-Внимание, товарищи! Командир и экипаж приветствуют вас на борту корабля Ан-24. Рейс Сухуми-Батуми выполняет бригада Грузинского управления Аэрофлота. Наш полет будет проходить на высоте тысача пятьсот-две тысячи метров. Продолжительность полета-двадцать пять минут. Со всеми вопросами обращаться ко мне. Кнопка вызова бортпроводницы-над вашим креслом.
Слова, обычные для бортпроводницы, всем предназначенные, Ермаков воспринимал как обращенные к нему лично. Она давала ему ясно понять, как он может подозвать ее к себе, заговорить, высказать все, чем томился. Так во всяком случае ему казалось. Вернее, хотелось. Сидел он в одиночестве, у окна, слева по ботру. В его руках была газета. Но он не читал. Взгляд его, полный мужского восхищения и юношеской робости, был устремлен на стюардессу.
-Товарищи пассажиры, кому жарко и душно, можете раздеться, включить вентилятор. Одежду я унесу на вешалку.
Раздавая пластмассовые плечики, она подошла к Ермакову. Вот и повод познакомиться, поговорить. Но он быстро опустил глаза, снял плащ, молча отдал его девушке. Она с наивным любопытством посмотрела на него. Вот тут бы ему еще и теперь не поздно заговорить! Но он уткнулся в газету и безмолвствовал. Она недоуменно улыбнулась и отошла.
Летчики разогревали моторы. Утреннее солнце врывалось во все иллюминаторы левого борта Ан-24.
Стюардесса повесила в багажном отделении верхнюю одежду пассажиров и, открыв металлическую дверь, вошла в пилотскую кабину.
-Ну и как, выдержала его взгляд?-спросил штурман и дурашливо подмигнул. - Ох и смотрел же он на тебя!...
-Кто?
-Этот...на переднем справа кресле.
-Ну и что? Все так смотрят. И вы тоже.
-Не так! Ничегошеньки ты не увидела, Таня. Молодая, а подслеповатая.
-Что я должна была увидеть?
-Он, этот таинственный пассажир, опять с нами летит. Сидит в первом ряду, в крайнем к окну кресле. Неужели не заметила?-спросил штурман.
-Заметила!...-подхватил бортмеханик.-Таких грешно не заметить. А он, между прочим, довольно симпатичный малый.
Бортмеханик и штурман расхохотались. Пилоты улыбнулись. Таня с сердитой миной заколотила кулаками по спинам своих товарищей.
-Вот вам, вот!... Старорежимные бабы вы, а не современные мужики! Да этот парень до сих пор ни одного слова не сказал мне. Боится как огня. А вы...
Штурман Бабаянц искренне изумился:
-Что с тобой, душа моя? Шуток не понимаешь.
-Не хочу понимать таких шуток! Не хочу!
Бортмеханик Филиппов виновато покаялся:
-Извини, дорогая. Мы не думали сказать тебе ничего плохого. По-дружески мы.
-Пошли вы к черту с такой дружбой!
-Извини, извини, пожалуйста. Тыщу раз извини.
-Все. Последний раз с вами летаю. Надоели!
-Успокойся! Больше никогда не будем так шутить. Честное слово. Прости, пожалуйста, дураков.
-Вот что я вам скажу, дураки! Как только прилетим в Батуми, я отправлюсь на прогулку в город с этим... таинственным. Назло вам! Вот так! Поняли?
Хлопнув дверью, Таня выскочила. Пробежав багажное отделение, она поправила прическу и с приветливой улыбкой, для всех и ни для кого в отдельности, вошла в салон. В её руках был черный, в розовых цветах поднос, полный так называемых взлетных леденцов. Началось традиционное угощение конфетами.
Сто раз Ермаков видел, как это делали другие стюардессы, - никто не остался в памяти. А Таню запомнит на всю жизнь. И ничего, на первый взгляд, особенного она не делала. Так же, как и другие, почтительно предлагала брать конфеты. Лицо бесстрастное. Глаза тоже ничего не выражали. И всё-таки она была прекрасна.
Прикрываясь газетой, Ермаков смотрел и смотрел на Таню. Неужели та, которую столько лет искал? Неужели нашел? И так просто? Так вовремя? Так вот оно, какое, его нежданное, негаданное счастье! В черных туфельках на высоких каблуках. Голубоглазое. Русоволосое. Теплое и нежное, как весеннее полярное солнце. Сколько ей лет? Не больше восемнадцати. Еще совсем девочка. А ему под тридцать. Староват для неё.
"Всё, Вано! Не зарься на чужое счастье. Не в твоем это характере. Образумься! Возьми себя в руки! Ну!"
Ермаков вздохнул и хотел отвернуться, но не помогло ему самовнушение. Смотрел и смотрел. А она не обращала на него ни малейшего внимания.
Наконец он отвернулся от бортпроводницы, достал из сумки маленькую флягу с коньяком и отпил немного прямо из горлышка.
Таня обошла всех пассажиров, каждого одарила взлетными конфетами. Остался один-единственный - Ермаков. Она приблизилась к нему и доброжелательно сказала:
-Здравствуйте, товарищ пассажир... Простите, не знаю вашей фамилии.
-Ермаков. Вано Ермаков!... Здравствуйте. Садитесь, пожалуйста, отдохните.
Она села рядом с ним и запросто, как с хорошим знакомым, начала разговор:
-Вы уже который раз летаете с нами из Сухуми в Батуми и обратно. Не надоело?
-И вы каждый день туда-сюда летаете. Вам же это не надоедает.
-Такая моя работа. А вы?...
-А у меня много друзей в Батуми. И еще больше в Сухуми. Вот я и летаю туда-сюда. Завтракаю у одних, ужинаю у других.
-Денег не жалко тратить?
-У меня их много. Девать некуда. Могу купить в Батуми все цветы и положить к ногам любимой.
Таня засмеялась:
-Где же вы берете деньги?
-Мандаринщик я, приусадебный сад имею.
-Вот и неправда. Ничуть вы не похожи на мандаринщика.
-Почему? Мандаринщик такой же человек, как и все.
Она недоверчиво посмотрела на него, ждала, что он еще скажет.
-Верно. Я не мандаринщик. Геолог. Ищу полезные ископаемые в районах вечной мерзлоты.
-Ну и как, находите?
-Ого!
-А сейчас у вас отпуск?
-Угадали. И не простой. Полярный. - Он показал четыре пальца. - Октябрь! Ноябрь! Декабрь! И январь будущего года!
-И все четыре месяца вы будете завтракать в Сухуми, а ужинать в Батуми?
-Посмотрим. Жизнь не стоит на месте.
-Желаю вам счастливого отпуска.
-Не уходите, пожалуйста! Я хочу вам рассказать правду о себе. Не геолог я. Летчик пограничной авиации. Командир боевого корабля. Капитан. Летаю на вертолете, южную границу охраняю. Так что прошу, как говорится, любить и жаловать.
-А почему же вы в штатском?
-В отпуске. Не в четырехмесячном, как я наплел, а всего-навсего четырехнедельном. Что вам еще о себе сказать?...
-Вы по виду русский, и имя грузинское. Почему?
-Не я выбирал себе имя. Воля родителей. Мама у меня... Ладно, я вам в другой раз о маме расскажу. Сейчас о себе буду говорить. Не женат. Алиментов никому не выплачиваю. Давным-давно ни за кем не ухаживаю-потерял всякую надежду встретить подходящую девушку. Вот как я расхвастался, Таня! И это естественно. Перед вами каждому человеку хочется выглядеть богатырём, красавцем, наилучшим человеком на свете.
Говорил и сам себе удивлялся. Не имел почти никакого опыта в сверхделикатной области человеческих отношений. Не добивался ничьей руки. Не объяснялся никому в любви. И всё-таки, кажется, не растерялся перед девушкой, которая пришлась ему по душе.
И она вроде бы не из тех девчонок, что теряются, краснеют и бледнеют, когда за ними начинают ухаживать. Она спокойно, нисколько не смущаясь, глядя на него ясными глазами, слушала красноречивые признания. Не принимала его слова всерьёз? Привыкла к поклонению? Или знала себе настоящую цену?
-А зачем вам всё это... красоваться перед такими, как я?-спросила она.
"Да ты еще и умница!"-подумал Ермаков.
-Как это зачем?-сказал он. - Хочу завоевать ваше сердце.
Он улыбался, шутил, но голос его дрожал. И взгляд был более чем серьёзным.
Она еще раз поразила его своей находчивостью, когда сказала:
-Моё сердце, товарищ капитан, уже давно вами завоевано. Я с детства восхищаюсь подвигами пограничников. Мой отец в молодости служил на границе, и братья мечтают, когда придёт срок, надеть зелёные фуражки.
Ермаков не стал уточнять, что он хочет в индивидуальном порядке завоевать сердце Тани. Выберет для этого более подходящее время и место. Остра она на язык, отважна-так может отбрить оплошавшего ухажера, что три года у него борода не будет расти.
