Впрочем, и признания Брагина, хотя и проясняли картину преступления, не давали возможности засадить Германа Вельтмана за решетку: его адвокаты вполне могли квалифицировать их как наговор преступника, совершившего налет дачу олигарха и теперь пытающегося прямой ложью отвести от себя вину. И суд, если бы до него дошло дело, встал бы, конечно, на сторону Вельтмана, хотя бы исходя из презумпции невиновности.
Впрочем, если верить Игорю Брагину, исполнители убийства, Борис Мочалов и Амалия Вельтман, уже получили свое в полной мере. Да и потеря любимой дочери для Вельтмана пострашнее любого обвинительного приговора. Так что, если следствие по делу об убийстве четырех человек на Матвеевской улице и придется, как принято формулировать, «приостановить» (в сущности, прикрыть), полковник Скрынников хотя бы получит моральное удовлетворение — ведь справедливость все же восторжествовала.
Убийство Амалии Вельтман поначалу тоже пришлось расследовать МУРу вместе со столичной прокуратурой, поскольку оно было совершено на территории Москвы. Но это преступление оказалось неразрывно связано с налетом на дачу Германа Вельтмана, которым занимались ГУВД и прокуратура Московской области. В конце концов оба дела объединили в одно, и оно перешло в Генеральную прокуратуру. Так что, слава богу, теперь именно это ведомство с ним и мучается.
Расстрелы Цикли (Михаила Циклера) и Жунта (Георгия Жунтова) тоже были описаны заявителем как будто бы адекватно и не расходились с показаниями свидетелей и имеющимися у МУРа материалами по этим делам. Стало понятно, и почему Брагин так быстро исчез с места убийства Цикли, не дождавшись прибытия опергруппы для дачи показаний — он скрывался от органов правосудия, которые, мол, считают, что это он подорвал джип «Шевроле». Неясным оставалось, впрочем, самое главное — кто и за что убил этих двух бандитов. Впрочем, у МУРа таких нераскрытых дел — немереное количество.
Конечно, даже если принять «чистосердечное признание» Игоря Брагина на веру, его было за что привлечь к уголовной ответственности. Тут не только незаконные хранение и продажа оружия да похищение мобильника, которые он сам ставит себе в вину. Если дать его признательным показаниям ход, заявление Брагина следует передать в Генеральную прокуратуру, поскольку оно в частности описывает обстоятельства налета на дачу Вельтмана, убийства его дочери и смерти четырех охранников олигарха после тяжелых ранений, полученных автокатастрофе (секюьрити скончались в больнице), а всем этим данное ведомство в настоящий момент и занимается.
И тогда Игорю Брагину — просто хана. Версию бывшего собровца, что его обманом и шантажом заманили в Ромашково-2, поддержать некому. А то, что он под видом мастера фирмы «Сименс» пробрался на территорию дачи олигарха и взял в заложницы его дочь, подтвердят многие.
Кроме того «чистосердечное признание» Брагина в одном из аспектов дела только ухудшает его положение. Считалось, что в убийстве Амалии Вельтман виноват ее телохранитель Борис Мочалов, который, пытаясь застрелить преступника, попал в свою подопечную. Однако из показаний Брагина вытекает, что он просто-напросто спровоцировал Мочалова на это убийство, подставил под пулю дочку Вельтмана!
И в конечном счете бывший собровец неизбежно получит солидный срок.
А может быть, и того хуже — мстительный олигарх организует ликвидацию Брагина.
Но, если все в действительности обстояло именно так, как рассказывает этот парень, сажать его, по справедливости, не за что. Ведь Скрынников — не зверь, да и не бездушный милицейский чиновник, чтобы бездумно следовать букве закона. Вот если бы Брагин лично кого-нибудь убил, тогда был бы совсем другой разговор…
Кроме всего прочего, Игорь Брагин — «свой». Хоть и бывший, но мент. К тому же прошел Чечню, получил там ранение и стал инвалидом.
Он еще и кормилец семьи, поскольку жить на одну учительскую зарплату его мать с двенадцатилетней дочкой практически не сможет.
С другой стороны, Скрынников, хоть и не какой-нибудь там «оборотень в погонах», оказывать кому-то благодеяние из чисто гуманитарных соображений, в данном случае не давать хода заявлению Брагина, не считал возможным. Он, покрывая преступления Игоря Брагина, в какой-то мере рискует. Вдруг вся эта история выплывет на свет божий!?
Конечно, вероятность такого неприятного эксцесса невелика, но риск все-таки есть, и он должен быть оплачен.
Но что можно взять с бывшего собровца? Если исходить из его заявления — он гол, как тот самый сокол.
Есть, правда, в его показаниях одна зацепочка…
Обо всем этом молча рассуждал Вячеслав Скрынников, выслушав рассказ заявителя.
Тот, пока полковник пребывал в раздумьях, тоже молча смотрел мимо него куда-то в окно. В глазах Брагина офицер милиции не мог уловить никаких эмоций — в них не ощущалось ни раскаяния, ни страха, ни надежды. Просто холодное безразличие — и все.
Наконец Скрынников пришел к некоему промежуточному решению: надо сначала проверить показания Брагина.
Если его «чистосердечное признание» не полностью соответствует действительности и собровец явился с повинной, чтобы замазать свои какие-то другие, более серьезные, преступления, к примеру он лично убил кого-нибудь, тогда парня следует взять под стражу.
Ну а если все, что Брагин говорит — правда, то тут возможны варианты, все зависит от одного обстоятельства…
— Сейчас я вас отведу в свободную комнату, дам бумагу и ручку, — сказал он тогда заявителю. — И вы с того самого момента, как заметили забытый кейс, и до сегодняшнего утра, опишите свои действия. Опишите их максимально подробно, в деталях. Опишите и свои переживания — что вы чувствовали в тот или иной момент, а также и то, какие у вас были отношения с фигурантами ваших показаний. Максимальная откровенность и полная раскованность в изложении происшедших событий — это единственный для вас шанс сохранить свободу и доброе имя.
Полковник Скрынников был уверен, что чувства нельзя придумать, нельзя описать ощущения, которых на самом деле не испытал, так, чтобы это выглядело абсолютно правдоподобно.
Парень работал над «чистосердечным признанием» до позднего вечера, и оно вышло довольно-таки объемистым.
Попросив Брагина посидеть еще немного в соседней комнате, полковник принялся за чтение его показаний.
Они напоминали художественный роман, но действительно выглядели предельно раскованными и откровенными. Тем не менее их все равно следовало проверить — большое количество убийств, свидетелем которых был заявитель, само по себе вызывало разного рода подозрения.
— Вы можете идти, Игорь Дмитрич, — сказал он в конце концов Брагину. — Но вы должны оставаться в городе до тех пор, пока мы вас еще раз не вызовем. Это случится примерно через неделю. Где вы будете жить и как с вами связаться?
— Сейчас я попрошусь переночевать у Светланы Васильевны Крайновой, — немного подумав, ответил Брагин, опять-таки не выказав никаких особых эмоций, будто ожидал от подполковника именно такого решения. — Скорее всего, до вашего вызова у нее и остановлюсь. Если же Светлана Васильевна по какой-либо причине мне откажет, я сообщу вам свой временный адрес. Номер мобильного телефона, по которому со мной можно связаться, я вам оставлю.
«Мобильник-то наверняка убитого Мочалова, — поморщился про себя полковник Скрынников. — Нехорошо как-то получается, так, будто я являюсь соучастником воровства, укрывателем краденого».
Однако вслух он произнес совсем иное:
— А где вы собираетесь трудиться? Почему бы вам не вернуться в охрану, на прежнее место работы, пока вы его не потеряли?
Впервые на лице Брагина подполковник заметил признаки некоего чувства, и этим чувством было удивление:
— А разве меня не искали по месту работы? И там не знают, что я в розыске?
На какое-то мгновение полковник замешкался, потом ответил, осторожно подбирая слова:
— Нет, мы им ничего не сообщили. Это не в нашей практике — подставлять человека без особой на то надобности. Все, что нужно, мы узнали, не привлекая к расследованию руководство вашего предприятия. Насколько я понял, у вас получается лишь однодневный прогул — за сегодняшний день. Я думаю, вы легко уладите этот вопрос со своим начальством.
— Спасибо. — Бывший собровец был явно озадачен. — Я, конечно, воспользуюсь вашим советом.
После его ухода Скрынников самокритично выругался настолько крепко, насколько умел (а умел он по этой части немало). Только что полковник, непозволительно расслабившись, дал Брагину очень важную для него, можно сказать, стратегическую информацию. Причем, говоря по-простому, задаром, что особенно обидно. Ведь бывший собровец явился с чистосердечным признанием не потому, что его совесть заела, чего, впрочем, он и не утверждал. Брагин полагал, что он под собственным полным именем идентифицирован «компетентными органами». А значит, им известно и все остальное — его места работы и жительства, имена его родственников и т. д. и т. п.
