Егор насторожился, подошел к двери, прислушался — по коридору, судя по звукам, шли несколько человек. И не просто шли, а разговаривали на ходу и даже смеялись, как показалось ему из-за двери. Впрочем, нет — смеялся только один, он же разговаривал сам с собой и с санитаркой, что волокла его к директорскому кабинету. Постучала, на барственное «войдите» распахнула дверь, и Егор поспешил убраться в сторону, к окну, вдоль которого и тянулся директорский стол. Здоровенная взлохмаченная бабища втолкнула в кабинет Олега — тощего, заспанного, беззубого, изумленно примолкшего при виде грозного дяди за компьютером. Втолкнула и, повинуясь небрежному жесту, усадила в кресло у деревца в кадке, посторонилась.
Тетка в очках ввела в кабинет Вику, та кое-как переставляла ноги, шла, опустив голову и постоянно спотыкалась. Присмотревшись, Егор увидел, что каблук на ее сапогах последних испытаний не выдержал, сломался окончательно и качался во все стороны, еще и поскрипывал вдобавок. Но каблук был тут ни при чем, Вика, даже и без него, двигаться в одиночку не могла, ее мотало взад-вперед, голова странно качалась, руки безвольно висели и мотались, как у марионетки. Докторша посадила Вику на диван, та откинула голову, и Егор поймал на себе ее безумный, остановившийся взгляд, как показалось ему, совершенно черных, с огромными расширенными зрачками глаз. Бледное лицо, багровое пятно во всю щеку, испарина на лбу, пряди прилипшей к нему челки, дрожащие руки и этот взгляд — Егор едва сдержался, чтобы не убить Игоря прямо сейчас, здесь, выпустить всю обойму в его отекшую рожу, пристрелить, наплевав на последствия. Тот, словно мысли умел читать, мельком глянул на Егора, на Вику, на теток, и те моментально убрались с глаз долой.
— Нормально с ней все будет, оклемается через полчаса, — Егор его не слушал, обогнув стол, оказался рядом с Викой, встал напротив и осторожно поднял ей голову, наклонился. Та смотрела точно сквозь него и дрожала так, аж зубы стучали, ее форменным образом колотило, а из прикушенной нижней губы стекла на подбородок капелька крови. Рядом раздался тихий жутковатый смех, потом невнятный клекот, частый, настойчивый, Егора дернули за полу куртки, он обернулся — это был Олег. Безумец улыбался, растягивал бледные синеватые губы и лопотал без остановки, таращил глаза и цепко держал Егора за одежду, а второй снова хватал себя за горло. Мотал башкой, подвывал, плевался, потом принялся тыкать пальцем в сторону шкафов, улыбка исчезла, ее сменила уродливая гримаса, от которой один глаз закрылся, а рот пополз куда-то за ухо.
— Не передумал? — поинтересовался Игорь. Он по-прежнему тыкал двумя пальцами в клавиатуру, шуршал бумагами и мельком глянул на Егора.
— Предупреждаю: у него галлюцинаторная параноидальная шизофрения, непрерывная, с прогрессирующим течением со склонностью к немотивированной и непрогнозируемой агрессии. Укусить может.
Он вставил лист с «шапкой» больницы в принтер, тот загудел, как сытый шмель, зашуршал и выдал заключение о вменяемости Румянцева Олега, что прилег сейчас на диване, поджав ноги, положил голову на валик, и хихикал, и пускал слюни на светлую обивку.
— Не твое дело, — Егор отвел взгляд от безумца, — пиши, что сказано, и побыстрее.
И вздрогнул невольно — Вика схватила его за руки, вцепилась ледяными пальцами в его ладони, схватилась намертво и смотрела в упор тем же жутким, но уже осмысленным взглядом, смотрела, явно узнав его. И ревела в три ручья, слезы прямо-таки хлынули у нее из глаз, текли по запавшим щекам, но она и не пыталась вытирать их, губы дрожали, но слова ей пока не давались.
— Тихо, тихо, — проговорил Егор, коснулся губами ее лба, — все, все закончилось, все хорошо, мы скоро уйдем отсюда. Вещи ее где? — он повернулся к столу. Игорь только собрался что-то сказать, как оба замерли и повернулись к окну. Егор пришел в себя первым, оказался у окна, отодвинул занавеску.
Рядом с «Маздой» разворачивалась только что подлетевшая темная иномарка, снесла кормой полсугроба и кое-как уместилась на пятачке. Все дверцы распахнулись одновременно, из машины выскочили четверо, застыли на мгновение и дружно задрали головы на окна здания. Три мужика и одна баба в длинной шубе, орет так, что отголоски долетают сквозь тройной стеклопакет, ветер треплет спутанную гриву, женщине неудобно стоять на каблуках, ноги разъезжаются на льду, и она цепляется за руку того, что стоит рядом. Ростом на полголовы примерно ее выше, широкоплечий, без шапки, он стряхивает Ритку с себя и уверенно топает к крыльцу, следом торопятся еще два бандерлога вроде того, что остался у мотеля. Ритка ковыляет позади, бежит к дверям, и четверка скрывается из виду под козырьком крыльца. Ну, вот, и кавалерия из-за холмов подоспела, ее-то главврач и ждал так трепетно и терпеливо и дождался.
— Ну, вот и все, — спокойно произнес оказавшийся рядом Игорь, отошел от окна и плюхнулся в свое кресло, — теперь точно все, Чалов. Будь здоров.
Егор встал в простенке между шкафами, осмотрелся еще раз, убедился — отсюда им не выйти. Вход-выход в здании один, лестница тоже, да и ему одному до нее уже не добежать, не успеет, а этих двоих на себе тащить — вообще не вариант. Егор скинул куртку, бросил ее на стул и привалился к стене, к теплым трубам, что уходили под потолок. Положил руки за спину, коснулся пистолетной рукояти и глянул вправо-влево: Игорь развалился в кресле, засунув руки в карманы куртки, смотрит на дверь и улыбается еле заметно. Олег так и лежит, но уже на спине, смотрит в потолок и водит руками, точно пишет что-то или рисует, Вика скорчилась в кресле, дрожит, сжав зубы, и двигается странно, как в замедленной съемке, смотреть страшно и неприятно одновременно, вздрагивает всем телом и поворачивает голову к двери. Смотрит туда, потом, медленно развернувшись, на Егора и зажмуривается с перекошенным гримасой боли и отвращения лицом, словно пытается отвернуться от громкого крика.
Дверь распахнулась, точно в нее ударили тараном, в кабинет ввалилась Ритка, пролетела чуть ли не до половины и кое-как затормозила на скользком полу. Растрепанная, со смазанной косметикой, в грязной шубе — ну королева помойки, глаз не оторвать, — осмотрелась ошалело, попятилась, пропуская остальных. И заткнулась, наконец, вернее сбавила обороты, не переставая крыть и Егора, и муженька-рогоносца, и Вику, что прищурилась, разглядывая Ритку, и на мгновение перестала дрожать. Узнала не узнала — непонятно, да и Ритку быстро задвинули к двери, та скакала у стенки за спинами трех мужиков, пыталась командовать, но на нее никто не обращал внимания.
Двоих Егор опознал моментально, хоть и свидеться довелось только однажды и в почти что интимной обстановке — при скудном освещении и в тесном помещении, но контакт, помнится, был плотный, плотнее некуда. Обоих он собственноручно спустил с лестницы, как и их коллегу, оставшегося на помойке. Выглядели оба простецки, неприметно и скучно, в толпе запросто мимо пройдешь, глазу не за что зацепиться — не толстые, не худые, среднего роста, одеты неброско, и рожи незамысловатые, безразлично-сытые, обычные, в общем. Тем и похожи друг на друга, как не очень близкие родственники, а из тех, что называют «седьмая вода на десятом киселе», но сходство просматривается, десять отличий ни за что не найти, но парочку, хорошо, приглядевшись, запросто.
Тот, что справа, этакий Джеймс Бонд, стоит чуть прищурившись, оценивая соперника навскидку, прикидывая, что можно от него ждать и чем ответить в случае чего. Он и сложением поплотнее, и ростом пониже коллеги, опытнее и увереннее, готовый к любому обороту событий. Второй же, ясноглазый и поджарый, как молодая гончая, юноша ест оппонента взглядом, таращит карие глаза и только и ждет команды «фас», аж напрягся весь, хоть держит пока руки в карманах и косится на старшего. Чурсин Валерка, он же Лерик, он же старый друг Ритки, он же папаша ее уродца — скромно стоял в сторонке с таким видом, будто случайно здесь оказался, заглянул на огонек — и надо же, какая встреча…
Ну, тут есть на что посмотреть, дядя, что называется, породистый: высокий, блондинистый, рожа круглая, глаза голубые, волосы присутствуют, но уже явно не в тех количествах, что были тут лет десять назад. Плотный, но не жирный, спокойный, смотрит как-то с ленцой и чуть насмешливо, перекатывается с пятки на носок, брезгливо поглядывает на примолкшего Олега и с интересом — на Вику. А той все до одного места, сидит себе, нахохлившись, глядит в пол, и непонятно издалека — то ли спит, то ли вот прямо сейчас и вырубится, а вы тут сами, без меня разбирайтесь, благо Ритка заткнулась, никто не орет над ухом, и слава богу…
Помнил Егор этого Чурсина, мельком, но помнил, по школе еще, и слыл тот преизрядным паскудником: уже в те годы, головная боль учителей, завуча и директора, всех, кроме родителей. Пакостей за ним водилось немало, и не мелких, детских, а осмысленных, хорошо продуманных и грамотно исполненных. И тогда красавцем был, девки на него пачками вешались, таким и остался, облез, правда, но умеренно, в глаза не шибко бросается. Красавец-то красавец, а вот с наследственностью беда, полный швах, если уж вещи своими именами называть.
