Сейчас они вроде бы спокойны, ни о чём не подозревают. Швейцары кинулись к ним, стали помогать раздеваться. А Вероника почему-то осталась стоять в углу, опираясь на свою тросточку. Наверное, злится, хоть Хуторов и не опоздал, даже приехал раньше времени.
Из банкетного зала выскочил официант. Он нёс хрустальную стопку ледяной водки на серебряном блюде. Так всегда встречали Вениамина в клубе. Он оставлял щедрые чаевые, и официанты едва не дрались за право поднести ему чарку. Потом стали просто тянуть жребий.
Звягин достал из-под пиджака пистолет, проверил его готовность, поплотнее навинтил глушитель, который до этого лежал отдельно. Он уже знал, что не промахнётся, даже не заденет официанта, швейцаров и прочую публику. Телохранители привычно оглядывались по сторонам, но специально в зимний сад не смотрели. Свет хрустальных люстр мешал им сосредоточиться — это Звягин тоже учёл.
Вениамин Хуторов взял стопку с блюдца, что-то сказал официанту. Вероника захромала к своему любовнику, опираясь на палку. И в это время Звягин выстрелил. Пуля, пущенная его железной рукой, вошла Хуторову в правый глаз, но не разбила хрустальную рюмку, в которую закапала кровь. Осколки стеклянной стены со звоном посыпались на пол.
Хуторов постоял ещё немного и даже, вроде, успел удивиться. А через мгновение рухнул на руки одному из охранников. Другой ринулся к входу в оранжерею, на бегу выхватывая оружие.
Официант заорал и побежал назад в ресторан, сбив с ног своего коллегу, который тащил сооружение из жареного фазана и горы деликатесов. По полу разлетелись ягоды, зелень, овощи, фрукты. Рона, наоборот, обняла убитого друга, позабыв о боли и протезе. Она до конца не верила, что Веника вот так просто могут завалить, и только сейчас поняла — всё кончено.
Фаина Адельханян добилась своего, и теперь Рона не сочувствовала ей. Оставшись одна, без ноги, с больной матерью на руках, она поняла, что подписала себе смертный приговор, согласившись помочь Анне Бобровской.
Швейцары, как по команде, бросились на пол, заблокировав двери. Из ресторана, в свою очередь, торопились любопытные, держа в руках всевозможные бокалы. Многие ещё жевали и смеялись, думая, что произошёл очередной розыгрыш, которыми славился клуб «Фламинго».
Звягин слышал визг и шум, как сквозь вату. Он был абсолютно равнодушен к происходящему. Филигранно сделав своё дело, профи уходил, очень спокойно и привычно. Он сбросил оружие и побежал к стеклянной двери, через которую ему предстояло покинуть оранжерею.
Киллер выскочил из-за толстого волосатого ствола пальмы на булыжную дорожку, когда вдруг услышал очень знакомый, родной женский голос.
— Володька!
Звягин, понимая, что сходит с ума, остановился. Ему нужно было бежать вон из зимнего сада, потому что один из охранников Хуторова уже стоял на пороге. Секунды казались вечностью, как будто всё происходило в режиме замедленной съёмки. Вместо того чтобы скрываться, Звягин завороженно смотрел на высокую стройную женщину в белом подвенечном платье, со сверкающей диадемой на золотистых волосах, которая неожиданно выросла в дверях, преграждая ему путь.
Владимир думал о ней каждый день, но никак не ожидал встретить её здесь. Анна Бобровская СТОЯЛА, крепко вцепившись в косяки, и улыбалась Владимиру — радостно, светло, как в лучшие их дни…
Звягин, беззвучно шевеля губами, смотрел на Аню. А потом тоже улыбнулся, забыв и про Хуторова, и про то, что сейчас совершил. Вокруг был не искусственный зимний сад, а настоящий дремучий лес под Питером, где Анька голышом удирала от его шариков с краской.
Она стояла вся в белом, в неземном сиянии, смотрела на Звягина лучистыми глазами. И он понял, что это — его смерть. Что всё кончено, и нечего дёргаться, пытаться бежать. Они повстречались в лесу, как и в первый раз, и теперь им навеки быть вместе. Вещий сон на прошлую пятницу не соврал и исполнился в високосный, самый несчастный день года. Владимиру всё стало ясно, и к нему пришёл покой.
— Ты ждал меня, Володя? Я вернулась. Твоя взяла, — спокойно сказала Анна, протягивая ему правую руку.
Охранник Хуторова, не забегая в сад, выстрелил с порога. Силуэт Звягина прорисовывался в свете уличных фонарей, и охранник не мог понять, почему тёмная фигура не двигается с места.
Владимира толкнуло вперёд, и он рухнул к ногам Анны. Из его рта хлынула тёмная вязкая кровь, а глаза почти сразу же остекленели. В него стрелял такой же профи и попал под левую лопатку, прямо в сердце. Охраннику легко было это сделать, потому что убийца хозяина никуда не бежал…
Анна с облегчением вздохнула и уже решила, что спасена, — пули охранника её не задели. Но в эту же минуту она увидела, что телохранитель Хуторова, резко согнувшись, сполз на порог оранжереи. Кто-то в него выстрелил, судя по всему, из пистолета с глушителем. Значит, Володька в оранжерее был не один. И потому всё — конец.
Однорукая девушка в алом платье, подобрав брошенный Звягиным «кольт», смотрела на Аню из-под чёлки глазами дикой кошки, в которых дрожали слёзы. Беатрис не смогла усидеть в будуаре; она спряталась за лианами и увидела всё. В Хуторова пошла одна пуля. Вторая досталась охраннику и вышибла из него душу. Третья ударила точно в сердце Анны Бобровской.
Потом Зула Бикбулатова спокойно вытерла пистолет, положила его рядом с двумя телами и ушла в будуар, потому что в оранжерее вспыхнул пронзительный свет. На весь клуб взвыла сирена. Перепуганные люди метались по холлу, а в ресторане смолкла музыка. Посетители сгрудились вокруг мёртвого Вениамина Хуторова и рыдающей Вероники. С улицы прибежали ещё два охранника; один из них стал вызывать по «мобиле» милицию и «скорую». Два других тормошили своего бездыханного товарища.
Никто наверняка не знал, что произошло в оранжерее, убит киллер или ранен, и потому предпочитали туда не заходить. Дверь на улицу тоже взяли под контроль, и сидящие в джипе поняли — дело приняло нежелательный оборот. Володя Звягин не появлялся, и Юлиан прикусил губу, решив, что его, скорее всего, взяли. Конечно, у Чёрного Аиста другие документы; но, если он жив, правда всё равно выплывет.
Анна перед тем, как умереть, нащупала руку Владимира, крепко стиснула её, словно боялась, что киллер изловчится и убежит, как бывало уже не раз.
Секьюрити предупредили, что сегодня в клубе на их шефа может быть совершено покушение, кажется, уже шестое по счёту. Но они не могли себе представить, что стрелок сумеет точно послать пулю в глаз объекту между их головами. Ещё меньше хуторовские ребята ожидали, что такой ас даст подстрелить себя под лопатку. Правда, как видно, он не вырубился сразу и отомстил за себя — и стрелявшему, и почему-то одной из девушек-инвалидов, часто бывавшей в клубе «Фламинго»…
… Ане было так холодно, что она цепенела, переставала ощущать своё тело. Кругом был снег. Сугробы, голубое небо, ослепительное солнце. А под солнцем — звёзды, очень много звёзд.
Аня шла босиком, по щиколотку проваливаясь в ледяное крошево. Ни дорожки, ни тропинки, ни кустика, ни деревца, ни дома не было вокруг.
Она шла прямо на огромную яркую звезду, белую и холодную, как всё здесь. От звезды тянулось шесть длинных лучей. Аня не закрывала глаза, но снег не ослеплял её. Просто нужно было идти туда, потому что сзади и с боков сгущалась мгла.
Аня не знала, куда и зачем идёт, где будет её пристанище. Она только помнила, что оставляет кого-то, и оставляет навсегда. Она никак не может вернуться, и оттого ей горько. Она не успела сказать какие-то нежные слова, попросить прощения у человека, перед которым виновата больше всего на свете. И это чувство мешало полностью отдаться свободе, чистоте последнего пути в белом безмолвии, в неземном свете. Ведь она же ШЛА, ШЛА своими ногами, без ходунков и костылей, даже без палки! И этого было достаточно для того, чтобы чувствовать себя счастливой.
Всё. Больше долгов не осталось. Кроме одного — перед крошечным ребёнком, который сегодня стал сиротой. И единственное сожаление мешало Ане самой сделаться белизной и светом — то, что она не сможет увидеть свою дочь взрослой, о чём мечтает каждая мать.
И вдруг Аня остановилась, потому что увидела фигуру, двигающуюся ей навстречу. Высокая, тонкая, очень знакомая ей девушка в собольем полушубке, лосинах и высоких сапогах быстро шла, почти бежала к Ане, и в ушах её вспыхивали крупные бриллианты. Тёмные волосы, собранные на затылке в хвост, локонами сбегали по спине до поясницы.
Поравнявшись с Аней, девушка внимательно взглянула ей в глаза. Во взгляде этом было много печали, укоризны, нежности. А через минуту Аня узнала свои серьги, которые оставила Машеньке в наследство.
Аня узнала бархатные глаза, зеленовато-карие, с очень чёрными ресницами, и словно углём подведённые брови. Пухлые, немного вывернутые губы дрогнули и скривились. Красавица на один миг заглянула Ане в душу и всё сказала ей. Молча сказала и прошла мимо.
