Я собиралась искать возлюбленного Офелии…
Для начала я все-таки отправилась к тете Паше. Во-первых, это как-никак был Наташкин дом — дом, где ее воспринимали отдельно от ауры закулисных сплетен, а во-вторых вот так сразу соваться в театр было как-то боязно. Мое исчезновение в разгар репетиций «Гамлета» там наверняка расценили как бегство крысы с тонущего корабля. И теперь оставалось только страстно надеяться, что всю необходимую информацию удастся почерпнуть у каюмовских соседок.
Во дворе было тихо. Недолговечный осенний снежок, легкий, как безе, и нежный, как детская кроличья шубка, припорошил асфальт и карнизы окон. Одетый в кипенно-белое дом выглядел значительно менее унылым. Но все равно здесь дышалось как-то не так — больно и тяжело… Снег на ступеньках и козырьке подъезда. Снег в розово-фиолетовых закатных тенях. Снег, испещренный множеством следов: мужских, женских, детских. Не было среди них только одних — Наташкиных.
А я даже и не думала, что буду так сильно скучать по ней…
Тетя Паша оказалась дома. Как ехидно заметила меломанка, «на ночь сняла осаду с жилконторы». На этот раз бывшая каюмовская соседка была трезва, печальна и чем-то озабочена.
— Все как-то не по-людски, — вздыхала она, подливая мне свежей заварки.
— Все не по-человечески… В экспертизе ее, бедную, до сих пор, что ли, держат?
Ни тебе похорон, ни официальной бумаги!
— Ну а следователь-то что-нибудь еще говорил? — допытывалась я, грея о бока чашки озябшие пальцы. — Прояснили они там, что это? Самоубийство?
Несчастный случай?
— Прям, говорил! Он и не заходил больше! Раз только явился, бумажульки свои заполнил, и все — с приветом!
— Про меня спрашивал?
— Спросил, да! Кто, дескать, гостил в ту ночь да куда делся? Но мы же не знали, где тебя искать? Так и сказали. Объяснили, что ты сама ее потеряла, что волновалась больше всех и что жених у тебя погиб.
— А он?
— Записал, покивал и ушел… Натальиным здоровьем еще, правда, поинтересовался. Как вела себя последние дни? Не замечали ли за ней каких странностей? Про наркотики про эти ваши спрашивал, про любовь несчастную…
— Теть Паш, а кстати, насчет любви… — Я прокашлялась и постаралась, чтобы голос мой звучал естественно и спокойно. — У нее был кто в последнее время?.. Ну, встречалась она с кем-нибудь?
Тетю Пашу, похоже, мой вопрос удивил несказанно. Заплывшие ее глаза в густой сеточке морщин удивленно округлились, нижняя губа оттопырилась.
— Ну вы, девки, даете! Вроде дружите не разлей вода, чуть ли не в одной постели спите, а ничего друг про друга не знаете!.. О чем же вы тогда шепчетесь-то, если не о парнях?
— Да мы ведь с Наташей недавно совсем познакомились.
— Недавно-то недавно! — Она, казалось, категорически не одобряла подобной скрытности современной молодежи. — Только все равно не по-людски как-то… А теперь-то зачем тебе это знать?
— Но ведь ему тоже сказать, наверное, надо? Может, он и не знает еще ничего, ждет ее, волнуется?.. В общем, мне просто хотелось бы его найти.
В данном, конкретном случае я не врала. Хотелось, и еще как хотелось!
Тетя Паша покачала седеющей головой, щедро положила варенья в свою внушительную чашку со шпилем Адмиралтейства, потом откинулась на спинку стула и скрестила руки на груди.
— Да вот ты знаешь, ведь так сразу и не скажешь! — На лбу ее залегли две глубокие удивленные морщинки. — Вроде был кто-то, но я почему-то его ни разу не видела. По телефону она разговаривала — да, на свиданки бегала… Тут, видишь, еще Вера Николаевна наша виновата: кто из гостей в квартиру ни придет, она вечно такой визг поднимает! Вот Наташка, наверное, и стеснялась водить его домой. Она ведь на самом деле хорошая была девочка, добрая. Больше для виду дурь на себя напускала.
— Но, теть Паша, не может же так быть, чтобы вообще — ни разу?! Хоть провожать-то вечерами он ее должен был. Вспомните, а! Постарайтесь!
Морщинки на соседкином лбу сделались еще глубже, брови почти сошлись у переносицы.
— Нет, Жень, не скажу… Из театра девчонки приходили — было дело, потом женщина какая-то в возрасте… Парень тоже один заглядывал, но давно. И то как-то так несерьезно: пару раз появился — пропал… А так, чтобы в последнее время… Нет, не видела, зря говорить не буду!
Разговор, последние пять минут топчущийся на месте, окончательно зашел в тупик. Я тоскливо выловила пару ягодок из розетки с клубничным вареньем и положила их в рот:
— Но может, она хоть что-нибудь вам о нем рассказывала? Вы же вроде общались, разговаривали… Имя или где работает? Ну хоть что-нибудь!
И снова ответ был отрицательный, как ни напрягала тетя Паша подточенную алкоголем память. Да, Наташка отшучивалась, что он в принципе есть, что и красивый, и умный, и небедный, но почему-то ни разу не приводила его в дом и не показывала никаких фотографий.
Приметы, мягко говоря, оставляли желать лучшего: красивый, умный, небедный. Даже при моих несколько завышенных требованиях к мужской внешности и интеллекту, в одной Москве подозреваемых набралось бы, как минимум, с десяток тысяч. Оставалось только поблагодарить радушную хозяйку за чай и засим откланяться…
А в театр идти не хотелось. Ох как не хотелось!
Разговор с тетей Пашей безжалостно напомнил мне еще и о том, что в «Эдельвейсе» вполне может быть милиция. Погибла Наталья. Возможно, хватились Бирюкова. А тут еще добрые тети из коммуналки, что называется, подсиропили, рассказав следователю о моем погибшем женихе. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы свести воедино три ниточки и понять, что рядом с каждым из убитых неизменно всплывает мое имя! Призрак тюрьмы маячил на горизонте все более и более явственно.
Однако другого выхода у меня просто не было. Я могла либо выпутаться сама, разгадав эту чудовищную шараду, либо по уши увязнуть в такой трясине, из которой не сумеет вытянуть даже суперопытный адвокат…
Вестибюль театра встретил меня сквозняками, гуляющими по углам, и мрачным, могильным молчанием. Пустые гардеробные вешалки вздымали к потолку свои черные чертовы рожки, на плюшевой скамейке валялась порванная и заляпанная афиша. Вахтерша, правда, уверяла, что в костюмерной кто-то есть, да и администратор «где-то тут слонялся», но в это слабо верилось. Театр неуловимо напоминал корабль, покинутый командой и уже готовящийся пойти ко дну.
"Опять «Летучий Голландец», — подумала я, вспомнив машину, брошенную в мерзлом вечернем парке. — Просто дурдом какой-то… Кстати, и дур-дома в моей теперешней жизни хватает. Но кто бы мог подумать? Наташа! А теперь еще Ольга запсиховала и ударилась в мистику! Высшая кара ее, видите ли, пытается настичь! Всадники Апокалипсиса скачут и склянками с цианидами размахивают! А если учесть, что они же порубали Леху с Вадимом Петровичем, то не архангелы получаются, а просто какие-то секьюрити мафиозных структур…
Не-ет! Здесь не мистика и не колдовство! Здесь что-то совсем другое!"
Как ни странно, в костюмерной действительно разговаривало радио и горел свет. Женщина в серой пушистой кофте, стоящая спиной к двери, гладила испанскую юбку в пышных и ярких оборках. На мое деликатное покашливание она никак не отреагировала, зато в дальнем углу послышался какой-то шорох. Через минуту на фоне кронштейна, прогибающегося под весом костюмов, нарисовалась знакомая фигура Аладенской. Двумя пальцами местная прима держала дымящуюся сигарету, свободной левой рукой ощипывала с красного джемпера-"лапши" прилипшие обрывки ниток.
— О! Евгения… как вас, простите… Игоревна? — В голосе ее послышалось великосветское снисхождение и даже ирония. — Давненько вас не было видно. Как, впрочем, и Вадима Петровича… Он, кстати, когда уезжал на похороны, случайно, не упоминал, сколько человек из родни у него на этот раз скончалось?
Чисто теоретически я, конечно, не должна была отвечать за прилежание и поведение дяденьки режиссера и в другой ситуации непременно бы огрызнулась. Но сейчас меня несказанно обрадовал тот факт, что Бирюкова еще всерьез не хватились. А тут еще и костюмерша обернулась и улыбнулась мне гостеприимно и почти по-матерински.
— Нет, не говорил. — Я осторожно пожала плечами. — Мы с ним договаривались только на неделю… Но я тут, собственно, по другому поводу:
Наташа Каюмова…
— Да! Вот, кстати, еще и Наташа! — Аладенская собрала наконец ощипанные нитки в пучок и швырнула их прямо на пол. — Что за странная тенденция?! Люди вокруг вас просто эшелонами пропадают! Вам известно, что она не явилась на «Сказки Гофмана»? Пришлось Леночку Масальскую срочно с больничного вызывать.
Воистину, милиция проявляла странную медлительность, однако мне это было только на руку. Выходит, в театре вообще ничего не знали! Еще могли острить на тему исчезновения людей, наивно полагая, что это смешно!. «Люди пропадают вокруг вас целыми эшелонами». Ха-ха-ха! Просто ухохотаться! Если бы эта рыжая прима с толстым слоем карминовой помады на губах могла догадаться, насколько близка она к истине! Но ее счастье заключалось в том, что она не имела ко всей этой истории ни малейшего отношения, хоть и играла в «Гамлете» злосчастную Гертруду.
