class="p">Режим
Подъем, зарядка на плацу и каша,
Промзона, хозработы и отбой…
И так проходит жизнь на зоне наша.
Считаем «бани», скоро ли домой.
Баул, зеленка, шмоны и проверки…
И каждый день, и каждый час расписан тут.
И молодые, и пенсионерки
Здесь по режиму строгому живут.
Вообще-то, здесь режим зовется «общим».
Что это значит, трудно разобрать.
Здесь тяжело. Морально – даже очень.
Но мне придется как-то привыкать.
«Здесь не курорт,» – мне скажут, – «Ты на зоне.
Трудом вину должна ты искупить»
Смотрю я сквозь решетки, как в загоне,
И думаю: «Здесь разве можно жить?»
Нельзя читать, ходить после отбоя,
Нельзя ходить по зоне одному.
Нельзя режим нам нарушать и строя…
Запретов много… все не по-уму.
Здесь логики нельзя искать в запретах.
Неважно, что впервые осужден.
Здесь даже мяса нет давно в котлетах,
А вынос из столовой запрещен.
Нет утюгов, воды горячей в кранах,
Четыре крана на 100 человек.
Как женщинам в других сидится странах?
В наш просвещенный 21 век!
Уж март на улице, пришла весна.
Но отчего же на душе тревожно?
Как будто бы кошмар дурного сна,
Мне позабыть наутро невозможно.
Как будто птичка в клетке я томлюсь
И бьюсь о прутья, вырваться пытаясь.
Из сна кошмарного я вырваться стремлюсь,
Не уставая духом, не сдаваясь.
Я не боюсь, я все пережила,
Обиды, униженья и потери.
Но не смогу смириться с силой зла,
Не подчинюсь ей, ка бы ни хотели.
Никто не сможет растоптать, сломать
И уничтожить раненую душу.
Я не могу, сложивши руки, ждать,
И прутья клетки этой я разрушу.
Не ставьте мне преграды на пути,
Не ставьте мне подножки и капканы.
Все будет, как должно произойти.
Не важно даже, поздно или рано.
И все вернется на круги своя,
Мир снова станет с головы на ноги.
Свободной птицей снова стану я,
А вы уйдите прочь с моей дороги!
Вы только здесь имеете свой вес,
А там, на воле, не «в своей тарелке».
Здесь вами правит беспощадный бес,
А за забором вы, как звери в клетке.
Кто знает, что такое – «дубинал»?
«Лекарство», убивающее души.
Я слышала, как кто-то Бога звал,
Я видела, как закрывают уши.
О Господи! До коли же терпеть
Ты будешь беспредел этих бандитов?
Когда определишь в огне гореть
За всех увечных и за всех убитых?
Не думайте и вы, закрывши рот,
Остаться в стороне вам не придется.
Вам не простит униженный народ,
Что вы молчите, а тиран смеется
Весь этот беспредел и против вас
Однажды обернется лютой болью.
Не сможете поднять на близких глаз,
Когда увидите их пред собою.
Когда вопросы будут задавать:
«Зачем вы Зверя в клетку не загнали?»
Вам взгляда женщин тех не избежать,
Что побывали здесь на дубинале.
Памяти Светы Заровной и Розы Голуб посвящается
Воспоминанья о Заровной Свете
И Розе Голуб мучают меня.
Ушли вы год назад. Но кто в ответе?
В ответ – молчанье, тишиной звеня.
Так колокол поет о панихиде
На церкви в день прощания с людьми,
Ушедшими от нас. Но мы их видим.
И слышим голос: «Господи, прими!»
Прими их души, Господи Всевышний!
Мы провожаем их в последний путь.
Стоим печально с головой поникшей,
Не в силах их родным в глаза взглянуть.
А те, кто виноват в их смерти ранней,
Оправдывают действия свои.
Для них, проценты смертности случайной –
Осужденные женщины. Увы!
Зачем давали клятву Гиппократа,
Когда заканчивали медицинский ВУЗ?
Клятвопреступниками назовут когда-то
Врачей на зонах. Пусть их тянет груз.
Груз совести за то, что не сумели
Спасти от смерти, помощь оказать.
А может быть, вы этого хотели?
И не желали никого спасать?
Бог вам судья! Живите с этой болью,
А мы помянем умерших подруг.
Земля им пухом ляжет к изголовью,
Пусть в Царствие небесное идут.
Теперь свободны вы, идите с миром.
Мы все когда-то тоже будем там.
Оставьте боль свою врагам постылым,
Вас Бог простил и ждет к своим вратам.
В тот день, когда и мы к Воротам Рая
Отправимся на Божий Страшный Суд,
Произнесем, как клятву, умирая:
«Прощаю всех врагов! Пусть все живут!»
Осужденным, потерявшим чувство действительности
Одних людей интересует слава,
Идут по головам любой ценой.
Лесть, не прикрытая им слаще меда, стала,
Всего приятней – любование собой.
Слащавой маскою прикрыв оскал звериный,
«Заботу» проявляя о рабах,
Шагают к цели, а язык змеиный
Внушает окружению их страх.
И все боятся маленького жала,
Не смея что-то молвить супротив.
Для них жестокость нормой жизни стала,
Ползут тихонько, глазки опустив.
Опять дожди и тучи обложные
Закрыли солнышко на небе грозовом.
А на душе тоскливо, как в пустыне,
И пасмурно, как утро за окном.
Не хочется смотреть в чужие лица,
Я видеть эти лица не могу!
В них словно яд через глаза сочится,
От этих глаз я с ужасом бегу.
Но избежать порой не удается,
Ведь здесь везде глаза, как ни крутись,
И, видимо, принять мне бой придется,
И словом по душонкам их пройтись.
Снимите с головы своей корону!
Поверьте мне, она вам не к лицу.
Не коронуют грязную ворону.
Венец не возлагают подлецу.
Фемида, развяжи свои глаза
И посмотри, что делается в мире.
Когда-то справедливой ты была.
Поверь мне, по-другому все отныне.
Взгляни на чаши ты своих весов,
В них правды нет, лишь подтасовка фактов.
Как много роздано судом оков,
Согласно утвержденных прейскурантов.
Твой меч, которым ты должна карать,
Уж обагрен невинной кровью судеб.
Открой глаза, ведь ты должна узнать,
Что с теми судьбами в дальнейшем будет.
Здесь правосудие – рутина бытия,
Обычный день рабочий, и не боле.
Глухая честь и сердца немота,
И равнодушие, и черствость к чьей-то боли.
Регламент и сухой язык статей
Уже давно руководит судами.
Судья, прикрывшись мантией своей,
Вершит дела бездушными словами.
А где же справедливость, гуманизм?
Та справедливость, что заложена в Законе?
Ведь за делами просто чья-то жизнь!
Так нужно ли губить ее на зоне?
