и о чем-то горячо спорили, тыча пальцами в какую-то бумажку, да так увлеченно, что не сразу заметили гостя. Но, заметив, встретили как родного.
– А, сосед, здорово! – поприветствовал Василий.
– Это чего у тебя? – спросил парень в тельняшке и подвернутых штанах из чертовой кожи.
– Раки.
– Ух ты. Жаль, пива нет. У тебя нет? – уточнил Василий.
Колька развел руками.
– Ну и к лучшему. Пить вредно. К тому же начальство обещалось скоро быть.
– Сейчас мы их и так разъясним, – подал голос парень в тельняшке и протянул руку:
– Саша.
Третий кивнул, поздоровался, отрекомендовался Гогой и отошел в сторону. Был он на вид старше других, с сильными залысинами и куда более серьезный.
– Подсаживайся к нашему столику. Воскресенье – не дело работать, – пригласил Василий.
Колька, изображая из себя любопытствующего лоха, вертел головой, хлопал честными глазами, не боясь особо переборщить. Интересные эти ребята были, но видно, открытые и бесхитростные.
Василий, быстрый и ловкий, сыпал словами, как из дырявого мешка, поспевая одновременно хозяйничать: раздувал костер, пристраивал котелок, откуда-то извлек огурцы, квас, подсунул гостю ломоть хлеба с салом: «Жри да рожу пачкай».
Саша снял пробу с кипящей воды, поцокал неодобрительно, принес и всыпал в котелок какие-то травки из газетных кульков, потом повалился брюхом кверху, жуя травинку.
Гога просто сидел, курил и что-то выстругивал, оттопыривая толстые губы, и вроде не смотрел в Колькину сторону, но тот почему-то шкурой ощущал взгляд его внимательных карих глаз – быстрых, как жуки.
– Что тут, карьер рыть будете? – простодушно спросил Колька.
Василий замахал руками:
– Что ты, что ты. Мы же археологи. Мы тут будем ценности искать, исторические. Тут, друг ты мой, что б ты знал, городище целое, по всему видать, одно из самых ранних славянских в этих краях. Вон, видишь камушки? – он указал на полосу развалившегося кирпича, выступающую из поросли и высокой травы.
Колька кивнул: «А вот и вход в нору ихнюю. Ступеньки вниз и плита. Интересно, пожитки их там или уже растащили? Замаскировано-то как, сразу и не догадаешься. Наверное, не нашли еще».
– Это, сударь ты мой, древняя церковь, аж семнадцатый век! Видишь, на яичных желтках кладка, пережила и Ивана Грозного, и Смутное время, а перед фугасками сплоховала. Добили. Надо, понимаешь, все раскопать, подсобрать, описать – работы полно!
– Хорош парня заговаривать, – вмешался Гога, откладывая свою строганину, – Сашок, раки небось готовы.
Принялись пировать, запивая харч богов квасом. При этом Василий продолжал разговоры, умудряясь одновременно и жевать, и раздавать ценные указания товарищам, и щедро делиться историями из жизни – своей и различных исторических персонажей. Потом вдруг ни с того ни с сего спросил, где тут кино и танцы.
Выслушав ответ, пробормотал:
– Далековато, – и снова пустился в разговоры.
Сашу интересовали магазины и цистерны с пивом. Он тоже пожалел, что далеко, не набегаешься и гонца не пошлешь.
Гога сделал вид, что вежливо приподнимает задницу:
– Начальство.
Колька глянул в сторону кладбищенской аллеи. По ней с беспечным видом, посвистывая – шляпа набекрень, – шагал профессор Князев.
Кольку он узнал, сердечно поприветствовал, поинтересовался, какими судьбами.
– Рыбалка, – мечтательно протянул профессор, – это что-то из прекрасного далекого детства. Это вы со своего острова в таком неформальном виде? Не мерзнете?
– Не.
Профессор кивнул, извинился и, подозвав Гогу, отошел с ним в сторону. Было видно, как они совещаются: Князев указывает на точки, потом, наломав палочек, принялся втыкать их в землю в каком-то порядке, Гога, серьезно глядя на эти вешки, кивал. Потом к ним присоединился Саша, излагая какие-то свои соображения, чертя что-то на траве носком сандалии.
Раки закончились, котелок Василий тщательно вымыл, Колька принялся раскланиваться.
Его окликнул профессор:
– Николай! Тут народ волнуется: до магазина далеко.
– Не близко, – согласился Колька.
– Нет ли у вас каких-нибудь надежных ребят на подручные работы? Кормить обещаем, кое-что и заплатить можем.
Он пообещал выяснить и отбыл обратно на остров.
Услышав о предложении археологов, Яшка немедленно руками замахал:
– Ни-ни! Ни за какие пироги! Щас прямо… ты уж совсем!
Пельмень молчал и возмущался, но не так активно. Было видно, что ему тоже не улыбается возвращаться на то место, но при этом он соображает, где они будут ночевать, оставшись без пожитков и без сапог.
Колька пожал плечами, мол, была бы честь предложена.
– Хотите – сидите тут. Оставлю вам спички, плащ-палатку, недоеденные продукты, котелок, хотите – удочкой пожертвую. Робинзонствуйте.
– А плот?
Колька почесал в затылке: на острове было негусто с толстыми стволами.
– Ну давайте один сплавает со мной, сделаем плот там, на нем он и вернется.
– Давай, – вызвался Пельмень.
– Э нет, – возмутился Анчутка, – я один не останусь.
– Тогда со мной поплыли.
– Нет. Боюсь.
– Слушайте, мне завтра с утра в шарагу, рожайте скорее.
Пельмень решительно заявил:
– Погнали, нечего сопли жевать. Когти рвануть всегда успеем.
Конечно, не так он собирался возвращаться домой, но что поделать, коли золотой лещ ушел. Улов и так неплохой, видно, что не баклуши бил.
Чинно раскланиваясь со знакомыми, Колька следовал к дому, и мысли в его голове текли спокойные и солидные. Надо разузнать, что там насчет вербовки, и рвануть куда-нибудь нормальным делом заниматься. Не все же по мелочи тут… Надо будет наведаться к Сорокину, что он там про условно-досрочное говорил? Как раз полтора года прошло, еще полтора – и с чистой совестью в новую жизнь и куда угодно.
А можно вон как эти археологи, ведь интересная же работа, должно быть, и полезная… разве что учеба, потянет ли? Хотя парни-то на очкариков не шибко похожи. Вон у Василия лапищи такие, будто последние лет пять лопату из рук не выпускал. Да и Санек этот, в тельняшке, на бича больше смахивает, разве что почище. А уж Гога вообще, судя по всему, видавший виды типчик. Яшке и Андрюхе фартануло – компания бывалая, интересно, и кормить будут. А то и этот щеголь-профессор что-нибудь на карман подкинет. Так-то мужик он вроде не жадный.
«Если бы не семья… Семья держит. Семья, да еще Оля тоже, конечно, головная боль, так ведь любимая. Если все всё бросят и кинутся геройствовать, кто останется на хозяйстве?»
Мысли о собственном благородстве и огромной ответственности, лежащей на плечах, успокоили и примирили с действительностью. Тем более что как раз у подъезда восседало на лавочке одно из обстоятельств, препятствующих геройскому всебросанию.
– Привет, ты чего тут? – спросил он Олю.
– Тебя поджидаю, – просто ответила она.
– А чего к нашим не поднялась?
– Так я откуда знаю, когда ты
