– Немного. Тебе за ним не угнаться.
– Да уж понял, – хмыкнул Коля, поправил клеенчатую кепочку, перепрыгнул через неглубокую лужу на тротуаре. – Розы подарил нашей красотке, целый букет. Тысяч по пятнадцать-двадцать за штуку. Специально пошел на рынок и спросил цену... Так что букет ему обошелся тысяч в двести.
– Молодец, – одобрил Байрамова Пафнутьев. – Я думал о нем хуже. Если тратит такие деньги на цветы женщине... Хороший человек. А что Цыбизова, не обижает его, не огорчает?
– Нет, с этим у них все в порядке.
– Не мелькал ли в их компании невысокий широкоплечий парень с короткой стрижкой, в темной одежде, с неприветливым выражением лица?
– Мелькал. Его зовут Амон. Он у этого Байрамова не то охранником, не то водителем...
– Что же он так неосторожно, что же он так опрометчиво, – пробормотал Пафнутьев. – Так нельзя, дорогой.
– Вы о ком, Павел Николаевич?
– О Байрамове. Он совершенно не уважает противника, он не берет его в расчет. Это плохо. Так нельзя.
– Может быть, он и не подозревает о существовании противника?
– Да, скорее всего... Послушай, Коля... Тебе это больно, я знаю, но все-таки... У этого Байрамова с Цыбизовой... Постель? Дела? Торговля?
– По-моему, всего понемногу. И постель, и дела.
– Не ошибаешься?
– Влюбленное сердце не обманешь, – горестно Николай постучал по тому месту, где, как ему казалось, у него билось влюбленное сердце.
– Зомби у нее больше не появлялся?
– Вроде нет.
– Сама она спокойна, как и прежде? Порхает? Щебечет? С ветки на ветку?
– Я перемен не заметил. Разве что появился Байрамов... Морда широкая, зуб золотой...
– Ты уже говорил. – Пафнутьев остановился под козырьком заколоченного киоска. Его, похоже, облюбовали какие-то бойкие торгаши, но развернуться им не дали – киоск подожгли, внутри он выгорел дотла, но его железный каркас, сработанный из железнодорожного контейнера, уцелел. По городу в последнее время появилось немало таких вот выгоревших помещений – подвалов, ларьков, изготовленных из гаражей, арки в старых домах, заложенные кирпичом и оборудованные под магазины. Народ продолжал бороться за социальную справедливость так, как он ее понимал. Поджигатели оставались непойманными, продавцы не жаловались, а сумма ущерба не интересовала ни тех, ни других. А Пафнутьев знал наверняка, что частенько продавцы и поджигатели – одни и те же лица. Заметали следы ребята, заметали следы старым дедовским способом – «красного петуха» под собственный зад. Ищи-свищи-доказывай!
– Разбегаемся? – спросил оперативник, истомившись в затянувшемся молчании.
– Подожди. – Пафнутьев с привычным безразличием на лице смотрел на пробегающих прохожих, на лужи, на неиссякающий поток машин. – Послушай, – повторил он и опять замолчал.
– Слушаю внимательно, – улыбнулся оперативник.
– А не сделать ли нам такую вещь... Не провернуть ли нам такую забавную штуку...
– Не возражаю, – опять поторопил Пафнутьева собеседник.
– Не суетись... Такая вот мыслишка посетила... А не поставить ли нам под окна Цыбизовой машину? Хорошую машину, «девятку», а? В приличном состоянии, с небольшим пробегом, а? Поставить ее так, чтобы она с улицы не видна была, но из окон Цыбизовой – как на ладони? Если они действительно завязаны на угонах, у них же зуд по всему телу начнется на второй день!
– Ловля на живца?
– Да, но машина должна быть под круглосуточным наблюдением.
– Можно проще... Установить график, чтобы «девятка» стояла, к примеру, под ее окнами только с семи до девяти вечера. Дескать, кто-то к кому-то приезжает каждый день на это время. И потом опять уезжает. Она человек грамотный и на второй же вечер все поймет – приезжает любовник к девице-красавице. Пока они воркуют, машина стоит. И на эти два часа подключать ребят – пусть бы присмотрели.
– Да, так лучше.
– Тут в другом опасность... А если они в самом деле ее угонят? Не расплатимся, Павел Николаевич.
– Придумай с ребятами что-нибудь... Мотор, к примеру, не заведется. Или тормоза не сработают. Или рулевое управление откажет... Ведь технически это осуществимо?
– Вполне. Уж если подобные вещи случаются с исправными машинами, то здесь и сам бог велел. Нашкодить сумеем. Починим ли потом, трудно сказать, но сломать сломаем.
– И с завтрашнего вечера машина будет стоять?
– Если поднатужиться, то можно уже и сегодня выставить нашу «девятку» на обозрение.
– Поднатужься. Если что понадобится – подключай меня.
– Вечером позвоню, доложу, – оперативник протянул руку.
– Давай, Коля. Вперед и с песней. – Пафнутьев крепко пожал холодную мокрую ладонь оперативника и, поддернув поднятый воротник плаща, шагнул под мелкий дождь.
Не сложилось у Андрея с Викой, не сложилось. То ли она слишком уж отличалась от Светы и любое ее слово его как-то задевало, то ли слишком уж он близко принял Свету как единственно возможную для него женщину, и все, что с ней было связано, воспринималось им как некая истина, с которой можно только сравнивать. А скорее всего, не отошел он еще, продолжал жить событиями прошлого года, даже не замечая этого.
Поначалу он вообще не воспринимал Вику всерьез. Появился рядом человек, ну и пусть. Вроде неплохой человек, красивая девушка, не дура, не злобная, не спесивая. Но он не мог избавиться от ощущения, что все стоящее, что у него могло бы быть в жизни, уже было, и теперь возможны только заменители, протезы истинных чувств. По молодости Андрей не знал еще, что не бывает единственной любви, не бывает единственно правильных чувств. Все возвращается, многое повторяется с какими-то отклонениями от того образца, который ты познал в самом начале своей жизни. К Вике он относился явно без трепета, скорее терпя ее, как терпят шаловливого щенка, готового в любую минуту опрокинуться на спину, лизнуть в щеку, куснуть за палец, но решительно отодвигают в сторону, когда он становится слишком уж докучливым.
Изменилась Вика за последний год, сильно изменилась. Люди, знавшие ее раньше, узнавали с трудом. Исчезли торчавшие в стороны малиновые волосы, сделавшись мягкими и светлыми, они покорно улеглись на плечи. Лежали в шкафу среди старого хлама сверкающие химическими красками колготы, свисающие до колен свитера. Теперь на ней был строгий серый костюм, белая блузка, а вместо кроссовок с вывернутыми наружу языками на ногах у Вики были черные кожаные туфельки на невысоких каблуках. Она и внутренне изменилась – сделалась строже, сдержаннее, к ней уже невозможно было обратиться панибратски, похлопать по плечу или еще по какой-нибудь соблазнительной части тела, а этих самых соблазнительных мест, как это заметил Пафнутьев еще в прошлом году, у нее стало еще больше, поскольку всепоглощающий свитер валялся без дела.
Вика понимала, что Андрею в его состоянии сейчас нужен не вызов, не бравада, не девушка своя в доску. Она должна была стать просто красивой женщиной, которая понимает его лучше, чем кто бы то ни было. После той ночи, когда он остался у нее и казалось, что все определилось надолго, если не навсегда, Андрей попросту исчез. Он почувствовал, что в чем-то важном она сильнее его, отчаяннее, готова идти дальше без раздумий и колебаний. Он так не мог. Но не мог признать и ее превосходства. Скорее всего, истина находилась где-то здесь, где-то рядом.
Она не звонила Андрею, а вот к Пафнутьеву время от времени заглядывала. Чувствовала Вика, понимала, что Пафнутьев видит ее насквозь со всеми слабостями, желаниями и что она ему нравится. Да он этого и не скрывал, говорил открытым текстом, но так решительно, что его слова вполне могли сойти за шутку. Но Вика знала – у его слов только форма шутливая, только форма, что Пафнутьев все говорит всерьез.
Придя к нему в очередной раз, Вика заглянула в дверь и, увидев посетителя, хотела было тут же скрыться, но Пафнутьев остановил.
– Заходи, Вика! – крикнул он даже с некоторой поспешностью. – Этот человек долго не задержится, он уже попрощался.
И действительно, едва посетитель услышал эти слова, тут же поднялся, поклонился, прижав красноватые ладошки к груди, словно прося простить его за неуместность появления, и, пятясь, пятясь, отошел к двери, открыл ее не то задом, не то спиной и с тем пропал.
– Я не помешала?
– Помешала, – кивнул Пафнутьев– Ему помешала. А меня спасла. Это наш эксперт. Он приходил взять денег на водку, а тут ты. Лишила его всех планов и надежд.
– Но не навсегда же?
– Нет-нет, он через пять минут опять заглянет сюда, узнать, не ушла ли ты. Но ты ведь не уйдешь через пять минут?
– Надеюсь продержаться.
– Эх, Вика, Вика, что ты с собой делаешь, – простонал Пафнутьев, усаживая гостью к приставному столику. – Негуманно ты себя ведешь. Можно сказать, даже безжалостно.
– А что я такого делаю? – она испуганно заморгала.
