровна, – начал Кирилл, но она прервала его.
– Просто Ксения.
– Хорошо. Видите ли, Ксения, расследуя дело об убийстве вашего племянника, мы столкнулись с рядом странностей, которые не позволяют нам сделать нужных выводов. Уж очень противоречивые мнения сложились у окружающих о ваших племянниках. Расскажите немного о них.
Ксения вздохнула.
– Да уж, неудивительно. Я поразилась бы, если вы сразу разобрались в их окружении. Впрочем, осуждать их я не могу. У ребят была нелегкая жизнь. Может, я буду рассказывать, а вы пока чайку?.. А?
Кирилл согласился. К чести хозяйки, собирала на стол она недолго. И пока Кирилл вкушал ароматный «Липтон» с маковыми сушками, Ксения неспешно рассказывала о своей непутевой сестре.
– Аделька всегда была редкостной дурой, – призналась она, – но дурой красивой. Она в семье младшенькая. Родители ей ни в чем не отказывали, наоборот, холили и лелеяли ее, как могли. Она и правда, болезненная была с детства, из поликлиник не вылезала, любимое дело. Я, как лошадь ломовая пахала, полы драила, огород опять же на мне был, а Аделька чавкала конфетки и сидела в тенечке. Стоила мне начать возмущаться и качать права, как Аделина хваталась за голову и орала, что у нее мигрень. Родители, естественно, меня стыдили, а любимую дочурку укладывали баиньки.
– Вы ей завидовали? – спросил Кирилл.
– Завидовала? Да там особо завидовать было нечему. Возмущалась, конечно, пыталась восстановить справедливость, да только смысла в этом никакого не было. С Аделины все как с гуся вода скатывалось. Я замуж рано вышла, в семнадцать лет, только чтобы из дома уйти. Тут все заботы свалились на мать, а Аделька все жила припеваючи, на судьбу не роптала.
Ксения сделала паузу, одним глотком осушила остывший чай, задумалась и налила Кириллу и себе еще.
– Аделина замуж вышла в двадцать два года. К тому времени родители поняли, что толку из нее не будет. Пристраивали они ее без конца на работу, но она нигде дольше месяца не работала. Утверждала, что больна, что не выдерживает нагрузки, а на самом деле дурака валяла. Ну, родители ее от греха и выдали замуж.
Муж Аделине достался – чистое золото. Богатый, умный, а на Аделькины выходки смотрел сквозь пальцы. В его доме ей работать не нужно было. Там и кухарка была и горничная, все как в лучших домах Лондона. Она почти сразу и родила двойняшек – Богдана и Милену.
– Я сначала не подозревал, что они двойняшки, – произнес Миронов. – Они так непохожи.
– Почему непохожи? Очень много общего. Правда, Богдан больше на мать похож, а вот Милена в отца пошла.
– У вас есть семейные фотографии? – осведомился Кирилл.
– Сейчас принесу.
Ксения вышла из комнаты и спустя пару минут вынесла несколько фотоальбомов. Некоторые из них были довольно старыми, еще советских времен, в альбомы такие фотографии вклеивали. Другие были яркими, разноцветными, купленными уже недавно. Кирилл начал просмотр со старых. Там, на этих серых фото, Аделина была чертовски хороша. Рядом с ней иногда стояла угрюмая бука Ксения. Потом пошли свадебные фото Аделины. Рядом с ней стоял красивый мужчина лет сорока. Через несколько страниц, на руках Аделины появились два младенца.
– Муж то Аделины ее на двадцать лет старше был. Она с ним как сыр в масле прожила двенадцать лет, а потом он разбился на самолете. Говорят, самолет прямо в тайгу упал. Стас, муж ее, начальником был крупным при горкоме партии, все по золотым приискам разъезжал. Деньги лопатой греб, предприимчивый мужик был. А эта вертихвостка даже не слишком опечалилась сначала. Умер и умер, что тут поделать. А вот через пару лет…
Кирилл отложил старый альбом и принялся за тот, что был посвежее. Здесь на фотографиях Аделина попадалась чуть реже и выглядела не в пример хуже.
– Денежки-то Стас немаленькие отложил, да только Аделина за год их и профукала. Она же меры ни в чем не знала. На руках – ни работы, ни профессии какой завалящей. А она все пиры закатывала, да дружкам с подругами деньги совала. Говорила я, нужна ты им, пока платишь за них, да только разве она меня когда слушала? Ну, а тут путч, инфляция, деньги то все и сгорели! Когда капиталы муженька подошли к концу, Аделька ненадолго задумалась. Кушать-то хотелось. Пришла она как-то ко мне, занять денег, говорит, детям к школе обувь купить, да форму школьную. Я, дура, заняла, так она в тот же день себе новое платье купила, а остатки на цепочку потратила. Богдан с Миленой к тому времени уже большие были, им по тринадцать лет исполнилось. Я как-то встретила их – как оборванцы шли. У обоих одежка едва локти прикрывала, башмаки разбитые. Я полетела к этой кретинке, отругала ее, да что толку. Деньги она мне, естественно, не вернула. Потом еще приходила, да только я больше ей в долг не давала. Пару раз покупала ребятишкам одежду, да сладости тайком совала. Аделина меня все совестить пыталась, мол, живешь, как у Христа за пазухой, детей нет, мужиков меняешь, так хоть бы бедным сиротам помогала. Детей мне правда жалко было, но я уперлась, думала, может за ум возьмется, работать пойдет. Да где там! Милена с Богданом по помойкам бутылки собирали, с детьми чужими сидели, школу каждый год красили. Богдана даже как-то прямо с улицы в больницу увезли, приступ сердечный случился. Я уже тогда поняла, что с ребятами не все в порядке. Если Богдан какие-то чувства человеческие сохранял, то Милена их навсегда потеряла. А что ей было делать, если жрать постоянно хочется, а подружки над ней смеются, да заплатанными платьями в лицо тычут. Мне иной раз в ее компании находится страшно было. Милена всегда неласковая была, а в те годы и вовсе с камнем в груди ходила. Правда, ребенок все-таки, не выдерживала иногда. Зайдет ко мне после школы, кошку обнимет, и плачет. У меня кошка за полчаса чувствовала, когда Милена придет, у порога ждала. Ни к кому больше не подходила, словно Милена ее мясом кормила.
А потом Аделька мужика встретила на беду ребятам. Я, поначалу, думала, теперь все в порядке будет. Мужик видный, богатый, где Аделина только его нашла? Зажили они по-старому, да только ребята все чаще на улице время проводили. Я даже думала, что он бьет их, да только все еще хуже оказалось потом.
Аделька в больницу загремела, почки вдруг отказали. Нужна операция была, да лекарства, а у меня, как на грех, тогда ни копейки не было. Я все в товар вложила, а меня какие-то гады обокрали. А я еще и в долг деньги взяла, счетчик капает. Ничем я сестре помочь не могла, да и не знала я, что там творится. Поругались мы как раз накануне, я ходить к ним перестала, а она детям запретила ко мне соваться. Словом, сделали Аделине операцию, но ей лекарства нужны были импортные, дорогие. Аделька после операции совсем другая стала, тощенькая, страшненькая. На такую мужики не бросаются. Тут отчим-то собрал ребят вместе и сказал: так, мол, и так, мать ваша без лекарств этих умрет, а мне на нее деньги тратить резона нет, я молодую найду да здоровую. Короче, выбирайте, говорит, или-или…
