Пройдя восемь кварталов, мы оказались на углу Восьмой авеню и Сорок первой улицы напротив огромной строительной площадки, где возводился автовокзал, и направились к Барни, торговавшему прямо на улице сосисками в тесте производства компании «Сабретт». Барни был беззаботным карликом неопределенного возраста, носившим усики в стиле Эркюля Пуаро и козлиную бородку на лице, исчерченном смешливыми морщинками. Облаченный в белый поварской колпак, фартук мясника и высокие ковбойские сапоги, он на моей памяти всегда стоял здесь, на одном и том же месте. Над его двухколесной тележкой красовался зонтик фирменных голубого и желтого цветов «Сабретт», а сам Барни стоял на трехногой табуретке, достаточно высокой, чтобы он мог обозревать все свои кулинарные владения. На наш взгляд, у Барни были лучшие хот-доги с квашеной капустой во всем Нью-Йорке. Приправленные маринадом, горчицей, кетчупом и луком, они являлись настоящим гастрономическим шедевром. А с шоколадным коктейлем его сосиски в тесте и вовсе становились чем-то, сопоставимым с сексом.
У тележки Барни нас ждали еще двое членов моей банды: Рыжий О’Мара, невозмутимый ирландец, считавший любое предложение, в котором больше шести слов, докторской диссертацией, и Прыгун Камилли, наивный добродушный семнадцатилетний парень, тощий заика с ввалившимися щеками. Мы прозвали его Прыгуном, потому что он при ходьбе слегка подпрыгивал. Прыгун приходился мне троюродным братом, и в свою банду я взял его из жалости. Рыжего О’Мару я взял к себе за бесстрашие, за беззаветную преданность и за чутье кобры. У него была привычка обстругивать деревянные спички своим ножом с выкидным лезвием — чем он и занимался сейчас, когда мы подошли.
Мы поздоровались с Рыжим и Прыгуном, но Рыжий лишь молча бросил на Сидни изумленный взгляд, красноречиво говоривший: «А это еще что за чертовщина?» Неизменно вежливый Прыгун, вероятно, почувствовав родственную душу, шагнул вперед, протягивая руку.
— П-прыгун… — заикаясь, произнес он. — П-прыгун Камилли.
Пожав ему руку, Сидни застенчиво представился.
— Вижу, т-ты в ерм-милке, — сказал Прыгун, гордый тем, что знает, как называется черная шапочка, прикрывающая макушку Сидни.
— Это ермолка, — как можно мягче поправил Сидни.
Мальчонка, потеряв терпение за время этого обмена любезностями, хлопнул руками и сказал:
— Ну, хватит. К делу. — Повернувшись к Барни, он выпалил заказ: — Сосиску с кетчупом, побольше квашеной капусты и шоколадный коктейль.
— Уже даю, — пропел Барни.
Рыжий протянул руку с зажатым ножом.
— То же самое.
— Три сосиски с кетчупом и два коктейля, — сказал Порошок. — Побольше капусты и лука, и маринада тоже не жалей.
Повернувшись к Сидни, я спросил:
— А ты что будешь?
— А здесь есть крем-содовая? — робко спросил он.
— Сосиску, коктейль и стакан крем-содовой, — сказал я Барни, и тот ответил кивком.
Достав из кармана пачку банкнот, я вытянул двадцатку и протянул ее Барни. В этот момент подоспел последний член моей банды.
Маленький Луи Антонио, голубоглазый светловолосый красавец. На самом деле назвать его маленьким было никак нельзя. Шести футов и трех дюймов роста, он был тощий словно железнодорожный рельс, однако у него был сводный старший брат, тоже Луи. Этого сводного брата, в котором было пять футов и пять дюймов, называли Большим Луи, потому что отец братьев, Луи-старший имел рост всего пять футов три дюйма. В этом можно было запутаться, если только вы не из «Адской кухни». Поздоровавшись с нами, Луи недоуменно уставился на Сидни.
— А это что такое? Талисман на счастье? — наконец спросил он.
— Это Сидни Батчер, — объяснил я. — Он направляется в библиотеку.
— А, — произнес Луи таким тоном, словно после моих слов все встало на свои места.
Прирожденный комик, Луи долго разглядывал Сидни, наконец, не подобрав подходящей шутки, протянул руку и ограничился простым:
— Привет, Сид.
Сидни пожал протянутую руку, однако с его уст не слетело ни звука. С тех самых пор, как он только увидел Луи, он словно лишился дара речи. Луи был одет в костюм-тройку, сорочку с запонками, широкий галстук и лакированные штиблеты, все черного цвета. Он был похож на актера Джорджа Рафта, одного из своих героев, в числе которых также были Хэмфри Богарт, Джимми Кэгни и вообще все, кто воплощал на экране «крутых» парней с чувством юмора. Луи безукоризненно пародировал любого из них, и сейчас он, перевоплотившись в Кэгни, обернулся к Барни и сделал заказ. Раскачиваясь на каблуках, он ткнул указательными пальцами в улыбающегося карлика, затем, стиснув зубы, процедил:
— Я хочу-у… пожалуйста-а… э-э… один хот-дог со всем, чем нужно… э… побольше капусты… и шоколадный коктейль…
Барни уже не раз слышал все это, однако сейчас снова пришел в неописуемый восторг. Замахав руками, он с укором промолвил:
— Черт побери, что ты делаешь в обществе этих оболтусов? Сколько тебе твердить — найди себе агента, снимись в кинопробе, своей игрой ты заработаешь не только на хлеб, но и на масло! В чем дело? Чего ты ждешь?
Усмехнувшись, Луи сбросил с себя маску.
— Всему свое время, Барни. — Откинувшись назад, он театрально воздел руку к небу и объявил: — Настанет день, и ты увидишь мое имя на афишах, коротышка.
Сидни зачарованно наблюдал за разговором. Луи стоял на самом солнцепеке, облаченный во все черное, и тем не менее на нем не было видно ни капли пота. Повернувшись ко мне, Сидни в благоговейном восторге прошептал:
— Вот у кого действительно жидкая кровь. Мой врач ни за что в это не поверит.
Наконец Барни доделал последний хот-дог, и мы набросились на творения его рук словно герои «Оливера Твиста». Допив крем-содовую, Сидни поблагодарил меня, попрощался со всеми и, счастливо качая связкой книг, направился наискосок к Нью-Йоркской публичной библиотеке, которая находилась на углу Пятой авеню и Сорок второй улицы. Проводив его взглядом, я покачал головой, недоумевая, какого черта кому-то может понадобиться идти в библиотеку в субботу утром.
Через четыре дня мне предстояло это выяснить. Через неделю я уже шел вместе с Сидни.
Лету 1950 года суждено было запомниться невыносимой жарой, которая четырежды накатывалась на Нью-Йорк, сенсационными данными, представленными комитетом Кифовера, и парадом по Бродвею в ознаменование ликвидации последнего трамвайного маршрута в Буффало. Тем временем где-то далеко в какой-то Корее началась война. Но в ту субботу, когда Сидни впервые присоединился к нашему завтраку, весь город только и говорил что про открытие тоннеля Бруклин — Баттери, связавшего южную оконечность Манхэттена с Бруклином. А Луи был в восторге, потому что ему довелось где-то прочитать о постановке на Бродвее нового мюзикла о шулерах — а поскольку все наши знакомые шулеры являлись членами мафии, этот спектакль был о нас. Он назывался «Парни и куклы».
В среду около полудня ребята ждали меня перед домом в фургоне «Форд» 1941 года выпуска, принадлежавшем отцу Луи. Дул слабый ветерок, но поскольку столбик термометра вскарабкался до девяноста трех градусов, он лишь дразнил, не принося настоящего облегчения. Все были в легких светлых брюках, футболках и штиблетах — все, кроме Луи, неизменно облаченного во все черное. Порошок сгонял к Барни и запасся двумя пакетами с дюжиной хот-догов и восемью коктейлями. Нам предстояло съездить в аэропорт Ла-Гуардиа, чтобы оценить перспективы нападения на грузовой терминал. Рассчитав временной фактор, Порошок пришел к выводу, что высока вероятность остаться без обеда… о чем не могло быть и речи.
За все три предыдущих дня я ни разу не встречал Сидни ни на улице, ни на пожарной лестнице. У него случился приступ астмы, и мать держала его дома. Однако сейчас, выходя из дома, я заметил Сидни. Он уныло брел по улице, с залитым слезами лицом. Ермолка куда-то пропала, одежда была в беспорядке, а взгляд не отрывался от мостовой под ногами. В руках Сидни сжимал книги, так, словно это был спасательный жилет. Нас он не замечал до тех пор, пока я не окликнул:
— Сидни! Черт возьми, что случилось?
Я сбежал по лестнице к нему; остальные ребята собрались у меня за спиной.
Остановившись, Сидни поднял взгляд и, запинаясь, пробормотал:
— Я… я возвращался д-домой из б-библиотеки…
Всхлипнув, он достал из кармана носовой платок и высморкался.
— Сидни, ради бога, успокойся. Сейчас ты говоришь совсем как Прыгун. Расскажи, в чем дело.
Кивнув, Сидни несколько успокоился и шумно вздохнул.
— Они попытались отнять у меня книги…
— Они? Кто? — спросил я.
— Обозвали меня грязными словами и попытались отнять книги…
— Сидни, как они выглядели?
Он покачал головой.
— Н-не знаю… их было трое… Я никогда раньше их не видел…
