На маты вышел далеко не лучший борец, к тому же выступающий в значительно меньшей весовой категории. Шумилина даже передернуло от такого неуважения.
— Больше никого не нашлось для моей квалификации? — кинул он недовольный, осуждающий взгляд на тренера.
— Он сегодня и соответствует твоей квалификации, — беззлобно отозвался наставник и отвернулся. Хотя в схватке победу одержал Виталик, сам он чувствовал, что удалось ему это с большим трудом. И теперь мысленно уже благодарил тренера, что тот не опозорил его перед соратниками по спорту и девчонками.
— Ты действительно показал класс, — подбежала к нему одна из них и ткнулась ярко намазанными губами в щеку.
— Отстань, — неожиданно оттолкнул ее парень, и та, отлетев в сторону, словно пушинка, часто заморгала пьяными глазками, не понимая грубости такого, казалось бы, сильного и душевного парня. — Спасибо за урок, — широко улыбнулся Шумилин и протянул руку тренеру. Они-то оба понимали, что происходит. Крепкое рукопожатие скрепило это понимание.
— А меня призывают в армию, — сообщил Виталий.
— Поддерживай спортивную форму и возвращайся к нам, — обнял его за плечи наставник, и они направились к выходу.
— Думаете, еще что-то получится?
— Я в тебе не сомневаюсь. Главное, чтобы это дошло и до твоего сознания.
— Вернусь, обязательно вернусь, — заверил воодушевленный парень и уже намеревался покинуть зал.
— Подожди, подожди, — задержал его собеседник. — Этих, — кивнул он на пьяных девиц, которые уже приставали к спортсменам, — забирай с собой.
— Само собой, — еще раз открыто улыбнулся Шумилин, обнажив два ряда ровных, здоровых зубов ослепительной белизны. — Девки, за мной…
Призывниками набили купе, как в общем вагоне, тепло приятно расходилось по всему телу.
— Хорошо бы чайку, — мечтательно произнес один из новобранцев.
— Может, тебе еще и водочки, да отдельную полку? — сострил заглянувший в купе сержант срочной службы. Шумилину он еще на призывном пункте не понравился: ведет себя нагло, по-хозяйски.
— Я бы и от этого не отказался, — подал он голос.
— А от женщины? — забегали лукавые глазки собеседника.
— И от нее. А что, устав запрещает? — решил не уступать Виталий.
— Позволяет, позволяет, — заржал сержант. — Прибудем на место, познакомлю тебя с Машкой. (Откуда было призывникам знать, почему он так развеселился. Причину же им предстояло узнать в дальнейшем. Машкой называли железную швабру килограммов на сорок, с щетками на подошве. Очень удобная вещь для натирания полов мастикой.)
— А мне где разместиться? — раздался голос за спиной сержанта.
— Здесь и размещайся, — втолкнул тот в купе высокого, худощавого парнишку. По лицу и телосложению его можно было принять за четырнадцати-пятнадцатилетнего акселерата.
— Но тут и без меня тесно, — замер он с брезентовым вещмешком в середине прохода, не находя места, где можно было бы присесть.
— Привыкай к тяготам армейской жизни. Рюкзак под голову и вытягивайся прямо на полу. Только не забудь длинные ноги подогнуть, а то ненароком их в тамбуре оттопчут, — уже не в шутку развеселился сержант. Шумилина пренебрежение к новобранцам окончательно вывело из равновесия. Он привык брать на себя в компаниях роль лидера, а потупленные взоры свидетелей происходящего лишь побудили его вернуться к привычному состоянию.
— Ты в конкурсе болтунов не участвовал, служивый? — с ухмылкой посмотрел он на шутника. — Гран при — гарантирую. — Улыбка мгновенно стерлась с лица сержанта. Теперь уже не лукавые, а цепкие глазки впились в смельчака.
— Чего уставился? — подлил тот масла в огонь. — Язык проглотил? Значит, преувеличил я твои возможности. Но особо не переживай, с закрытым ртом ты мне больше нравишься.
Такой наглости сержант потерпеть не мог. Необходимо было поставить выскочку на место. Ростом и крепостью телосложения тот не отличался, а сержант за полтора года накачал мышцы. Уверенный в своем физическом превосходстве, он приблизился к Шумилину, протянул руку и схватил его за грудки, совершив непоправимую ошибку. Разве можно держать за грудки кандидата в мастера спорта по вольной борьбе, к тому же выполнявшего нормативы мастера. Он даже не успел понять, как и когда соперник заломил ему руку и поставил в партер. Нос унизительно тыкался в ноги призывника, которого он только что втолкнул в купе.
— Отпустить? — поинтересовался Виталик, который продолжал сидеть на прежнем месте, удерживая противника за вывернутую руку.
— Отпусти. — Проигравший понял, что первый раунд за призывником. Когда поднялся, на его лице была гримаса боли и ненависти. — Мы еще продолжим, — пригрозил он.
— Что, плохо почистил обувь моего друга? — Шумилин поднялся и обнял за плечи худощавого юношу. — Кстати, как зовут? — обратился он уже к нему.
— Гущин… Аркадий.
— Не грусти, Аркаша. Если тебе не нравится блеск твоих ботинок, то мы можем все исправить. Правда, служивый? — поинтересовался он у сержанта. Напасть во второй раз тот уже не рискнул, хотя негодование переполняло его, и пулей вылетел из купе под сдержанный смех, а потом и дружный хохот призывников. Невзирая на стесненные обстоятельства, нашлось место и для Гущина. Он втиснулся между плотным, низкорослым, мордатым парнем и Шумилиным. В купе царило веселье. На откидном столике появилась домашняя еда, которой родители снабдили призывников. Кто-то выставил бутылку водки, а кто-то двухлитровую банку самодельного смородинного вина. Отчасти шуточные пожелания сержанта сбылись, не хватало лишь женского общества. Зазвенели алюминиевые кружки вперемешку с гранеными стаканами, посыпались анекдоты, полным ходом шло сближение молодых людей, которое, впрочем, долго не продлилось. Дверь купе распахнулась довольно резко, и перед молодежью предстал капитан, мужчина лет тридцати-тридцати двух, с густыми гусарскими, вразлет, усами, туго перетянутый в талии офицерским ремнем, с кобурой и в начищенных до небывалого блеска яловых сапогах. Он окинул строгим взором присутствующих и безошибочно определил лидера.
— Фамилия? — коротко спросил он у Виталика.
Тот поставил стакан на стол.
— Шумилин.
— Через пять минут зайдешь ко мне во второе купе, — произнес капитан.
— Слушаюсь, — буркнул собеседник.
— Нужно отвечать: «так точно» и стоя приветствовать старшего по званию.
Шумилин вскочил, наигранно вытянулся в струнку и рявкнул:
— Так точно!
— Быстро схватываешь, — одобрил капитан, — только слишком много иронии. И прекратите распивать спиртное.
Дверь захлопнулась так же внезапно и резко, как и открылась.
— Влип ты, — посочувствовал Гущин. Шумилин молча подлил в свой стакан водки и залпом опорожнил его. Только после этого ответил:
— Прорвемся. Где наша не пропадала?
Призывники заметно поутихли и провожали Шумилина взорами, по которым можно было понять, что сами они не желали бы оказаться на его месте.
Виталик постучал и приоткрыл дверь второго купе.
— Разрешите? — обратился он уже по уставу к капитану Ильину.
— Входи, — кивнул тот. Щеголем он уже не смотрелся: китель и галстук сняты, три верхних пуговицы на рубашке расстегнуты. Но что больше всего не понравилось призывнику, так это то, что он распивал водку с сержантами, и среди них был тот, с которым он недавно вступил в единоборство. Сержант Строгов явно не скрывал своего теперешнего превосходства. Он находился в кругу друзей, к тому же пил водку с офицером, а недавний обидчик стоял перед ними и ждал указаний. Никто даже не предложил ему сесть.
— Неважно начинаем службу, — принялся читать нотацию капитан. — Уже поступила на тебя жалоба.
— От него, что ли? — не сдержался новобранец.
— Он отслужил полтора года, сержант, а ты пока еще даже не рядовой, — продолжал офицер. — А поэтому должен…
— Ничего я ему не должен, — грубо перебил Шумилин.
— С гонором, — вмешался сержант. — Господин капитан, отдайте его ко мне в отделение, самолично займусь воспитанием.
— Не надорвешься?
— Не таких обламывал.
Их взгляды встретились, и сложно было определить, чьи биотоки ненависти были сильнее.
— Я покурю в тамбуре, — поднялся офицер, — а ребята тебе прочитают лекцию о первом годе службы в армии, — и он ушел. Призывник понимал, что остался один против троих, но отступать было поздно, да и не в его характере.
— Обычно, — заговорил один из старослужащих, — после прохождения курса молодого бойца и принятия присяги у нас происходит посвящение в зеленые. Но для тебя мы готовы сделать исключение и посвятить сейчас. — Он отстегнул ремень и пощелкал медной бляхой по ладони.
— Всего двадцать четыре раза по мягкому месту, даже почувствовать не успеешь, — усмехнулся другой.
