— С этими проще, понятнее...
— Что понятнее, что понятнее! — взорвался Красин. — Надо брать Сапогова и не размазывать по бланкам протоколов интеллигентские слюни. Хватит в конце концов играть в жмурки!
— А Черемных? — спросил Петрушин.
— И его тоже.
— Как, сразу двоих? Ты считаешь, что они соучастники?
— Там разберемся. Надо брать и делать обыски. Одного посадим, перед другим извинимся, и дело кончено. Нынешнее состояние нетерпимо. Мы сейчас в положении буридановых ослов: стоим посреди трех стогов сена и подыхаем с голоду от неспособности выбрать и действовать. А если завтра кто-нибудь из этих ребят — снова ромбовидным предметом по темени? Перед кем и как ты будешь извиняться? Этика-эстетика? Нравственное чувство? Меня мама так учила? Я хотел быть хорошим? Чтоб я еще раз с тобой в паре работал — дудки! Пусть переводят в паспортный стол, буду прописки оформлять.
— Капитан, дай мне что-нибудь на Михнюка, — опять виновато промолвил Петрушин.
Красин замер с открытым ртом. Помолчали. Покурили.
— Есть идея, советник, — заговорщически сообщил Красин. — Ты, я знаю, пионер в области одорологии. Вынимай из сейфа рукавицы, пора. Мы этих троих «обнюхаем» буквально за минуту и никому ничего не скажем. Я все беру на себя. Для оперативных целей одорологию никто не запрещал.
— Кончай фантазии, — кисло отреагировал Петрушин. — Я стар для таких авантюр, я о душе уже подумываю. Известный тебе турецкоподданный завещал чтить уголовный кодекс, а я завещаю чтить уголовно-процессуальный: так спокойнее, бессонница не мучит. Да и, не скрою, пенсию хочу получить, а до нее надо дослужиться.
— Какой-то ты стал вялый, Вова, вялый, рассудительный и неинтересный. Ты стал бояться рисковать, ты покрываешься академической плесенью.
— Мудреем, — вздохнул Петрушин. — Я, знаешь ли, понял, что заканчивать дела можно и без особого риска, а месяцем раньше, месяцем позже — в этом ли суть? Героем, кстати, я никогда и не был. Я по натуре добрый, мягкий и домашний человек— так мне говорит мама. В молодости это проявлялось не очень заметно, а сейчас, с годами, мне все больше неприятно, когда люди обо мне плохо думают, пусть даже и плохие люди. Правильно, я хочу быть хорошим. Я не разделяю заповедь о непротивлении, но и «противление» до оголтелости — это тоже не заповедь.
Дело № 23385.
Бурдин с портфелем решительно шагал по улице, решимость читалась и в глазах его. Зашел в сберкассу, взял бланк ордера, но неожиданно заметил Ускова. Тот сидел спиной к Бурдину и старательно заполнял ордер. Николай Семенович замер с бланком в руке, решимость сменилась смятением. Осторожно развернувшись, он почти на цыпочках вышел на улицу и поспешно удалился. Завернув в ближайший переулок, Бурдин сбавил шаг, а потом и вовсе остановился. Переждав минут пятнадцать, он вновь направился к той же сберкассе. Ускова уже не было.
Бурдин принялся внимательно изучать вывешенные на стенах объявления. Он явно что-то искал. Вот, кажется, нашел. Заполнил бланк и стал к окошечку контролера. Молодая блондинка по ту сторону окошка, бегло просмотрев ордер, округлила от удивления глаза. Потом, придя в себя, выглянула в окошко, внимательно рассмотрела клиента и быстро удалилась. Бурдин нервничал. Вскоре девушка-контролер возвратилась.
— Вот здесь, — указала она на бланке, — напишите свою фамилию, имя и отчество.
— А без этого нельзя? — справился Бурдин.
— Никак нельзя.
Бурдин достал ручку, постоял в сомнении, а затем, решившись, вписал фамилию и передал ордер в окошечко.
— В кассу, пожалуйста, — пригласила контролер.
Бурдин подошел к окошечку кассира, открыл портфель и вытряхнул на стойку кучу денег. Стоявшая сзади старушка застыла в изумлении. Бурдин достал портмоне и добавил к сданному еще несколько купюр. Покончив с этим, он медленно развернулся и, сутулясь, вышел на улицу.
А через два дня секретарша доложила Бурдину, что в приемной его дожидается корреспондент.
— Николай Семенович, — бойко начал он, — нам сообщили, что вы перевели в Фонд мира крупную сумму своих сбережений. Мы бы хотели подготовить материал...
— Зачем? Не надо! Не выдумывайте! — испуганно запротестовал Бурдин осипшим от волнения голосом. — Ну сдал и сдал...
— Николай Семенович, — деликатно прервал корреспондент,— я понимаю — скромность... Но ведь нужен, нужен такой материал, не мне вам объяснять.
— Зачем трубить, зачем обязательно трубить? — с мольбой в голосе возражал Бурдин. — Неужели мы не можем без этого!?
— Сегодня мы уже дали небольшую информацию...
— Где, что дали?
— В «Вечерке». Так что факт уже стал достоянием, как говорится. Теперь-то чего скрывать. Знаете что? Не буду вас пытать, напишу все сам, только согласую некоторые моменты. Вы участник войны?
— Да.
— Видели ужасы, кровь, разрушения?
— Да.
— Это не должно повториться...
— Да.
— Все понятно, не волнуйтесь, простите, ради бога, больше не буду.
— Не надо этого, прошу вас, — еще раз безнадежно и устало попросил Бурдин.
— Все, ухожу, ухожу. До свидания.
— Господи, да что же это такое! — прошептал Бурдин в отчаянии.
В кабинет ворвался Симонин с газетой.
— «Патриотический поступок», — процитировал он язвительно и бросил газету на стол Бурдина. — Неплохая афиша для проворовавшегося председателя. Как это понять, Николай Семенович?
— Замолчите и подите вон! — истерически взорвался Бурдин.— Я не обязан отчитываться перед вами в своих поступках!
Симонин сменил тон:
— Успокойтесь, давайте объяснимся. Как это понимать все же, Николай Семенович?
— Так! Я оставляю за собой право распорядиться своей ворованной долей по своему усмотрению. Понятно?
— Но вы же подставляете не только себя...
— Мне плевать на себя и тем более на вас!
— Это несерьезно.
— Это серьезно, — неожиданно спокойно сказал Бурдин. — Я больше не могу, не в состоянии. Когда-то это должно было кончится, вот и пусть кончится сегодня.
— Ничего не понимаю, — Симонин нервно пожал плечами.
— Мне не нужны деньги, не нужны, не нужны, вот и все.
— Готовите себе реабилитацию, понятно. Ну что ж, неплохо придумано. Трогательно, весьма, весьма. Бескорыстный жулик — хорошо, но уже было... Да поймите же вы наконец, что прокуратуре наплевать, как вы распорядитесь ворованными деньгами. Вы можете их пропить, можете зарыть, можете обратить на что-то весьма полезное —на борьбу с грызунами, например. Это ваше дело. Только ведь квалификация преступления от этого не изменится. Все останется по-прежнему, за исключением того, что вы лишаетесь возможности добровольно погасить ущерб от вашей преступной деятельности. Нечем! А ведь это очень, очень принимается во внимание. Ваша акция с прессой — это, извините, цинизм, от которого даже мне противно. До такого фарисейства я бы не додумался, честно говорю. Есть такие пределы, за которыми окончательно перестаешь себя уважать. Вы их преступили...
— Подите прочь, — сказал Бурдин устало и опустошенно.
Дело № 23561.
«...За время учебы в школе показал вполне удовлетворительные знания и прекрасную дисциплину. Отличался честностью, вежливостью и трудолюбием. Принимал активное участие во всех мероприятиях, проводимых школой и городом. Был очень внимательным к товарищам».
«...В музыкальном училище зарекомендовал себя как добросовестный учащийся. Отличался работоспособностью, настойчивостью. Учился на «хорошо» и «отлично». Проявил организаторские способности, работал руководителем самодеятельного хора в ателье, откуда имел благодарность».
«...За время службы показал себя грамотным, дисциплинированным, трудолюбивым воином. В совершенстве овладел военной специальностью. Активно участвовал в солдатской художественной самодеятельности, создавал световые газеты. Пользовался авторитетом среди командиров и товарищей по службе. В работе проявлял хорошие организаторские способности и разумную инициативу».
Петрушин приступил к собиранию характеристик, хорошо, впрочем, сознавая, что- из ста характеристик не сделаешь и одного доказательства, как из ста котов не сделаешь одного тигра.
...По характеру добрый. Старался помогать товарищам, когда им было плохо.
На деньги скуп, попусту не тратится, мечтает купить машину.
Скромен, тактичен, вежлив. Хотел попасть в Москву, в артистические круги.. Искал себе невесту в Москве.
Человек положительный, не пьет, не курит.
Работником был не очень добросовестным, говорил, что работает временно и его ждет профессиональная сцена.
Самолюбив, общителен.
Любит деньги, очень практичный человек.
Спокоен, выдержан, немного самолюбив.
Уравновешенный, деловой, в отношениях очень симпатичный.
Человек сложный: вспыльчив чрезвычайно, подчеркнуто вежлив, предупредителен, что иногда раздражало — чувствовалась неискренность. Энергичен, пробивной, обидчив.
