Поехали вдвоем с Бондаревым. Остановив торопливо пробегавшего мимо автолюбителя с выхлопной трубой в руках, Купцов спросил у него, где найти Свекольного.
– Сто второй, там, по-моему.
– Я, пожалуй, зайду, а ты погуляй пока у дверей, – по дороге к боксу предложил Иван.
Двери сто второго бокса оказались приоткрытыми. За ними слышался непонятный шум и весело распевавший хрипловатый басок:
– Вот билет на балет, на трамвай билета нет…
Иван шагнул за порог. Там стоял ободранный старенький «Москвич» без колес и стекол. Полный мужчина в дырявой майке ловко орудовал паяльной лампой – жаркое пламя жадно лизало потемневшее железо помятого крыла. Заметив тень в проеме двери, он повернул к вошедшему лицо, действительно напоминавшее цветом вареную свеклу.
– Привет, – не отрываясь от своего занятия, буркнул
Свекольный. – В чем дело?
– Перетолковать надо, – подмигнул ему Иван.
– Щас не могу. Видишь, занят.
– Лучше сейчас, – улыбнулся Купцов.
– Давай, – неожиданно согласился Свекольный, переходя ближе к капоту и заставляя Ивана отодвинуться. Тот втиснулся между ободранным «Москвичом» и стеной.
– Ты говори, я слушаю. – Свекольный свободной рукой почесал живот и настороженно стрельнул глазами на дверь
– Я из уголовного розыска, – сказал Иван. – Меня интересует «специалист» по машинам, который сейчас «работает» в городе.
Свекольный неожиданно поднял лампу и, резко увеличив длину пламени, повел им перед собой, как огненным мечом. Иван успел отпрянуть и спрятаться за корпусом «Москвича».
– Хто послал? – свистящим шепотом спросил ремонтник.
– Брось, дядя! – раздался сзади повелительный голос, и Свекольный обернулся.
Этого мгновения Ивану оказалось достаточно – метнувшись вперед, он выбил лампу из рук Свекольного и ударом ноги отбросил ее в сторону. Свекольный, прижавшись спиной к стене, медленно двинулся вдоль нее к лежавшей на полу лампе, настороженно переводя глаза с вошедшего в бокс Бондарева на Купцова.
– Брось, дядя, – повторил Саша. – Чего это ты?
Прижав могучей рукой ремонтника к стене, он с трудом протиснулся мимо него и, наклонившись, выключил лампу.
Свекольный дрожащей рукой вытер пот со лба и снова зыркнул глазами на дверь – выход перекрывал Иван. Жалко скривив губы, ремонтник попытался изобразить улыбку:
– Парни, может, миром поладим, а?
– Зачем же нам воевать? – потирая ушибленное колено, удивился Купцов. – Или мы похожи на рэкетиров?
Свекольный угодливо хихикнул, но глаза его оставались встревоженно-серьезными. Оглаживая себя ладонями по животу, он облизывал языком пересохшие от волнения губы.
– Нас никто не посылал, – начал втолковывать ему Иван. – Мы действительно из уголовного розыска.
– Кто сейчас из специалистов по машинам работает в городе? Отверточкой любят открывать дверцы, – уточнил Бондарев.
– Не знаю, – прошептал Свекольный. – Вот вам крест святой, не знаю. Кто бы вы на самом деле ни были, нечего мне сказать.
– Обидно, – протянул Купцов. – В такую даль ехали, искали, лампу отнимали. Может, вспомните?
– Не знаю. Тут как-то забегал один, денег просил взаймы, а откуда у меня деньги? – Свекольный старался разжалобить незваных гостей, до сих пор не веря, что они милиционеры. Зачем бы вдруг милиции, да еще уголовному розыску, приходить к нему и интересоваться теми, кто угоняет чужой транспорт? Прислали бы местного участкового. С чего это у всех такой интерес к ребятам, угоняющим тачки? Сначала появился Ворона и выспрашивал, а когда уже начал забывать про него, вдруг выплыл знакомый таксист по кличке Мастер и тоже начал вытягивать жилы, а теперь вот заявились два бугая.
– Кто приходил? – напомнил о себе Бондарев.
Свекольный опустил взгляд – подумаешь, показали красную книжку: слепить фальшивую милицейскую ксиву не велика проблема. И тут как просветлело в мозгах – Ворона им нужен! Все на нем сходится: расспросы Мастера, упоминание об отвертке, которой Гришка работал просто виртуозно, домагательства насчет угонщиков. Не иначе пошли разборы с Гриней. Видно, прокололся где-то, а теперь хотят его найти и посчитаться. Стоит ли молчать о нем – ведь не отвяжутся, а то и самого начнут жарить лампой…
– Ворона приходил, – глухо ответил Свекольный. – Гришка Ворона. Он откинулся недавно, весной или в начале лета.
– Фамилия его как? – приоткрывая дверь, чтобы было больше света, поинтересовался Купцов.
– А-а?.. Фамилии не знаю, право слово, не знаю. Зачем мне его фамилия?
– Все? – протискиваясь к выходу, бросил Саша.
– Как на духу! – перекрестился перепуганный Свекольный.
Когда нежданные посетители вышли, он обессиленно опустился на пол и, привалившись спиной к стене, устало прикрыл глаза – пронесло! Может, и вправду были милиционеры, если даже по морде не дали за шутки с паяльной лампой?..
Ближе к вечеру, когда день угасал, Иван уже многое знал о человеке, прозванном за разлапистую походочку Вороной.
«Григорий Елизарович Анашкин», – прочел он в справке и обратился к сидящему напротив Бондареву:
– Знаешь, он отбывал наказание в одном исправительно-трудовом учреждении с Виталием Манаковым.
– Думаешь, выпотрошили Виталика на нарах? А потом здесь Анашкин продал информацию более серьезным людям? Тогда я за его жизнь не дам и полушки.
– Да нет, – задумчиво протянул Иван, – продать-то он, может, и продал информацию. Но, судя по всему, сам тоже участвует в деле. Погляди.
Купцов положил рядом фоторобот одного из «драконов», приходивших к Лушиным, и фотографию Анашки-на.
– М-да, – крякнул Бондарев. – Вот и первый «дракончик». Выходит, нитка тянется из зоны?
– Выходит, – согласился Купцов. – Но кто остальные? Собирайся, Саша, надо срочно лететь к Манакову…
… Лязгнула замком дверь, пропуская Бондарева на территорию зоны. «На свободу с чистой совестью» – бросился в глаза безнадежный, но вечный призыв, старательно выписанный белым по красному местным художником.
Один из офицеров провел Сашу в заранее приготовленный кабинет, предложил располагаться за столом, подал пепельницу, предупредительно приоткрыв форточку.
– Может, сначала с нашим оперативником поговорите? – уходя, спросил офицер.
– Нет, с ним после, – отказался Бондарев и, оставшись один, поглядел за окно, забранное частой решеткой: бараки, асфальт двора, а в промежутках между строениями назойливо лезет в глаза колючка, протянутая поверх высокого, глухого забора. В коридоре послышались шаги тяжело обутых ног. «Ведут», – понял Саша.
Манакова он узнал с трудом – похудевший, осунувшийся, в черной робе, висевшей на костлявых плечах, с глубокими тенями, залегшими под глазами, Виталий выглядел много старше, чем на фотографиях, сделанных до осуждения. Пробухав по доскам чисто вымытого пола, заключенный остановился рядом с табуретом, не решаясь присесть без разрешения.
– Я пока не нужен? – спросил доставивший Манакова контролер и, козырнув, вышел.
– Присядьте, – предложил Бондарев. – Меня зовут Александр Алексеевич. Курите…
Огрубевшими пальцами с обломанными ногтями Виталий вытащил из пачки папиросу и, достав из кармана спецовки спички, прикурил. Молчал, ожидая продолжения. Судя по костюму и напечатанной на гильзе папиросы марке табачной фабрике «Ява», гражданин начальник пожаловал из столицы.
– Как тут живется-можется? О старых грехах я расспрашивать не собираюсь, – заверил Бондарев.
– О чем тогда говорить? – вскинул на него глаза Манаков.
– Валюту скупали по чьей просьбе?
– Зозули. Я на следствии и суде все честно сказал, – нервно дернул головой Виталий, – добавить нечего.
– Родственник ваш, Михаил Павлович Котенев, в валютных операциях участвовал? Или, может быть, знал о них?
– Мишка? – Манаков прищурился и криво усмехнулся. Сразу вспомнился лощеный, предельно осторожный и скрытный муж сестры, предостерегавший от связи с Зозулей и потом бросивший Виталия на произвол судьбы. Сдать его этому громадному начальнику со всеми потрохами, и дело с концом? Пусть роют под проклятого Мишку, чтобы и он наконец узнал, как сладко спать на нарах.
Но тут мелькнула другая мысль – не случилось ли чего в Москве, если оттуда притащился в этакую даль обличенный властью человек? Вдруг Котенев уже сам парится в предварилке?
– Мишка? – повторил Виталий, выгадывая время для обдумывания ответа. – Нет, он не знал и не участвовал. Не хочу напраслину на него возводить. Если на мне грех, то я за это и в ответе. Котенев сам себе ответчик. У него что, серьезные неприятности?
– Сестре писали отсюда? Честно!
– Только на общих основаниях переписки, – помолчав, ответил заключенный.
А сердце у него нехорошо сжалось, заныло в тягостном предчувствии беды. Губы у Виталия стали непослушными и холодными – еще слово, и спазмы перехватят горло. Что же произошло в Москве? Неужели что-то случилось с сестрой?
