Грэмми Бун не раз получал по шапке от взрослых сёрферов, но все же к нему относились снисходительно — ведь он был сыном Бретта и Ди Дэниелс или попросту сатанинским отродьем, как называли его некоторые невоздержанные на язык люди.
Конечно, Бун перерос все это. Почти все грэмми рано или поздно превращаются в нормальных людей, ну а если нет, то скатываются на самое дно. Кроме того, каждому было ясно, что Бун — не обычный грэмми. Сначала он вытворял трюки, невероятные для своего возраста, потом трюки, невероятные для любого возраста. Вскоре его заметили лучшие сёрферские команды города и пригласили в юношескую сборную. Казалось, еще несколько месяцев, и он завалит свою комнату призами и трофеями, а потом заключит выгодный контракт с какой-нибудь компанией, выпускающей оборудование для сёрфинга.
Вот только Бун на это не согласился.
Паренек четырнадцати лет отказался от всего этого.
— Почему? — спросил его отец.
— Я же сёрфингом не ради этого занимаюсь, — пожал плечами Бун. — А ради… не, не знаю.
Он так и не смог подобрать слов, но Бретт и Ди все равно его отлично поняли. Они связались со старыми приятелями из мира сёрфинга и в двух словах поставили их в известность:
— Спасибо за предложения, но он на это не пойдет. Наш сын просто хочет кататься на сёрфе.
Он правда хотел.
Петра Холл повернула ключ зажигания в BMW, припаркованной в западной части Гарнет-авеню.
Она тронулась с места и покатила, время от времени бросая взгляд на зажатый в руке клочок бумажки и сверяясь с адресом.
Согласно справочнику, в доме номер 111 по Гарнет-авеню располагалась контора «Буна Дэниелса, частного детектива». Как ни странно, здание оказалось не офисным, а скорее торговым — на нем красовалась вывеска магазина «Сёрфинг на Пасифик-Бич» с простеньким, но красноречивым рисунком, изображающим морские волны. И точно: заглянув в витрину, Петра разглядела доски для сёрфинга, бодиборды[7] и купальники. Учитывая, что дом номер 111 по Гарнет-авеню от пляжа отделял какой-нибудь квартал, сомневаться не приходилось: это действительно был магазин принадлежностей для сёрфинга.
Вот только справочник утверждал, что здесь должна находиться контора частного детектива Буна Дэниелса. При чем тут магазин?
Петра выросла в городе, где солнечные дни были редкостью. Ее бледная тонкая кожа казалась почти прозрачной, особенно на фоне угольно-черных волос. Строгий пепельно-серый костюм ясно давал понять, что перед вами серьезная и крайне деловая женщина, однако даже он не мог скрыть стройную и соблазнительную фигуру. Но больше всего в ее облике привлекали глаза.
Неопределенного цвета, не то голубые, не то серые.
Как у океана, их цвет зависел исключительно от настроения Петры.
Она припарковала машину перед «Вечерней рюмкой» и направилась в «Сёрфинг на Пасифик-Бич». За стойкой обнаружился бледный парень, похожий на белого растафари, яростно рубившийся в приставочную игру.
— Простите, — обратилась к нему Петра. — Мне нужен мистер Дэниелс.
Шестипалый оторвался от экрана и, обернувшись, увидел ее перед собой. Пару секунд при виде сногсшибательной девушки он не мог вымолвить ни слова; затем набрал в легкие побольше воздуха и заорал куда-то в сторону лестницы:
— Эй, Живчик, бра, тут какая-то бизнес-леди Буна ищет!
В проем двери тут же высунулась голова Бена Каррутерса, окрещенного работниками магазина Живчиком. Лет шестидесяти, с белоснежно-седой шевелюрой, он ухмыльнулся и рявкнул в ответ:
— Еще раз назовешь меня бра, язык оторву!
— Извиняюсь, забыл, — откликнулся Шестипалый. — Моана[8] сегодня просто охренительная. Я сёрфил и налетел на волну, попробовал оседлать, но она оказалась той еще сукой, так что я капитально облажался. Приложился мордой об воду! Меня до сих пор колбасит. Ты уж прости, братан.
— Иногда я ни слова не понимаю из наших, безусловно, интересных бесед, — ответил Живчик, взглянув на Петру. И, повернувшись к Шестипалому, добавил: — Ты тут что-то вроде кошки. Так что не серди меня, не заставляй заводить настоящую кошку. Пойдемте, — бросил он Петре и двинулся к лестнице.
Пока Петра поднималась наверх, Живчик — худой мужчина почти двухметрового роста, одетый в красную рубашку, заправленную в камуфляжные штаны, — успел усесться за стол. Во всяком случае, она предположила, что за стол, потому что ни одного сантиметра свободной поверхности на этом сооружении не просматривалось — все было заставлено чашками из-под кофе, завалено бумажками, обертками от тако, газетами и журналами. Однако, поскольку довольно мрачный Живчик сидел перед старомодной счетной машинкой, Петра решила, что это, должно быть, все-таки стол.
Так называемый «офис», не вполне заслуживающий столь громкого названия, выглядел как настоящая помойка, она же мусорная свалка. Единственным исключением казалась задняя стена комнаты, чистая и аккуратная. На укрепленной на ней стальной вешалке висело в ряд несколько черных гидрокостюмов, а к самой стене были приставлены доски для сёрфинга, отсортированные по размеру и форме.
— Сорок с чем-то лет назад, — начал Живчик, — я регулярно выключал бра, чтобы не мешали развлекаться с девочками, а теперь вот выясняется, что это я — бра. Как все-таки отвратительно стареть. Чем могу вам помочь?
— Вы, должно быть, мистер Дэниелс? — предположила Петра.
— Если бы я должен был быть кем-нибудь, кроме себя самого, я бы выбрал Шона Коннери, — усмехнулся Живчик. — Но он уже занят. Как и Бун. Хотя как раз им я не захотел бы быть ни за что на свете.
— Вы не в курсе, когда появится мистер Дэниелс?
— Нет. А вы? — переспросил Живчик.
— Нет, раз я вас спрашиваю, — покачала головой Петра.
Живчик оторвался на секунду от своих вычислений. Девица казалась совершенно непрошибаемой. Ему такие нравились.
— Дайте-ка я вам кое-что объясню: Бун не носит часов. Единственные часы, которые он признает — солнечные.
— Я так понимаю, мистер Дэниелс человек расслабленный, верно? — протянула Петра.
— Если бы он расслабился еще немножко, то окончательно перешел бы в горизонтальное положение, — хохотнул Живчик.
Бун и Санни вышли с пляжа и побрели в сторону Гарнет-авеню.
В этом не было ровным счетом ничего особенного — они более или менее тесно общались почти десять лет.
Санни ворвалась в жизнь конвоиров зари, словно молния. Она влилась в их компанию так, как будто была с ними всегда. В тот день Бун как раз готовился поймать хорошую трехметровую волну, когда вдруг, откуда ни возьмись, возникла Санни и отобрала волну себе. Бун от такого нахальства оторопел, а бесстыжая блондинка как ни в чем не бывало пронеслась мимо него как мимо буйка на воде.
— Чувак, да эта крошка только что вырвала у тебя сердце и скормила его тебе же! — заржал Дэйв.
Но Буну было не до смеха. Поймав следующую волну, он заметил, что девица гребет к берегу.
— Эй, блондиночка! — окликнул ее Бун. — Ты сперла мою волну.
— Во-первых, меня зовут не «блондиночка», — ответила Санни. — А во-вторых, с каких это пор ты скупил все волны в море?
— Я уже собирался ее поймать! — возмутился Бун.
— Опоздал, — коротко парировала девушка.
— Да хрена лысого я опоздал!
— И хрен твой тоже опоздал, — улыбнулась Санни. — Да что с тобой такое, не можешь пережить, что девчонка увела у тебя волну?
— Могу пережить, — буркнул Бун. Даже он понял, насколько по-идиотски и неправдоподобно это звучит.
— Значит, не можешь.
— А мы раньше не встречались? — спросил Бун, присмотревшись к ней внимательнее.
— Не знаю. Встречались?
Санни улеглась на доску и погребла в сторону океана. Буну ничего не оставалось, кроме как присоединиться к ней. Угнаться за Санни было нелегко.
— Ты ходила в местную школу? — поинтересовался Бун, поравнявшись с ней.
— Да, раньше. Но я уже в колледже.
— И я в той школе учился, — заметил Бун.
— Я в курсе.
— Серьезно?
— Конечно. Я тебя помню, — откликнулась Санни.
— Хм. А вот я тебя, кажется, не очень.
— Знаю, — ответила девушка и начала грести быстрее.
На протяжении следующего часа она только и делала, что надирала Буну задницу. Она обращалась с океаном, словно он был ее собственностью. Да, собственно, так в тот день оно и было.
— Вот ведь штучка, — присвистнул Дэйв, когда они с Буном следили за девушкой с пляжа.
— Руки прочь, — шикнул Бун. — Это моя.
— И она не возражает? — хихикнув, усомнился Дэйв.
Выяснилось, что все-таки она этого хотела. Она надирала Буну задницу до самого заката, а потом, когда он с видом побитого щенка тащился к выходу с пляжа, дождалась его.
