Вернувшийся из Запорожья Красин положил на стол Петрушина протокол допроса.
— Ты уж извини, допросил без твоего разрешения. Гражданка Бельдейко Серафима Юрьевна, буфетчица кафе «Ветерок». Женщина, между прочим, роковая, каких мало. У твоего Запорожца недурный вкус.
Петрушин всегда ревниво следил за тем, чтобы в его следственные дела никто не встревал без особого на то указания.
— Послушай, Красин, ты меня нисколько не обременишь, если переложишь допросы на мои плечи. У тебя, я знаю, какая-то своя работа имеется.
— Это особый случай. Я нашел Бельдейко, и я должен был снять с нее эти, как их, показания. Ты вроде любишь характеристики, это мой маленький презент.
Петрушин взял протокол.
«С Черемных Сергеем Андреевичем я познакомилась в феврале 1977 года. Раньше несколько раз встречала его у себя в кафе, каждый раз он говорил, что ему меня приятно видеть и, если понадобится что-то, например билеты на концерт, я могу обратиться в любое время. В феврале во Дворце культуры, где работает Черемных, был концерт ансамбля «Желтые ромашки». Билеты оказалось достать очень трудно, и я обратилась к Черемныху, попросила два билета. Меня тогда удивил его разговор: он сказал, что сегодня ревновать не будет, но впредь ему бы хотелось, чтобы я заказывала только один билет. На концерт я пришла одна, так как подруга внезапно заболела. Он подсел ко мне, а после концерта сказал, что проводить не сможет, очень занят, но постарается встретить меня с работы. На следующий день он встретил меня в 7 часов вечера, проводил домой. Дома рассказал о своем детстве, о семье, о том, что с женой у него неурядицы. Потом сказал, что я ему давно нравлюсь и он хочет, чтобы я была с ним. Своим поведением, своими такими разговорами он очень расположил меня к себе. Я подумала: какой человек, сколько испытал в жизни и смог остаться таким порядочным! Каждый день он встречал меня с работы, провожал, говорил о своих чувствах ко мне. На 8 Марта он подарил мне маленькую сумочку. Больше никогда никаких подарков не делал. Встречались почти каждый день. Он говорил, что очень любит меня, что с женой уже давно не живет, что она за всю свою жизнь не прочитала ни одной книжки и что вообще они с женой разные люди. Говорил, что дочь Катя — очень больной человек, что она его любит и уход из семьи станет для нее трагедией. Но пообещал, что летом все же разведется, женится на мне и мы уедем в другой город: или Омск, или еще куда-нибудь. Он даже собирался занять у брата деньги на переезд. В апреле он сказал, что хочет поехать со мной в отпуск. Я сначала не соглашалась, говорила, что мне надо отдохнуть одной, но он настаивал, твердил об этом каждый день. По его настоянию и инициативе я взяла путевки на теплоход «Абхазия», и в конце мая мы с ним отправились в круиз. Проплавали десять дней, а потом сняли в Ялте комнату. Вернулись в Запорожье 22 июня. До 26 июня побыли с ним у меня на даче. На ваш вопрос отвечаю, что о своих знакомых в Москве он мне ничего не рассказывал. 4 июля я позвонила ему на работу и сказала, что у меня неприятности и что мне надо срочно с ним встретиться. Он ответил, что собирается в командировку в Москву. 7 июля он позвонил, сказал, что командировку отменили, и вечером мы с ним встретились. По существу заданных вопросов больше пояснить ничего не могу».
Петрушин побарабанил пальцем по столу.
— Значит, теперь надо полагать, что с обыском у Черемных
ничего не выйдет, она все ему рассказала...
— Нет, не должна, — успокоил Красин. — Они на днях кошмарно поругались, обсуждая судьбу их будущей крошки. Я не стал лезть в детали — дело, сам понимаешь, семейное, — но гражданка Бельдейко сказала, что видеть этого обманщика больше не желает. Похоже, что Черемных это вполне устроило. Протокол допроса Бельдейко я постарался составить в нейтральных тонах, чтобы не создалось впечатление предвзятости, но свидетельница вела себя очень возбужденно. Я даже предлагал ей воды.
— Не спросил, в каком состоянии был Черемных 7 июля, в понедельник, когда вернулся из Москвы? — поинтересовался Петрушин.
— Эх, Петрушин, какое там состояние! Она сама была в таком состоянии, что могла говорить исключительно об этом самом состоянии. Ты понимаешь, что такое двое детей от первого брака и еще один от поздней, зато светлой любви?
— Фотокарточки в Запорожье раздал?
— Занимаемся, — уклончиво ответил Красин. Он не любил посвящать следователя в детали. Свою работу обволакивал всегда туманом, время от времени делал многозначительные намеки, из которых явствовало, что все «на мази» и вот-вот произойдет что-то такое, от чего сердце Петрушина сначала сладко заноет, а потом сильно-сильно заколотится от восторга. Но в данном случае миновало уже полтора месяца, а обещанное состояние не приходило.
Однажды капитан Красин заявился к Петрушину с утра пораньше. Посидел в молчании, покурил, полистал, не читая, протоколы.
— Ты знаешь, — прервал он наконец молчание, — Михнюк недавно две с половиной тысячи на бегах просадил. Как тебе это нравится?
— Когда именно?—насторожился Петрушин.
— Где-то в мае.
— Откуда знаешь? — следователю вынь да положь источник информации, чтобы его можно было запротоколировать.
— Вот это лишнее, этого не надо, — начал наводить тень на плетень Красин. — Тотализатор—вещь хитрая, в ней разбираются только я да еще несколько человек. Ты этого не поймешь. Так вот, слушай дальше. Михнюк проиграл две с половиной тысячи, которые дал ему тесть на жилищный кооператив. Видимо, через тотализатор хотел получить трехкомнатную, но промахнулся, его серый в яблоках пришел последним.
— Он что, играл постоянно?
— Да как тебе сказать... Не так чтобы постоянно, но поигрывал.
— Послушай, капитан,— после долгой тяжелой паузы сказал Петрушин, — их уже стало трое, не хватит ли?
— Бог любит троицу, — легкомысленно заметил Красин.
— Ты-то уж, небось, отчитался — такой выбор! Шепнул бы, кто у тебя там значится по отчету,
— Не шепну.
— К сожалению, — вздохнул Петрушин, — при таком раскладе у нас нет гарантий в том, что не появится кто-нибудь еще, четвертый.
— Нет, троих достаточно, — решил Красин.
Дело № 23385.
Накануне Симонину снился страшный сон. Снился день рождения. Домой приходили незнакомые люди и дарили цветы, роскошные цветы с дурманящим ароматом. Люди приходили, оставляли цветы и уходили, приходили и уходили, приходили и уходили... На столе, креслах, стульях, серванте, софе, диване — всюду лежали горы цветов, а люди все приходили и уходили, приходили и уходили. И вот уже цветами завален весь пол. Он, Симонин, стоит в цветах уже по колено... уже по пояс... уже по грудь, а люди все приходят и уходят — радостные, улыбающиеся. Вот уже и дышать нечем, он рвет на себе рубаху, пытается выбраться из-под цветов, открыть окно, но никак не может. Он кричит, зовет на помощь, но голоса не слышно — голос вязнет, пропадает, теряется. Разбудила его жена. Потом уже, утром, он понял причину своего сна: жена положила в белье сверх меры ароматизированных бумажных листиков. Они хоть и импортные, хоть и пахнут тонко и изысканно, но требуют дозировки.
Возвращаясь с работы, Симонин уже в подъезде почувствовал что-то неладное, какую-то тревогу. Дверь его квартиры оказалась распахнутой. В квартире были четверо работников милиции и какие-то люди. Симонин растерялся, но быстро взял себя в руки.
— По какому праву?! — возгласил он с ложным пафосом.
Работники милиции оставили свои дела .и повернулись в недоумении к Симонину.
— Это мой муж,—объяснила им законная половина, а затем весьма невозмутимо сообщила. — Сережа, нас обокрали.
Симонин обежал глазами обстановку, расслабился и несколько виновато спросил:
— Что украли?
— Твою коллекцию, — ответила жена.
Симонин потрясенно застыл, затем рванулся к «стенке», распахнул дверцы ящика. Пусто. Ноги его ослабли. Симонин опустился на пол.
— Что, ценная коллекция? — участливо спросил капитан милиции.
Симонин не отреагировал, вместо него ответила жена:
— Очень ценная. Ефимка с этим... с признаками.
— Какие признаки, опишите, — деловито попросил капитан.
— Прекрати, Маша, — приходя в себя, процедил Симонин.
— Будем искать, — пообещал капитан не очень уверенно.— Вы нам опишите поподробнее монеты, признаки, чтобы легче было.
— Они все подписаны «Симонин», — опять встряла жена.
— Маша! — с досадой оборвал Симонин. — Пустое... Что упало, то пропало. Ничего особенного... Так, увлеченье, — произнес он с придыханием.
Жена удивленно поглядела на Симонина, вроде бы опять намеревалась встрять, но не решилась.
Дело № 23561.
Секретарша вручила Петрушину пакет, который он ждал с нетерпением.
«...Изучением следа, обнаруженного на внешней поверхности крышки ящика-сейфа при опылении восстановленным железом в смеси с сажей и откопированного на светлую дактилопленку, установлено: в следе отобразилась центральная часть завиткового папиллярного узора, внутренний рисунок которого имеет вид петли-спирали. Потоки папиллярных линий направлены по ходу часовой стрелки. В следе отобразилось достаточное количество мелких признаков, что позволяет признать его пригодным для установления личности...»
